Звезды падают вверх

– Я имею в виду нормальных помощников, – повторил капитан.

Толстяк пролепетал:

– Будут, будут… Все будет!..

***

Генералу принесли шифровку в тот же день уже в 11.15.

Он внимательно просмотрел бумаги.

Ничего особо необычного в случившемся не было.

Простая публика даже не подозревает, сколько удивительного, непонятного, непознанного происходит в такой огромной стране, как Россия. Происходит еженедельно, ежедневно. Кое-что из так называемых чудес попадает в газеты. Что-то становится предметом пересудов. Многое вовсе остается незамеченным. Но практически все случившееся в итоге получает разумное, логическое, вполне материалистическое объяснение.

Практически все. Но – не все.

Шифровку, доставленную генералу, можно было бы оставить безо всякого внимания, если бы не то место, где событие произошло.

А что, если он – один из этих? Из тех немногих, кто остался?

От одной этой мысли генералу на долю секунды стало жарко.

Он нажал интерком, вызывая помощника.

***

Благодаря личному участию самого полковника Букаева Петренко через пять минут получил в свое распоряжение отдельный кабинет. Он принадлежал начальнику особого отдела, убывшему в настоящее время в отпуск. Здесь стоял опечатанный сейф, имелось два вентилятора и два телефона. На полке синело полное собрание сочинений Ленина в пятидесяти пяти томах. На стене висел к тому же и ленинский портрет. Портрет огромный, казавшийся несоразмерно большим для такого кабинета. «Видно, раньше этот Ильич висел в красном уголке части, – мельком подумал Петренко. – Затем его приказали вынести, а особист к себе притаранил. Интересный, видать, фрукт этот особист».

Спустя три минуты в распоряжение Петренко прибыли помощники. Это были два молодых особиста – оба в звании старшего лейтенанта. Фамилия одного была Жуков, а второго – Дубов. Первого звали Саша, а второго – Паша. Или, напротив, Жуков был Пашей, а Дубов – Сашей? Словом, старлеи были так молоды, подтянуты и неразличимы между собой, что у Петренко даже не получилось придумать для каждого отдельную кличку. Обозвал он обоих одинаково, во множественном числе: «Грибочки».

Первому из них, кажется, Жукову, Петренко поручил умереть, но выяснить, куда мог уехать капитан Кольцов.

– Поспрашайте соседей, друзей, сослуживцев… Проверьте поликлинику – может, ему давали путевку в санаторий?.. И у него, кажется, есть машина?

– Так точно!

– Он на ней уехал?

– Предположительно.

– Тогда поговорите в гаражах. Может, кто из соседей по боксам знает куда… А потом – проверьте авиа– и железнодорожные кассы: не брал ли Кольцов билет…

– Только Ростов-Дон проверять?

– Пока да… И узнайте адрес его родителей – если они живы, конечно… Про братьев-сестер – тоже… И других близких… Может, адреса друзей Кольцова узнаете… И все, что нароете, немедленно сообщайте мне.

– Есть! Разрешите приступать?

– Валяйте.

«Грибочек номер один» вышел – сосредоточенный до важности.

Второму Грибочку Петренко поручил договориться о встречах, которые он решил провести непременно сегодня.

***

Участковый Андрей Пивоваров отчаянно хлюпал носом и ежеминутно чихал, старательно отворачиваясь в сторонку. Он смущался из-за того, что предстал перед московским гостем в таком непрезентабельно простуженном состоянии, и нервно теребил промокший платок.

Петренко постарался отсесть на безопасное от вирусов расстояние. Участливо сказал, не утруждая себя холодно-вежливым «вы», – с участковым, хочешь не хочешь, нужно было устанавливать контакт:

– Да не щемись ты! – Петренко намеренно употребил южное просторечное слово, имеющее крайне широкий, в зависимости от контекста, диапазон значений. В данном случае «не щемись» было эквивалентом предложения: «Да не стесняйся!» – предложения, которое нормальными, литературными, словами один мужик в беседе с другим и не выговорит. – С кем не бывает! – по-свойски продолжил Петренко. – Где простыл-то так?

Участковый, опасливо ожидавший каверзных вопросов по делу, удивленно ответил:

– Раков в воскресенье ловили!

Петренко проговорил, усмехнувшись:

– Что, без прокладки ловили?

Андрей ответил – почему-то виновато:

– Да я за рулем был, какие уж тут прокладки…

– Много взяли?

– Два ведра. Слоны! Бо-ольшие! Но вчера…

Петренко рассмеялся. Ему нравился этот хитрован-казак с южным говором и простецким юмором.

Участкового, смуглолицего, с казацким чубом, Петренко, верный своей привычке давать каждому встречному-поперечному кличку-определение «для внутреннего пользования», почему-то захотел назвать: «Есаул-есаул, что ж ты бросил коня». Кликуха получилась несуразно длинной, поэтому капитан сократил ее до Есаул-Есаул. Тоже неплохо получилось.

– Ну, давай, участковый, к делу, – посерьезнел Петренко. – Труп ты обнаружил?

– Да. Вскрывал квартиру по звонку соседки из сорок второй.

– Тебе сказали…

– Что Кольцова с утра не подает признаков жизни. На встречу с подругой не пришла. Телефон не отвечает. Из квартиры вроде не выходила.

– И ты сразу примчался? Оперативно на сигналы реагируешь…

Есаул-Есаул слегка смутился:

– Не на все, конечно. Но про эту семью я давно знаю. У них там не все ладно. Скандалят часто, посуда летает, жена верещит… А при таком раскладе до беды недалеко.

Последнее предложение участковый произнес с каким-то социалистическим пафосом. Петренко скептически скривился: