Небесный огонь

– К добру. Оно есть на Земле. Но оно – не там, куда вы направляетесь по мертвой дороге вперед-назад.

– Может, это не ложь, но и не совсем правда, – возразил Соннук. – Твой муж впрямь заблуждался. На севере есть добрые места. Их там, как во всем мире, гораздо больше, чем злых. Вам просто не повезло.

Жена-висящего-на-березе пожала плечом.

Соннука раздирали сомнения. Все, чем он жил, во что упорно заставлял себя верить, рассыпа?лось и таяло на глазах. Слова старухи больно ранили его. Но отстраненной частью разума он понимал, что ему нет дела до судьбы чужого рода. Пусть бы вымерла хоть половина Срединной, лишь бы любила и была здорова та, которую он называет женой.

Несмотря на хладнокровные мысли, внешне он, к своему стыду, оказался близок к слезам. Несмело дотронулся до руки Олджуны и ощутил, как она едва заметно напряглась. Рука Соннука бессильно упала ладонью вверх.

– Не попадитесь в лапы чучунам, – предостерегла старуха. – Это дикие и воинственные создания. Раньше они жили в горах, а теперь спустились. Лица у чучун темно-красные, как железо в огне, а вместо сердец комки волос и ненависти к людям…

Парни насытились и, поблагодарив хозяйку за угощение, вышли.

Прибирая со стола, Илинэ заметила в берестяном коробе клубок спутанных оленьих сухожилий. Кто-то отделял их, не закончил и бросил.

– Руки по заделью скучают? – улыбнулась старуха девушке и подала ей колотушку для расщепления волокон.

Привычный труд успокаивал, заставлял сердце биться ровнее. В голову пришли нежные мысли о будущем ребенке Олджуны. Страх перед собственным будущим отдалился и стих. Про себя Илинэ решила: она не станет сидеть сложа руки. Если все время двигаться и что-то делать, хватит сил справиться с давящей неизвестностью.

Видя, с какой радостью девушка взялась за работу, старуха предложила:

– Если хочешь, скатай нитки, когда вылущишь. Я из-за смерти старика еще долго к ним не притронусь, а ты чужая, тебе можно.

– Почему не мне? – ревниво спросила Олджуна.

Не глядя на нее, Жена-висящего-на-березе сказала:

– Ты непраздна.

Олджуна изумилась:

– Откуда знаешь?

– Несложно было понять. Ты не ела лакомые языки, ведь если родится девочка – будет языкастой. Ты отвернулась от вкусных язевых голов, ведь если родится мальчик – будет сопливым. Но ты несведуща в том, что тебе нельзя сучить нити, – роды будут длинными и трудными.

* * *

Мужчины принесли полные ведра отборной рыбы. В глубокой протоке нерестился запутанный перевертышем времени язь – красивая рыба, похожая на круглые серебряные мисы. Илинэ помогала женщинам отделять рыбьи кости, частыми косыми линиями надрезала тяжелые бело-розовые пластины для вяления. Старуха, с удовольствием наблюдая за ее проворными движениями, сказала:

– Завтра разойдемся в разные стороны. Возьмите мешок юколы и мою ярангу. У меня нет дочери, которой я могла бы ее завещать, а у жены сына своя яранга. Пусть мое жилье послужит еще, бросать жалко. Это хороший дом, прочный, теплый, а какой ловкий! Собирать-разбирать легко. От болезней в нем никто не помирал. – Кинула тоскующий взгляд на туес с мощами мужа: – Пришла мне пора переселиться к сыну.

Обняв три продымленные до черноты главные жерди разобранной яранги, Жена-висящего на-березе заплакала.

– Мой дом охранит и согреет, – говорила она потом, показывая Илинэ, как складывают покрышки яранги, чтобы они занимали меньше места, как навьючивают их на оленей. По морщинистым щекам без остановки лились слезы.

– Заботливый дом убережет тебя от бродячей стужи. У нее длинные пальцы, она может заморозить сердце…

Олджуна резко повернулась к возившемуся с сетями Соннуку:

– Я не пойду с тобой, – прошептала яростно. – Я хочу возвратиться с этими людьми в Элен!

Перехватив ее запястье, парень прошипел так же гневно:

– Ты пойдешь со мной, – словно собрался идти сейчас же, поволок женщину за руку к лесу.

– Наслаждайся счастьем один, когда кругом беда и разруха, а я не могу! – выдохнула она.

– Старуха лжет.

На скулах Соннука вспыхнули алые пятна. Олджуна выдернула руку из его цепких пальцев. Встали друг перед другом, тяжко дыша.

– Она не соврала. Неужели ты не видишь, что творится в Великом лесу? Я давно уже слышала о Долине Смерти.

– Это сказки! – выкрикнул Соннук в отчаянии.

– Во мне слишком долго жил бес, – сказала женщина горько. – Я хорошо знаю, что это такое, и ни за какие посулы не пойду в логово бесов.

– В Элен для нас все кончено… Но мы вернемся, как ты хочешь, – сумбурно забормотал он. – Да, любовь моя, обещаю! Вернемся не прозябать в шалашах, а жить в достатке и счастье. Жить, как люди, понимаешь?

– Разве ты знаешь, как живут люди? – усмехнулась она враждебно.

– Что ты сказала?! – взрычал Соннук, рванув ворот, сжавший вдруг горло удавкой.

В этот миг парень так сильно походил на Тимира, что Олджуна отпрянула и наткнулась на дерево. Дальше отступать было некуда. А он придвигался, сверкая бешеными глазами, опаляя ей щеку горячим дыханием. Олджуна крикнула, скорее, от застарелого страха боли и унижения, чем от желания обидеть:

– Иди к бесам! Ты сам – не настоящий человек!

Она тотчас же пожалела об этих словах…

Голову Соннука залил кипучий холод.

«Не настоящий. Не настоящий», – булькало и бурлило в мозгу эхо слов, страшнее которых нельзя было придумать. А ведь он забыл об этом! Он давно не вспоминал о своей неполноценности. О половинчатом Сюре… О том, что Олджуна, отцовская баджа, всегда говорит с задним умыслом. Она его не любит. Решила избавиться. Может, приглянулся кто-то из одулларов. Мужчин у них больше, чем женщин, и среди них есть молодые…

Попадись сейчас в зубы крепкая кость, Соннук истер бы ее в мелкое крошево! Ногти впились в ладони стиснутых кулаков. Не понимая, что делает, он замахнулся.

Женщина не отстранилась, не отклонила лицо, взгляд был жалобный и беспомощный. На ум Соннуку почему-то пришла лопнувшая струна кырымпы. Не состроишь с умыслом такого больного взгляда… Но в следующий миг глаза Олджуны налились студеным презрением, и сил у парня недостало в них смотреть. Обошла, как пень на дороге. Взметенный кончик косы прохладным ветром мазнул по скуле Соннука.

– Подожди! – глухо крикнул он и кинулся вслед.

Влажная тропка выскальзывала из-под ног, перед глазами черными пятнами мелькали коряги. Казалось, он бежит по спине Мохолуо, утыканной кожистыми шипами… Догнал. Споткнувшись, на излете ухватил за рукав:

– Прости, прости!

Он покрывал поцелуями ее лицо, шею, руки.

– Все, что я делаю, куда иду – ради тебя, жена моя, любовь моя, дыхание моей жизни…

Она стояла, не шевелясь, бесчувственным столбом.