Если можешь – прости

– А ты где живешь? – живо отреагировала Виолетта.

– В Люблине.

– Да уж, далековато. Да ничего, ты еще молодой. Заработаешь бабок и купишь себе приличное жилье, где захочешь. Ты школу-то окончил?

– Обижаешь, – ухмыльнулся парень. – Я вообще-то студент, в музыкальном училище учусь. На баяне играю.

Виолетта вдруг расхохоталась. Парень, пожав плечами, надолго замолчал.

– Слушай. Ты это, не обижайся на меня. Просто ты так выглядишь… Такой весь из себя современный, яркий, и тут вдруг – народные инструменты. Баян! Не понимаю я народную музыку. Классику еще куда ни шло. Но чтобы народные…

– Да понял я, понял. Вас никто и не заставляет слушать народную музыку. Хотя я на баяне играю Баха, вы просто не слышали.

И снова тишина. Машина запетляла по улочкам, Таисия вдруг всхлипнула.

– Вы чего? – Виолетта повернулась к ней, увидела слезы. – Эй, ты, баянист, давай-ка уже езжай быстрее. Человеку плохо.

У Таисии, перед которой веером промелькнули картины ее недавних выступлений в ресторане, довольные лица гостей, Миши, вдруг стало так тяжело на душе, что она не выдержала. До нее словно постепенно начал доходить весь ужас ее ситуации. Во-первых, ее унизили предельно, изнасиловали в гримерке, куда еще недавно ей приносили новые концертные платья, где Миша говорил ей комплименты или передавал записки от гостей со словами благодарности за прекрасно исполненные романсы. Изнасиловали, осквернив ее тело и душу. Во-вторых, она осталась без работы. В-третьих, как, на что она теперь будет жить? В-четвертых, она вдруг поняла, что Миши больше нет в живых. Что этот Иванов просто-напросто убил его, заставив перед смертью подписать все документы на «Преферанс».

– Слушай, баянист, тебя как зовут-то? – спросила Виолетта уже на месте, перед тем как выйти из машины.

– Петя. Вернее, Петр. А что?

– Ты не против иногда подрабатывать на своей роскошной тачке? Подвезти меня куда надо?

– Да без проблем, – лицо Петра осветилось улыбкой. Даже веснушки его вспыхнули на солнце.

– Диктуй номер своего мобильника!

Таисия не заметила, как и сама улыбнулась, глядя на этого солнечного баяниста. Виолетта права, в случае, если ей понадобится перемещаться в пространстве, такая вот «Волга», неприметная, скромная, – то, что надо.

Таисия жила в сталинском доме, престижном, с ухоженным чистым подъездом и консьержкой. Сюда ей было не стыдно и даже приятно приглашать новых друзей.

Сейчас, увы, все те, кто прежде с благодарностью и восхищением слушал ее пение и любовался ею, куда-то пропали, словно затаились. И вот теперь она ведет в свой дом совершенно незнакомую девчонку, скрывающуюся от своего парня. Что ж, такова жизнь. Не знаешь, что будет через день, а то и час. Разве могла она еще сегодня утром предположить, что с ней станет?

– Я бы хотела, чтобы он умер, – сказала она сквозь слезы, открывая дверь и впуская к себе Виолетту.

– Меня хоть и не изнасиловали, но я бы тоже хотела, чтобы эту собаку где-нибудь пристрелили. Ведь он бандит, я правильно поняла? – отозвалась та, оглядываясь в восхищении. – Ты хорошо упакована, просто класс! Нет, ты не подумай, я не завидую, просто красиво.

Она с легкостью перескочила на панибратское «ты», что нисколько не напрягло Таисию, напротив, вызвало улыбку.

– Проходи, Виолетта. – Таисия тяжело вздохнула. Сейчас все, что так радовало ее в квартире, разные приятные мелочи, выглядело мучительным. Каждое напоминание о ее прошлой благополучной и счастливой жизни резало по нервам, убивало.

– Я не убийца, конечно, – рассуждала, между тем Виолетта, стягивая со спины рюкзачок, освобождаясь от него, словно от тяжелых пут, – но с удовольствием всадила бы в него несколько пуль. Скотина! Ничего, он еще у нас попляшет!

– Пойду пущу воду, смою с себя всю эту мерзость.

– Ты хорошо подумала? Потом, когда помоешься, обратного хода уже не будет, это я про экспертизу и все такое.

– Нет-нет, в полицию я точно обращаться не буду.

В дверь позвонили, Таисия вздрогнула.

– Не открывай, – прошептала, давясь мгновенно образовавшейся сухостью в горле, Виолетта. – Пожалуйста. Это за мной.

Таисия на цыпочках подошла к двери.

– Виолетта, у меня две двери, так что не бойся. Но, думаю, это все же ко мне. Сейчас посмотрю в глазок.

Мысленным взором она уже в который раз увидела стоящего за дверью Мишу, и сердце ее при этом заколотилось так, словно это было реальностью.

Но за дверью стояла соседка Зоя Григорьевна, мать депутата Госдумы, женщина хоть и строгая, но с добрым сердцем. Она, одинокая и скучающая, заглядывала к Тае время от времени, чтобы угостить ее выпечкой или попросить у нее по-соседски соли или какой-нибудь мелочи. В планах Таи было пригласить ее как-нибудь в «Преферанс» на ужин, чтобы продемонстрировать ей свой талант певицы, а заодно сделать ее постоянным гостем Мишиного ресторана. Однако все это так и останется лишь планами.

– Таечка? Можно войти?

На Зое Григорьевне был красный шелковый халат, в тон красному лаку на длинных коготках. Аккуратная стрижка, подтянутая кожа лица, умеренный макияж – все это сильно молодило семидесятилетнюю женщину.

– Да, Зоя Григорьевна, входите, пожалуйста.

– Таечка, надо поговорить. Где нам лучше расположиться?

Тая пригласила соседку на кухню. Виолетта посчитала лучшим скрыться.

– Я не сплетница какая-нибудь и вообще не терплю сплетен. Но то, что я тебе сейчас расскажу – ужасная история, которая приключилась буквально на моих глазах! Конечно, я увидела и услышала все, находясь на своей территории, то есть в своей квартире, за дверью, но все видела в глазок и все слышала. Так вот. Я о Леночке Борисовой.

– О Лене?

Она имела в виду соседку, квартира которой находилась на третьем этаже. То есть на этаж выше, однако на втором, рядом с дверью в квартиру Таисии, располагался другой, черный, или тайный, ход на нижний этаж двухэтажных апартаментов Борисовых.

– Ты же знаешь, этот, с позволения сказать, кобель Борисов частенько пользовался черной дверью, чтобы впускать туда своих любовниц. На его, так скажем, официальном этаже проживает одна весьма любопытная дама, приятельница его матери Маргариты Петровны, поэтому в отсутствие Леночки Борисов впускал своих любовниц с нашего этажа. Нам-то с тобой об этом хорошо известно. Но, повторяю, я все это говорю тебе не ради того, чтобы просто почесать языком. Ох, Тая… Что-то я много наговорила, а главного пока не сказала. Совсем разучилась с людьми разговаривать, одичала совсем. Главное – Борисов выгнал Леночку. Да-да, я видела, повторяю, своими глазами. Нет, конечно, тема эта сейчас весьма популярная в сериалах, но когда смотришь кино – одно восприятие, а вот когда это происходит прямо на твоих глазах, и ты знаком с этими людьми, то понимаешь, как же все это страшно, бесчеловечно! Он выставил ее в халатике и в розовых тапочках с пухом. Очень красивые тапочки. Они, кстати говоря, сейчас у меня…

– Бог с вами, Зоя Григорьевна. О чем вы? Кто у вас? Тапочки? Вы о тапочках?

– Сама не знаю, почему их вспомнила. Должно быть, потому о них сказала, что прямо-таки вижу их перед собой. Надо признаться, Борисов никогда не жалел на жену и детей денег, и Леночка одевалась хорошо, и детишки, Танечка и Аркаша, и кто бы мог подумать, что в такой вот, внешне вполне благополучной, семье может случиться такое…

Так вот, я сразу после того, как Борисов выставил Леночку из квартиры, и она вошла, как слепая, в лифт, поехала за ней… Сразу! И догнала ее уже на крыльце, на ступенях. Она стояла, у нее был вид совершенно сумасшедший. Она, бедняжка, явно не знала, куда ей идти. Думаю, что ей на самом деле некуда было идти, родители-то ее далеко, где-то в Омске, что ли. Хорошо, у меня с собой был кошелек. Я сразу же вызвала такси, и мы с ней поехали в Зеленый Бор, ко мне на дачу. Понятно было, что она нуждается в помощи, что ее надо срочно увозить. Нет, конечно, мы могли бы отправиться с ней в больницу, у нее лицо было все разбито…

– Зоя Григорьевна! – Таисия поймала ее руку, которой та касалась своего холеного лица с осторожностью, как если бы это было израненное лицо Лены Борисовой. – Постойте, не так быстро. Вы отвезли ее на свою дачу, я правильно поняла?

– Ну да! Не в полицию же ее везти! Там правды не добьешься, особенно когда противоположная сторона – зажравшийся богатый мужик, решивший, что все можно купить. Или что после избиения жены, после того как он отнял у нее детей и выгнал ее из дома в ночной рубашке и тапочках, можно остаться безнаказанным. Таечка, поверь мне, без толку с такими бороться и что-то там доказывать! Да и я тоже не хочу принимать во всем этом участие. Я слишком хорошо понимаю, чем все это может закончиться, у меня есть подруга, так вот, с ее дочкой произошла похожая история. Слава богу, вмешался мой Дима, и все закончилось более-менее благополучно. А с Леной… В лучшем случае ее запрут в какую-нибудь частную психиатрическую клинику – и все, пиши пропало! А в худшем – даже страшно представить себе, как, каким способом Борисов мог бы от нее избавиться. Понимаешь, она для него уже давно стала обузой. Он и терпел ее, я предполагаю, исключительно из-за детей, все-таки мать. А ведь наша Леночка – редкой доброты и порядочности человек, Борисову с такими вот нормальными людьми скучно, им подавай другого типа женщин. Сама понимаешь, что я имею в виду.

– Она сейчас у вас? На даче?

– Да. Я отвезла ее, бедняжку, туда, затопила камин, включила все имеющиеся радиаторы… Уложила ее в постель, а сама вот вернулась в Москву, чтобы забрать одного моего знакомого хирурга, я договорилась. Нет-нет, ничего такого криминального нет, синяки на лице, разбитый нос, но все равно, надо бы какие-нибудь примочки сделать, уколы, болеутоляющие. Да и вообще ей сейчас нужен покой. Я что заглянула-то? Может, поедешь с нами? Подскажешь чего?

3. Виолетта

– День какой сегодня, богатый на события, – заметила Тая, запирая дверь за соседкой.