Первая жена Иуды

– Рита, мне с тобой так хорошо, если бы ты только знала. Так спокойно. Не представляю, как я жил раньше без тебя… – Он обнял ее и прижал к себе. – Жаль только, что тебя нельзя крепко обнимать, я понимаю, как тебе больно… Ты же у меня такая нежная, вся беленькая…

– Теперь красная и воспаленная. – Она поцеловала его и открыла холодильник. – Вот не пойму никак: почему люди убивают друг друга? Неужели нельзя просто договориться? Предположим, кто-то к кому-то испытывает глубокое чувство неприязни. Так договоритесь не видеть друг друга. Это же так просто!

– Человеческие чувства не всегда, во-первых, подчиняются логике, а во-вторых, управляемы… И дело даже не в том, что человек совершает преступление в состоянии аффекта, нет… В том-то и дело, что человек подчас испытывает такое чувство, к примеру, мести или ревности, что он не успокоится до тех пор, пока не уничтожит того, кто мешает ему жить. Такие преступления мне, как профессиональному следователю, кажутся наиболее интересными, непредсказуемыми. Куда банальнее выглядит преступление, совершенное из-за денег или какой-нибудь безделицы, как это было с Виолеттой Крупиной, помнишь? Ее убили из-за пары изумрудных серег. И кто? Самая близкая подруга, на которую меньше всего можно было подумать. Вот это было интересное преступление.

– А то, из-за которого тебе пришлось бросить меня вчера утром на Волге? Убийство сожителя? Все-таки шесть ножевых ран.

– А это и есть как раз такой случай, когда люди не сумели договориться. Понятно же, что эта женщина не хотела жить с этим мужчиной. Возможно, она просила его оставить ее в покое. Но ему было удобно жить с ней, быть может, ему просто некуда было идти, или же, что трудно предположить, но возможно, он любил ее и не мог представить, что она дальше будет строить жизнь самостоятельно. Он не уходил, одним словом. И она приняла решение избавиться от него навсегда. Я думаю даже, что она много раз мысленно убивала его: в том же коридоре, тем же самым ножом и в спину… Ты бы видела труп! Мужчина – огромный. Я даже обратил внимание на его кулак. Если таким кулаком да по лицу женщины…

– А что, у нее на лице были синяки?

– Были. Я уверен, что и на теле у нее тоже есть следы побоев. Все это смягчит наказание…

– А ее еще и накажут?

– Она же убила, понимаешь?

– Чай? Кофе?

– Чай. Где ты научилась так готовить паштет?

– Меня мама научила. Так что же будет с Вероникой?

– Подождем результатов экспертизы.

В эту ночь Рите снилась большая серая кошка, державшая в зубах большую серую мышь. Утром, однако, она этот сон забыла.

Глава 3

Утром, проводив Марка, Рита в ночной сорочке села перед зеркалом в спальне, надела подаренные ей бусы и, порывшись в своих шкатулках, нашла к ним красивые, усыпанные мелким жемчугом золотые серьги. Вернуть бусы Тамаре или нет? Не слишком ли дорогой подарок? Одного блюда вполне хватило бы. К тому же, если Тамара ее не обманула, в порыве чувств наговорив с три короба, так, может, они с Георгием купят у нее пейзаж? Пусть он висит у них на стене, напоминая о вчерашнем пикнике, о том, что некоторые относятся к своим обязанностям безответственно. Надо же – забыть весла?! Да мало ли что может случиться на воде? Мотор может выйти из строя в любой момент, и без весел в лодке нормальный человек вообще не сумеет стронуться с места. Это же железное правило! Рита была уверена в этом так, словно у нее всю жизнь была лодка. Поэтому бусы оставит. Хотя они будут ей всегда напоминать об этом острове, о той жаре и тех мучениях, которые ей пришлось вынести, работая над пейзажем. Вот теперь, оставшись одна, она могла признаться себе в том, что вчерашние слезы ее были вызваны не столько своим заточением на острове, сколько неудавшимся пейзажем. Неудовлетворенность работой – вот истинная причина ее расстройства и слез. А обгоревшая кожа – так она сама в этом виновата. У нее было достаточно средств, чтобы избежать ожогов. Можно было просто спрятаться в тень и читать книгу. И книга-то была интересная – роман Флобера «Мадам Бовари». Да и вообще, в Тамариной сумке был и крем от загара, один бог знает, почему Рита им не воспользовалась. Хороший крем. И батистовая рубашка мужского фасона, которую можно было накинуть на плечи. Вот только Марку она об этом ничего не рассказала. Почему? Хотелось, чтобы ее трагедия выглядела настоящей, чтобы он ее пожалел… Другой мужчина на месте Марка вообще сказал бы, что ничего особенного не произошло, что у нее была исключительная возможность отдохнуть ото всех и вся, поваляться в тени с книжкой в обнимку… Да об этом можно только мечтать! Марк, однако, пожалел ее и даже, как Рите показалось, расстроился. И Рындиных, заявившихся вчера с извинениями, воспринимал поначалу как своих врагов.

Рита вспомнила о блюде и, сняв с шеи жемчуг, отправилась на кухню – еще раз полюбоваться на это фарфоровое баварское чудо. Звонок в дверь заставил ее замереть. Чувство полного уединения и свободы было разорвано этим звонком извне. Кого это принесло? Обычно в такой утренний час Рита наслаждалась тишиной и покоем. И все, кто ее знал, старались не беспокоить ее в столь раннее время, зная, что она легко может и не открыть дверь. Рита притихла. Может, звонивший уйдет? Кто бы это ни был.

– Рита, открой, это я, Тамара, – услышала она и тяжело вздохнула.

«Долго жить будешь, Тома». Можно было, конечно, сделать вид, что ее нет дома, но Тамара не могла прийти к ней просто так. Она знала, что по утрам Рита работает или отсыпается от ночной работы. Неужели и с ней что-нибудь случилось? Может, с Георгием что?

Она открыла. Тамара стояла на пороге с виноватым видом. Судя по тому, как тщательно она была одета и причесана, с Георгием было все в порядке. На ней было уже другое, голубое с розовым, шелковое платье с глубоким вырезом. Утренняя гостья благоухала, как цветок.

– Проходи, Тома.

– Извини, что потревожила. Но у тебя ведь Марк следователь… вот я и подумала. Может, он попытается выяснить что-нибудь по своим каналам про Зосю.

– Про кого? Входи, Тома, не стой… Кофе сварить?

– Свари. У меня и сигаретки хорошие есть.

Тамара проворно вошла в квартиру, разулась и босиком, семеня по паркету, направилась в гостиную. Потом, видимо, передумав, свернула в кухню, села за стол и достала из сумочки пачку сигарет. Достала одну, тоненькую, и затянулась. Вот теперь она была готова рассказать, зачем пришла.

– Зося – это моя домработница. Ты же видела ее.

– Ну, видела.

– Представляешь, она пропала. Отпросилась на два дня, сказала, что по личному делу, и вот до сих пор не появилась. А я-то уже к ней привыкла. Она у нас как своя стала дома. Все потихоньку делает, ненавязчиво так, завтрак готовит, обед, ужин, и неплохо, кстати сказать, готовит… С ее приходом в наш дом моя жизнь стала намного легче, комфортнее. Нет, я, конечно, убиралась, готовила, но сколько времени уходило на это? Зато теперь я полностью освободилась от быта. Поначалу думала, что она станет мне мешать своими разговорами, ведрами, тряпками и кастрюлями… Но она старалась работать, я же говорю, как-то тихо, ненавязчиво, словно в доме все делалось само… И с душещипательными разговорами о своей неустроенной жизни не лезла. Короче, она была просто идеальной домработницей!

– А почему ты решила, что ее жизнь не устроена?

– Так она же жила у нас! Практически никуда не выходила. Своей квартиры у нее не было, она как-то вскользь сказала, что у нее проблемы, а я допытываться не стала…

– А что ты вообще о ней знаешь? Она попала к тебе по рекомендации?

– В том-то и дело, что нет. Я подобрала ее на вокзале. У нее кошелек украли. Она стояла тихонечко в сторонке и плакала. У нее еще было такое несчастное лицо… Я в тот день собиралась на дачу на электричке. Моя машина сломалась, у Гоши тоже были какие-то проблемы, и он не смог отвезти меня в Татищево…

– Постой, так у вас же дача на Шумейке! А туда электрички не ходят.

– У нас еще одна дача есть. Точнее, дом. Остался в наследство от Гошиной бабки. У нас там огород…

– Уж не хочешь ли ты сказать, что ты выращиваешь там помидоры? – Рита от удивления чуть не просыпала сахар. Трудно было себе представить холеную, с лакированными ноготками Тамару, пропалывающую грядки с овощами.

– Нет. В основном лук. Но выращиваю, конечно, не я, а соседка. Я ей немного приплачиваю, чтобы она участок в порядке держала, да и за домом присматривала.

– Умно, ничего не скажешь. Я и предположить не могла, что ты такая хозяйственная…

– Не знаю, как тебе объяснить, Рита… – замялась Тамара, играя потухшей сигареткой. – Понимаешь, Татищево – это для контраста.

– Чтобы не забывать, что твои предки были крестьянами? – засмеялась Рита.

– Ничего смешного. Понимаешь, в этой деревне все настоящее – люди, животные, молоко… Все, как сто и двести лет тому назад. Нет, конечно, цивилизация ее коснулась, там возле некоторых домов можно увидеть «Мерседесы», но дело-то не в этом… Просто в той жизни, где я провожу больше всего времени, какое-то все искусственное. Да и я словно не я. С тех пор как Георгий стал хорошо зарабатывать, все то, что прежде доставляло мне радость, – покупка новой вещи, поездка за границу, – все это стало образом жизни. Деньги способны доставить массу удовольствий. Но ощутить себя по-настоящему состоятельной женщиной, способной приобрести в собственность многое, помогают такие вот контрастные перемещения…

– Да поняла я все, Тома. Ты мне лучше расскажи про свою домработницу.

– Зося, – задумчиво произнесла Тамара. – Словом, я, конечно, рисковала, когда брала ее к себе в дом. Но и тогда мной двигало желание ощутить сполна свою власть над жизнью…

– Поиграть в благотворительность? – усмехнулась Рита, которой вдруг наскучил весь этот разговор. Ей показалось, что визит к ней Тамары мог быть продиктован все тем же, не очень-то благородным, желанием продемонстрировать ей, Рите, все ту же состоятельность и большие возможности. Судя по всему, Тамара понятия не имела, насколько благополучна в настоящее время сама Рита. Вот только таких диких желаний поиграть в неприглядные игры с контрастной нищетой она не собиралась. Ей и так было комфортно в этой жизни – ведь она была заполнена Марком и живописью. И она никогда бы не привела в свой дом постороннего человека, тем более женщину с вокзала.

– Можешь меня презирать, но это чистая правда. Мне действительно захотелось принять участие в этой женщине. Ты еще больше удивишься, когда узнаешь, что я ни разу не видела ее паспорт!

– Что, неужели даже фамилию не знаешь?

– Нет. Знаю только, что ее зовут Зося.

– И сколько времени она у тебя прожила?

– Целый год. Вот в августе прошлого года я ее и подобрала. Она сказала, что у нее украли не только кошелек, но и жизнь. Что ей негде жить, что у нее был муж, который пил и у которого теперь другая женщина. Словом, Зося показалась мне тогда воплощением самого несчастья. Она была травмирована настолько, что взгляд ее показался мне совершенно пустым, словно вытравленным кислотой. Конечно, можно было бы ей просто дать денег и распрощаться с ней прямо там, на вокзале, она бы смешалась с толпой, и мы бы, скорее всего, больше никогда не встретились. Но мне вдруг подумалось, что если я ей не помогу, то она погибнет. Представляешь, какие мысли иногда рождаются в моей голове? Я знаю, ты считаешь меня человеком несерьезным, быть может, даже глупым… Я ведь чувствую, что ты иногда смеешься надо мной… вот и вчера, мне было так трудно дать тебе понять, что я искренне переживаю за то, что с тобой случилась такая история… с этим островом… Сама не понимаю, зачем надо было тащиться именно туда, на залив, когда можно было бы прекрасно провести время на нашей даче на Шумейке… Но я думала, что тебе, как художнице, больше понравится это немножко дикое место. Согласись, что природа там дивная и что ты заблуждаешься насчет того, что твой пейзаж не удался… Я же видела его мельком, когда Георгий привез тебя с острова… Ты была напуганная, злая, красная…

– Тома, давай не будем вспоминать.

– Так я же не об этом! Просто я почувствовала, что вчера, когда я пыталась загладить свою вину…