– Куда ты пойдешь: без денег, без документов!
– Ну, уж как-нибудь.
– Я отвезу тебя.
– Вези.
– Потом.
– Когда?
– После всего.
– Всего – чего?
– Трех поцелуев.
– Нет!
– Ну двух.
– Нет, ни за что.
И вдруг, в какой-то момент, ему это надоело. «Какого черта? Час назад я даже не знал о ее существовании, а теперь вот развожу на секс. Да пошла она! Да, красотка. Да, почему бы не попробовать. Вот я и попробовал. Будем считать, что не получилось».
– Ладно, – устало проговорил он, – ты права. Время позднее. Поехали.
– Ох, сиди уж дома. Я пойду.
– Да зачем тебе ночью по Москве болтаться, – запротестовал он, но вяло, безо всякого энтузиазма.
– Послушай, тебе не приходило в голову: раз уж я проходила здесь, по вашему дурацкому двору, – значит, я шла от кого-то? Или наоборот, в гости к кому-то?
И едва он успел сделать движение, чтобы остановить ее, Ксения схватила в охапку куртку, отперла дверь – замок английский – и вот она уже за порогом.
– Все, не провожай меня! – и скатилась вниз по лестнице.
Глава 1
Настя
Арсений подхватил ее на руки и закружил. И кричал при том на все Патриаршие:
– Слышите?! Вы слышите? Она приняла мое предложение! Она согласна!
А Настя стучала кулачками по его плечам и хохотала.
– Отпусти, сумасшедший! Ты людей разбудишь!
…С той весны, с той майской ночи, минуло почти двадцать лет[1 - Эти события описаны в романах А. и С. Литвиновых «Предпоследний герой» и «Черно-белый танец», издательство «Эксмо».]. Однако мало что переменилось в Москве, на Патриарших.
По крайней мере, внешне. И – только на первый, самый беглый взгляд. Все так же бултыхались на глади пруда утки, а вокруг него чинно прогуливались элитные пенсионеры и мамочки с колясками. И голуби рыскали вокруг лавочек. Толстые птицы удивительным образом сочетали в себе достоинство и ежесекундную заботу о пропитании.
Видит Бог, далеко не все люди так умеют. Чего-чего, а суеты за истекшее двадцатилетие в Москве прибавилось. В ряды степенно гуляющих пенсионеров то и дело врывались проносящиеся из офиса в офис клерки в галстуках от Вьютона и Этро. Проскакивали боящиеся каждого куста гастарбайтеры в кожаных куртках. Спешили дамочки – новые миллионерши, которым, казалось бы, сам Бог велел излучать довольство и благость. Однако и они спешили – то ли на свиданку, то ли в кафе, то ли на массаж. Все, за исключением голубей, мамаш и пенсионеров, куда-то неслись, опаздывали, обгоняли. И стоило одному автомобилю замешкаться в поисках парковки у пруда – как сзади немедленно раздражались нетерпеливые клаксоны.
Пытаясь не обращать на торопыг внимания, Настя Капитонова, сцепив зубы, в одно движение припарковала свой внедорожник у ограды пруда.
Джип, который более всех разорялся сзади, притормозил. Тонированное оконце открылось. Выглянул водитель. Он хотел было произнести в адрес Насти нечто нелицеприятное – но при виде ее красоты и ухоженности сменил гнев на милость и с ходу предложил:
– Поехали пообедаем вместе?
– Занята! – бодро выкрикнула Настя. Внимание противоположного пола по-прежнему ей льстило – но не докучало уже. И можно сколько угодно говорить себе, что ты так ухожена и одета, что выглядишь на тридцать максимум семь, – она-то сама знала, что ей все сорок пять. И что теперь делать с этой цифрой?
Пруд и бульвар вокруг него ограничены довольно высоким барьером. Настя оглянулась по сторонам – к проходу шагать далеко. И она – все равно одета по-походному, сейчас надо на объект ехать – подпрыгнула и ловко перемахнула оградку. Студенты, дувшие на лавочке пиво, маневр Насти оценили, один поднял вверх большой палец, второй зааплодировал. «У меня сын старше вас, а туда же…» – пробурчала Капитонова про себя – однако внимание молодняка ей, тем не менее, польстило.
На соседней лавке сидел уже далеко не юный человек. Не пенсионер, конечно, но в некогда буйной шевелюре различимы и лысинка, и седина. И морщинки залегли возле рта. И ботинки, пусть дорогущие, но растоптаны, если не сказать заношены. А главное, вся фигура мужчины излучает мудрость, и усталость, и безволие, и, что ли, покорность судьбе. Но вдобавок – как ни пытайся смотреть на него со стороны – он родной, этот мужчина, знакомый до каждой черточки, жеста, неосознанной привычки.
И пахнет от него очень знакомо. Дорогим французским парфюмом – Настя подарила его Арсению еще в советские времена, когда они начинали жить вместе. И с тех пор своей привычке – весьма дорогостоящей, надо сказать – муж не изменял. Заканчивался один пузырек с туалетной водой – он покупал новый. А еще от Сеньки сейчас слегка попахивало спиртным. Да не просто водкой, а коньяком. И тоже, кажется, недешевым. Откуда, черт возьми, – шевельнулось в Насте раздражение – у безотцовщины, сироты, внука провинциального врача столь барские замашки? Времени – четверть двенадцатого – и, между прочим, рабочий день.
То, что муж выпивши, подтвердило его благодушное настроение. Увидел ее, заулыбался, залучился:
– О, Настенька, прекрасно выглядишь!
Она не ответила и с ледяным лицом небрежным жестом достала из сумочки конверт, передала ему.
– Возьми вот, – бросила снисходительно. – Твоя доля.
– О, как она холодна. Как величава! – прокомментировал иронически муж. – Кто тебе, милая, с утра настроение испортил?
– Ты.
– Помилуй, – добродушно пробасил он, – мы только две минуты назад с тобой увиделись.
– Мне и этого хватило.
– Да чем же я тебе насолил?
– Ох, хватит, – досадливо поморщилась Настя. – Ты все прекрасно понимаешь.
– Список твоих претензий ко мне столь обширен, о любимая, что я всякий раз теряюсь в догадках, чем же я прогневал твое высочество в данный конкретный момент времени.
– Хватит паясничать, – поморщилась она.
– Претензия номер семь, – понимающе покивал головой Арсений. И добавил, передразнивая: – «Несерьезный, легкомысленный человек, которому нельзя ничего доверить». Я прямо-таки слышу голос твоей маменьки.
Тут уж взвилась и Капитонова – потому что слово «мама» было вычеркнуто из ее лексикона. Потому что мать для нее означало «лживая, вероломная предательница», потому что она не виделась с ней вот уже двадцать лет и ничего не желала слышать о родительнице. Одно упоминание о ней больно ранило душу.
– Перестань! – почти выкрикнула Настя.