Девушка, не умеющая ненавидеть

Позвонив своему адвокату и сообщив о том, что я не приеду в суд, я полетел в Москву, оттуда в Иваново. Нервы мои были на пределе, и мне тогда хотелось только одного – сделать все возможное, чтобы вытащить Тамару из тюрьмы. Чтобы доказать всему миру, что она невиновна. Однако мне хватило ума доехать до Иваново прежде, чем начать действовать, срывать с места моего адвоката. Сначала я должен был увидеть Тамару или хотя бы выяснить, действительно ли это она, а не однофамилица. Узнать, по какой статье ее осудили. И уже потом начать действовать.

Но в Иваново мне не удалось ничего сделать. Ни встретиться с начальником колонии, ни с кем-либо еще, кто мог бы дать информацию о гражданке Осиповой. Единственно, что мне удалось, это собрать посылки.

Я подошел к этой задаче очень серьезно. Пытаясь представить себе, каково там, на нарах, молоденькой хрупкой девушке, мне захотелось положить в коробку все, начиная от теплой шубы и заканчивая носовыми платками. Располагая сведениями об ее семье, о том, что ни мать, ни дядя из Владивостока палец о палец не ударили, чтобы как-то поддержать Томочку, я носился по городу в поисках самого необходимого. Покупал какие-то теплые штанишки, свитера, лифчики, кофточки, купил даже вязаную шапочку. Не забыл положить вместе с одеждой гигиенические салфетки, мыло, крем, шампунь, все то, что может понадобиться женщине в условиях изоляции, да и вообще для жизни. Закупил продуктов, чая, кофе, деликатесов, сладостей. И единственно, что мне удалось сделать полезного во время этой, в общем-то, бестолковой поездки в колонию, это реально передать три большие посылки «осужденной Осиповой Тамаре Александровне, 1990 года рождения». Это просто чудо какое-то, волшебство, что я нашел человека в Иваново, который помог мне пристроить посылки: научил, к кому подойти и сколько дать. Благословенная Россия – только здесь можно найти подход к каждому человеку, зная таксу.

3. Лариса. Январь 2015 г.

В какой-то момент я вдруг поняла, что осталась совсем одна. Что тетка Марта, которую я хотела осчастливить, облагодетельствовать, взяв к себе в Москву и предоставив ей там полную свободу действий, прекрасно обходится и без меня. Что она, еще недавно такая одинокая и несчастная, встретила на своем пути достойного человека, из немцев Поволжья, который предложил ей не только руку и сердце, но и переезд в Германию. Поскольку все наши родственники, еще не так давно проживающие в Марксовском районе, включая и очень дальних, перебравшихся к нам в Поволжье из Казахстана, уже давно вернулись на историческую родину, то переезд моей тети был, в общем-то, вполне закономерным.

– Ты понимаешь, как все удачно сложилось! – щебетала она, помолодевшая, бодро перемещавшаяся по своему дому и раскладывая вещи по раскрытым чемоданам и коробкам. – Его зовут Яков, он всего-то на восемь лет старше меня. Он, Ларочка, прекрасный человек! Ты уж извини, что не могу уделить тебе много времени, сама понимаешь – сборы. Он должен приехать с минуты на минуту, чтобы мы поехали с ним за покупками, нам еще нужно кое-что прикупить в дорогу, подарки всем нашим, водку там, ну, сама понимаешь… Лекарства самые необходимые хотя бы на первое время. У меня давление, знаешь, как шпарит!

– А дом? Дом ты свой будешь продавать?

– Ну, уж нет, Ларочка, не такой я человек, чтобы разум окончательно из-за мужчины потерять. Хоть и сладилось у нас с ним все, и человек он замечательный, к тому же небедный, в Германию поедет не с пустыми руками, может, мы дом там купим, но все равно, не могу я вот так разом все взять и бросить. Я одну семью из Украины пущу в дом, а соседка моя, ты знаешь ее, Мария, будет с них каждый месяц плату брать и мне отправлять. Я научила ее, как это делать по Интернету, не выходя из дома. Зачем продавать дом, когда можно его использовать более благоразумно. К тому же мне там, в Германии, будет спокойнее при мысли, что могу в любое время вернуться назад.

– Ты успокоила меня, – сказала я, радуясь такому положению дел. – А машинку швейную возьмешь?

– Глупости! Яша купит мне там хорошую, немецкую.

Моя тетка – отличная портниха. Думаю, что она и в Германию-то так легко решилась переехать, зная, что с ее золотыми руками и талантом она никогда не останется без куска хлеба. Уж если не найдет клиенток среди немок, то среди своих, русских, всегда найдутся женщины, пожелавшие иметь свою портниху.

– Ларочка, ты пойди согрей себе супу, а мне некогда…

Да, не так я представляла себе свой приезд к Марте. Думала, погощу у нее, поем ее знаменитых пирогов, ее чудесного картофельного салата, расскажу ей о своей новой жизни, о том, что больше не торгую на рынке, что теперь у меня своя квартира, деньги, и что я готова взять Марту в Москву, купить ей жилье. Это я должна была купить ей хорошую швейную машинку, помочь оборудовать квартиру под маленькое ателье и даже мысленно подыскивала клиенток. Была припасена у меня и легенда о том, как это мне удалось так поправить свою жизнь. В сказку о вдовстве умная Марта вряд ли поверила бы, да и я не умею так уж складно врать, обязательно прокололась бы, проговорилась. В любовника, который облагодетельствовал меня, Марта тоже вряд ли поверила бы – слишком уж большие деньги, получается, свалились мне на голову. Сказала бы ей, выдав за страшный секрет, что занималась наркотиками. Вот в эту грязненькую, с душком, историю, она поверила бы точно. Но перед тем как согласиться поехать в Москву, потребовала бы гарантий, что я с этим завязала, что теперь просто живу на то, что сумела выгодно вложить в ценные бумаги и в недвижимость.

К тому же, если бы я на самом деле купила Марте квартиру, вряд ли она так уж щепетильно отнеслась бы к моему источнику доходов, главное, у нее было бы где жить и работать. В сущности, она бы уже и не зависела от меня.

Конечно, я собиралась забрать Марту к себе не только из-за желания устроить ее жизнь. Мне просто необходимо было, чтобы рядом со мной жил родной человек. Хотя бы в одном городе. Родители-то мои давно умерли, оставалась лишь одна Марта, родная сестра моей матери. Я и сама, если честно, не ожидала от себя такой сентиментальности, слабости. Хотя мое состояние можно было бы назвать скорее страхом одиночества или просто страхами, которые мучили меня последнее время. Я плохо спала, страхи наваливались на меня, как мертвые вороны, я задыхалась, мне надо было, чтобы рядом находился кто-то родной. Я бы наверняка часто приглашала Марту к себе домой с ночевкой или ночевала бы у нее. В любом случае, я чувствовала бы себя куда комфортнее и защищеннее, если бы этот переезд все-таки состоялся. Конечно, в идеале я бы хотела, чтобы Марта вообще жила в моей квартире, но, зная ее независимый характер и привычки, я понимала, что уж на этот вариант она точно не согласится.

Вот так родился план с покупкой ей отдельной квартиры, швейной машины и всего того, что необходимо для жизни.

Марта жила в центре Саратова, в частном доме неподалеку от Колхозного рынка, и улицу эту, со старыми домами, градостроители сносить пока не собирались. Так и жила бы Марта там до тех пор, пока я не приехала бы за ней, но появился этот Яков Круль.

Сердце мое колотилось, когда я, уверенная в том, что мой неожиданный приезд станет для тетки настоящим сюрпризом, открывала калитку ее дома, поднималась по ступеням, стучала в дверь. Из кухонного окна плыли запахи жарящихся оладий. Было утро, и я обрадовалась, что Марта дома. В моих руках были чемодан и большая сумка с подарками. Разве могла я тогда предполагать, что мое появление вызовет у Марты лишь досаду или даже слабое чувство вины…

Уезжала я от Марты разочарованная и находящаяся явно не в себе. Заходила в московский поезд, словно заранее зная, что меня везут на эшафот. Еще на перроне я зачем-то высматривала лица, желая найти человека, которому могла бы рассказать свою историю, довериться. Но так и не нашла. Жизнь научила меня улыбаться даже тогда, когда хотелось кричать от боли и безысходности. Войдя в вагон, я начала расточать свои улыбки сначала проводнице, а потом всем, кто возникал у меня на пути. Последнюю свою улыбку я несла, как фальшивую драгоценность, своим соседям по купе. И была очень удивлена, когда войдя в купе, встретилась взглядом с девушкой, лицо которой в отличие от моего еще не научилось играть улыбками и счастливыми взглядами. Лицо моей спутницы выражало крайнюю степень отчаяния и боли. Как если бы я увидела отражение собственного состояния в зеркале.

– Девушка, поезд скоро отправляется, – сказала она, забившись в самый угол диванчика. – И в вагоне, я видела, полно пустых купе. Вы можете попросить проводницу, и она переселит вас подальше от меня.

Я смотрела на нее и никак не могла понять, что происходит. Она, едва увидев меня, словно я была привидением или по мне прыгали вши вместе с блохами, не пожелала ехать со мной в одном купе.

Я, с трудом продолжая улыбаться и не желая верить в то, что меня разоблачили, что каким-то невероятным способом сумели заглянуть в мою почерневшую душу, спросила ее еще не успевшим сорваться голосом, не заразная ли она.

Ответ девушки потряс меня и обрадовал одновременно.

– Я вчера вышла из тюрьмы, – сказала она просто, и над ее головой засиял нимб откровения. И чтобы сразу расставить все по своим местам и уравнять нас хотя бы на время пути, я не нашла ничего лучшего, чем признаться чужому мне человеку в том, что я сама убийца.

– Подумаешь… тюрьма. Я тоже преступница, мужа убила. Теперь вот вдовствую с большим удовольствием, денег столько, что не знаю, куда девать!

В одну фразу я вложила все то важное, что хотела. Перевод моей фразы мог бы выглядеть на языке сердца примерно так: «Я еще хуже, чем ты. Не уходи, останься со мной. У меня есть все, чтобы помочь тебе, сделать тебя счастливой. Мне очень страшно жить».

Коньяк сблизил нас, заставил нашу кровь пульсировать в одном ритме, в одном темпе. Я смотрела на Тамару, так звали мою попутчицу, и мне хотелось протянуть ей руку помощи. То, что она сразу после тюрьмы поехала в Москву (хотя из наших ночных разговоров я выяснила для себя, что она не москвичка и родом из Саратова), могло означать: первое – в столице ее ждали близкие ей люди, на поддержку которых она надеялась; второе – она жила здесь до того, как попасть в тюрьму, и у нее еще оставалась надежда на то, что ее пустят в это жилище; третье – оставшись без жилья и средств к существованию, она выбрала столицу как место, где ей будет легче всего начать новую жизнь, найти работу, устроиться; и пятое – она ехала в Москву, чтобы кому-то отомстить.

Вот пятый пункт сильно настораживал меня. И в то же время мне улыбалась возможность, занявшись ее проблемами, отвлечься от своих. Разве это не то, о чем я мечтала, отправляясь за теткой Мартой в Саратов? Но проблемы моей тетушки по сравнению с проблемами бывшей зэчки – ничто.

В вагоне-ресторане, где многие попутчики изливают друг другу свои души, признаются в том, в чем они никогда не признались бы даже самым близким людям, Тамара не сказала мне о себе практически ничего. А я, чтобы лишний раз не травмировать ее, не задавала ей наводящих вопросов, ответы на которые могли хотя бы обозначить статью, по которой она отбывала наказание. Не было пьяных слез, замешанных на желании убедить меня в том, что она сидела в тюрьме безвинная. И это заводило меня еще больше.

Сколько лет она отсидела, я тоже не знала.

И я должна была заполучить Тамару к себе хотя бы на сутки, чтобы выпотрошить ее, а, выпотрошив, помочь ей начать новую жизнь. И, если понадобится, даже расправиться с обидчиками.

Думая о Тамаре, представляя себе ее прошлое и фантазируя на тему тюрьмы и ее пребывания там, рисуя себе отвратительные картины тюремного быта и нравов, мне хотелось предоставить ей в распоряжение мою огромную квартиру и все, чем я владела. И эти мысли заставили меня забыть на время о своих собственных кошмарах.

На Павелецком моя храбрая подружка Томочка раскисла. Она шла рядом со мной, думая, что в никуда. Ее взгляд поразил меня, это был взгляд самоубийцы, человека, дошедшего до последней черты отчаяния. Я ей так и сказала. Она возмутилась.

Мы добрались до «фитнес-центра на Кожевнической улице», я с наслаждением открыла свой «Мерседес», уложила чемодан в багажник, мы сели и поехали домой.

Полина, моя домработница, встретила меня как родную. Бросилась ко мне, обняла и даже всплакнула. Сказала, что все в порядке, что никто не звонил, писем не было, что она, как я и просила ее по телефону, приготовила сырники, сварила куриный суп, закупила продукты, перегладила все постельное белье и сделала еще массу всего необходимого и полезного.

Все это Полина выдала мне прямо с порога, не сводя глаз с вжавшейся в самый угол прихожей Тамары и как бы спрашивая меня: и кто это у нас есть?

– Ах, да, Полина! Знакомься, это моя сестра – Тамара! – Я сделала Тамаре страшные глаза и широко улыбнулась. – Прошу любить и жаловать. Будешь исполнять все ее желания, как мои, ясно?

– Ясно, – успокоилась Полина, больше всего ценящая в отношениях и делах ясность. – Конечно, ясно! Сестра? Так я пойду?

– Да, ты свободна. И спасибо тебе большое. Сметану-то не забыла купить к сырникам?

– В холодильнике, Лара Геннадьевна, в холодильнике!

Она ушла, и едва за ней захлопнулась дверь, как Тамара по стеночке, тихонько, сползла вниз и отключилась.

Видимо, ее мозг не смог вот так сразу воспринять визуальную картинку ее новой жизни, нового окружения. Во всяком случае, мне так показалось. Или же ее напрягло слово «сестра». То, что я представила ее Полине как свою сестру?

Она быстро пришла в себя, я помогла ей подняться, усадила и принесла воды.

– Что с тобой, Тамарочка? Голова закружилась?

– Зачем ты сказала этой девушке, что я твоя сестра?

– Я подумала, что так будет лучше всего. И Полина станет ухаживать за тобой, как за мной, понимаешь? Одно дело – подруга, совсем другое – сестра. Ну, ты готова подняться? Пойдем, я покажу тебе твою комнату.

– У меня уже и комната есть? – усмехнулась Тамара, глядя с недоверием в мои глаза. – А если я сейчас захочу уйти? Вот взять и уйти? Ты станешь останавливать меня?

– В каком смысле? – не поняла я.

– Может, у тебя тоже есть в запасе кое-что интересное? – Она не сводила с меня немигающих, словно остекленевших глаз.

– Послушай, Тамара, ты можешь делать все, что захочешь. Уйти, остаться, даже оскорбить меня… Я не знаю, что происходит сейчас в твоей голове и душе, но у меня единственное желание – помочь тебе.