На той неделе: купить сапоги, спасти страну, выйти замуж

– Господи, да правда же, я сама, а что, собственно, ты там такое увидел? У меня и графики похожие получились, показать?

Лезу в сумку, достаю графики, и начальник погружается в рассмотрение, сортируя листы на несколько стопок. Его подозрения в мой адрес не совсем беспочвенны, я действительно приставала и к Димке, и к Игорю, и даже к собственному отцу с просьбами подогнать теоретическую базу под мои эксперименты, ведь они все-таки физики-теоретики, им и карты в руки. Но никому неохота было разбираться в этой горе данных и вникать в посторонние детали, так что в результате я все написала сама, честнее некуда.

Тут Леня берет часть графиков со словами:

– Вот эти, кажется, дельные, я их возьму, – задумывается на секунду и добавляет: – Да, и дай мне этот свой текст, надо дома еще разок просмотреть в более спокойной обстановке.

Графиков не жалко. Те, что мне были нужны, я и не приносила, а вот текст я отдавать не хочу. Я уже догадалась, что по счастливой случайности моя теория оказалась правильной, и боюсь, что Леня записей не вернет, а воссоздать это еще раз мне почти наверняка не удастся. К тому же, если все правильно, я бы больше сюда и не таскалась, подписала бы потом диплом у завлаба – моего формального руководителя, и все. Так что отдавать бумажки я отказываюсь наотрез. Леня сердито пожимает плечами, говорит:

– Ладно, подожди здесь, – берет листочки и уходит, как я догадываюсь, на ксерокс в секретариат. То-то же, а то все умные такие.

Пока он ходит, я продолжаю обрабатывать дефектные образцы, но уже с меньшим старанием. Через сорок минут вернувшийся Леня кладет передо мной мои листки и в ответ на вопрос, можно ли это переписывать в диплом, бурчит что-то неразборчивое. Расценив эту его реакцию как положительную, я задаю следующий вопрос: а какие, собственно, у него на меня дальнейшие виды и надо ли нам еще встречаться до защиты диплома. Ответом служит очередное пожатие плеч и издевательская тирада о том, что, конечно, таким занятым особам, как я, не до занятий наукой, и что он не смеет более настаивать… В конце концов я решаю, что с меня хватит, сколько уж можно-то, я, конечно, не образец прилежания, но все-таки работу как-никак сделала, вон даже выводы сама себе написала, да и ему, глядишь, кое-что пригодится… Я встаю, складываю образцы в кучку, сухо говорю:

– До свидания, приятно было с вами сотрудничать, – беру свои вещи и ухожу.

Озадаченный Леня замирает посреди лаборатории с разинутым на полуслове ртом, а потом бежит за мной со словами:

– Эй, подожди, куда ты, ты что, обиделась?

Еще бы, кто же ему теперь все остальное-то будет доделывать…

От Лени я решительно, хотя все-таки, по-моему, достаточно вежливо избавляюсь уже во дворе, не поддаваясь на его извинения и заверения, что вообще-то я работаю и соображаю хорошо, только приходить могла бы почаще, вот он и сердился в воспитательных целях. Тоже мне, Песталоцци, а то я без него не догадывалась, что я еще не совсем потерянный член общества. Под конец я отказываюсь от предложения встретиться как-нибудь на нейтральной территории за чашкой кофе, машу на прощанье рукой и быстро удаляюсь в направлении выхода. Ф-фу, неужели все это кончилось, да еще так относительно быстро и безболезненно? Теперь хотя бы одной заботой меньше.

Ну что ж, да здравствует свобода! Теперь сам Бог велел зажить культурной жизнью. Вскакиваю в удачно подошедший троллейбус и опять еду вдоль длиннющего, столь нелюбимого мною Ленинского проспекта в обратную сторону.

Мой институт, куда я как раз направляюсь, расположен в самом его начале. Высоченное здание на тоненьких ножках, повернутое, как та избушка, «к лесу задом». Это не шутка, на полном серьезе: здание строилось по проекту архитектора, который жил где-то далеко и в процессе строительства не участвовал. Впервые создатель увидел свое детище только уже в построенном виде. И упал в обморок – здание водрузили фасадом во двор.

Я, правда, не понимаю, чего уж он так убивался, этот архитектор. Честно говоря, предполагаемый фасад ничуть не лучше существующего. Ну чуть больше на нем бетонных выступов – большое дело. Главное, ножки-то сохранились. Еще учась на первом курсе, мы с друзьями от большой любви к альма-матер все мечтали как-нибудь ночью их подпилить…

Поднявшись на одиннадцатый этаж своей «альмы матерь», как говорит Костька, я захожу в компьютерную лабораторию, в которой Игорь проводит все свое время, не связанное так или иначе с походами. Когда он учится и как умудряется сдавать сессии на отлично, для меня остается загадкой. Но как раз сейчас в виде исключения его тут нет, а тетка, которая блюдет порядок в комнате и Игорем совершенно приручена, сообщает, что он вышел полчаса назад, но обещал вернуться. Я решаю подождать здесь, а потом сходить вместе с ним пообедать в столовку, тем более что на столе у тетки замечаю телефонный аппарат. На просьбу позвонить хранительница порядка реагирует довольно неожиданно: