Все страсти мегаполиса

Все страсти мегаполиса
Анна Берсенева

Покорить Москву совсем не трудно! Если ты красива, не глупа и бесстрашна, то мегаполис – у твоих ног. Так думает Соня Гамаюнова, выходя из прибывшего в столицу поезда. И не обманывается в своих ожиданиях. Она снимается в модном сериале, живет в престижном доме на Сивцевом Вражке, ее друг принадлежит к московской элите. Но как же наивна оказывается ее провинциальная самонадеянность! Вскоре Соня с горечью осознает, что в настоящую столичную жизнь никто ее пускать не собирается… Может быть, Москву вообще нельзя покорить?

Анна Берсенева

Все страсти мегаполиса

Часть I

Глава 1

– Я все время о нем думаю, Сонь, все время! Каждую секундочку. И в офисе, и дома. Телевизор смотрю – и про него думаю. Книжку читаю – а все мысли про него. Ужин готовлю – и представляю, что это для него. В ванне лежу – и мечтаю: а вот если бы он сейчас со мной рядышком лег… Ты не поверишь, а это правда.

– Ну почему? Поверю, – вздохнула Соня.

Про любовь, сопровождающую все житейские занятия, она слышала от Лорки уже раз сто. И единственное, чего не понимала: зачем та повторяет это ей, Соне? Понятно, зачем она ежедневно и даже по нескольку раз на дню говорит о своей великой любви Антону Петровичу – говорит, пишет в телефонных записочках и электронных письмах, которые отправляет ему по десять штук подряд. Просто Лорка быстро сообразила, что даже на такого неглупого мужчину, как он, красивые слова производят сильное впечатление. Соня – та долго не могла поверить, что это в самом деле так, пока не убедилась лично. Подружка позвонила своему любовнику прямо при ней, и через пятнадцать минут телефонного разговора, сплошь состоящего из таких паточных сюсюканий, от которых Соню чуть не стошнило, неглупый мужчина Антон Петрович примчался к любимой ночью на такси.

Так что повторять весь этот перечень ему, и повторять почаще, имело смысл. Но Соне-то зачем?

– И в то же время, – вздохнула Лорка, – ведь у меня обидная любовь!

Это было что-то новенькое.

– Почему обидная? – удивилась Соня.

– Стихотворение такое есть. – Лорка спустила ноги с дивана и дотянулась до книжки, лежащей на тумбочке под телевизором. – Я вчера нашла. Вот послушай! Честное слово, как будто про меня. «Пробило десять. В доме – тишина, – с чувством прочитала она. – Она сидит и напряженно ждет. Ей не до книг сейчас и не до сна, вдруг позвонит любимый, вдруг придет?»

Соня почувствовала, как у нее сводит челюсть, будто она наелась незрелого кизила. Про то, как поэтическая женщина идет в свой добровольный плен, чтоб вновь служить, чтоб снова унижаться, еще можно было кое-как дослушать. Но когда Лорка принялась читать про друзей, которые в часы невзгод уговаривают героиню расстаться с женатым любовником, Соня решительно произнесла:

– Все, Лор, хватит! Длинное какое-то стихотворение. И с чего тебе страдать? Тем более с какого перепугу с ним расставаться? Приличный мужчина, по заднице при людях не хлопает, в сауну с пятью мужиками не тащит. В дом приходит – есть не просит. Сережки вон подарил.

– Ну, это да-а… – протянула Лорка. – Но все-таки… Все-таки он же не всегда со мной!

– Брось ты, – поморщилась Соня. – Скажи спасибо, что не всегда. Так ты для него праздничная конфетка. Вишенка на торте. А так была бы повседневная будня. Сразу бы претензии начал выставлять: заботься о нем, то-се. Тебе это надо? У него как, радикулита нет еще? Или что там у них в таком возрасте бывает, ишиас?

– Ничего у него нет! – обиделась Лорка. – Он спортивный. Следит за собой.

– Трахаться хочет, вот и следит, – безжалостно заметила Соня.

В конце концов, сколько можно глотать эти розовые сопли? Если Лорка дожила до двадцати пяти лет и все еще наслаждается подобным занятием – на здоровье. Но это же не значит, что и все должны.

– Но я же его люблю, – вздохнула Лорка. – Думаешь, притворяюсь?

– Не притворяешься, а просто себя заводишь. Если двадцать пять раз вслух повторить «люблю», на двадцать шестой покажется, что это и правда так.

«А заодно покажется, что ты не такая, как на самом деле есть, а нежный, беспомощный ангел», – подумала Соня.

Лорка, впрочем, и в самом деле напоминала ангела – с длинными светлыми локонами и широко распахнутыми голубыми глазами. Она и в первом классе, когда их с Соней посадили за одну парту, была такая же. Может, и не очень хорошо, что за восемнадцать лет человек совсем не изменился, но на Соню подружкина незыблемая ангельская внешность действовала умиротворяюще.

– Когда ты стала такой циничной? – укоризненно воскликнула Лорка.

– Я не циничная, а реалистичная, – улыбнулась Соня. – И всегда такой была. Все, Лоретта, я пошла.

Лоретта – это было полное Лоркино имя. Так что ее склонность заводить в себе возвышенные чувства, как будильник, можно было считать генетическим качеством.

Чтобы сократить путь, Соня вышла из комнаты через балкон. Он опоясывал весь дом и был чем-то вроде коммунального коридора – на него выходили двери всех квартир-малосемеек. Родители подарили Лорке эту квартиру на восемнадцатилетие. Несмотря на более чем привлекательную дочкину внешность, ее мама почему-то панически боялась, что та не выйдет замуж, и готова была сделать все и сверх того, чтобы облегчить ей устройство личной жизни. Самое удивительное, что мамины опасения оказались не напрасны, и никакая ангельская внешность Лорке пока не помогала. Ну да, правда, Соня считала, что удивляться этому не приходится: если человек настроен на возвышенное страдание, а все его близкие на хлопотливое сострадание, то именно это его и ожидает.

Прежде чем сбежать по железной лесенке, ведущей со второго этажа вниз, Соня привычно взглянула на море. Лоркин дом стоял на Чайной Горке, и оно было видно далеко, и город был виден весь, как россыпь сверкающих углей на широкой темной ладони.

«Огни Ялты поразили меня больше всего», – вспомнила она.

Кто это сказал, Соня вспомнить не могла. То ли Чехов, то ли Грин. Но саму ее огни Ялты всегда поражали так сильно и остро, что это чувство не стало привычным за все двадцать пять ее лет.

«Провинция рано старит» – а вот это Соня уже знала, чьи слова.

Так всегда говорила мама, когда кто-нибудь умилялся очарованию провинциальной жизни.

В сорок пять лет мама и в самом деле выглядела на шестьдесят. Она стала так выглядеть, когда ушел отец. Была-была молодая и вдруг состарилась в один день.

А отец совсем не состарился. Следил за собой. И прекрасно смотрелся со своей новой молодой женой, белокурой и голубоглазой. И как объяснить маме, что стариться из-за него не надо, Соня не знала.

«Я так не хочу! – сердито подумала она. – И не буду. Пошла бы она подальше, ваша провинция!»

Ночная тьма дышала весной, апрелем, и чем ниже Соня спускалась по улицам, тем явственнее слышался шум волн. У них на Садовой он был уже таким отчетливым, что казалось, море бьется прямо о стены домов. Соня нырнула в родную улицу, как в теплую воду: прохлада ялтинских склонов заканчивалась на подходе к набережной.

Она тихо поднялась по лестнице в подъезде, вошла в темную квартиру. Печку мама топила с утра, но окна были закрыты, поэтому тонкий запах сожженных персиковых веток чувствовался до сих пор.

– Ты, Сонечка? – спросила мама, когда она шла к себе через ее комнату.

– Спи, ма. – Соня каждый раз улыбалась, когда мама вот так вот спрашивала. Сама ведь, она знала, узнает дочкины шаги, еще когда та проходит под окнами. – Конечно, я.

Не включая свет, Соня распахнула окно в своей комнате, и сразу же вплыл с улицы запах магнолии и глицинии – вечный апрельский ялтинский запах.

«Уеду, – вдохнув его поглубже, подумала Соня. – И чего я до сих пор ждала?»

Может, и странно было так отчетливо, так твердо подумать об этом именно сейчас, когда голову кружили любимые запахи. Но Соня этому не удивилась. Ее решения никогда не зависели от внешних обстоятельств. Она и сама не всегда понимала, откуда они берутся, эти решения. Она принимала их вроде бы и не по логике, и все-таки они были решениями, а не капризами, это Соня почему-то знала.

Хотя вообще-то решение уехать из Ялты можно было считать вполне логичным. Ну что ей тут делать? Она красивая, неглупая, самостоятельная и жизни не боится. Раз до сих пор замуж не вышла, значит, уже и не выйдет, да и не больно-то хочется. И что? Сидеть, как Лорка, на диване в розовом халатике, ждать, когда стареющий ходок уделит ей украденное у жены внимание, да еще и стишки при этом читать для возбуждения чувств?

При мысли о такой перспективе Соню даже передернуло. Нет уж, это точно не для нее!

С набережной доносилась музыка – курортники уже съезжались в Ялту, и вечернее гулянье становилось долгим, набирало летнюю беззаботность. Мама потому и боялась ложиться спать с открытым окном, и Соню просила этого не делать. Мало ли что придет в голову какому-нибудь пьяному гуляке?

Как ни долго просидела Соня у подружки, как ни медленно шла домой, а правильный ночной покой все еще был ей некстати. Только теперь, нырнув в привычное домашнее умиротворение, она это поняла. Совсем ей умиротворения не хотелось.

Она закрыла окно и вышла из комнаты.

Конечно, Соня не очень хорошо помнила времена, когда ялтинская набережная выглядела иначе, чем сейчас. Да и умилением по поводу советского прошлого она не страдала. Но почему-то чувствовала, что набережная теперь какая-то… не такая. Хотя и не понимала, какой она должна быть. Может, только в это вот краткое апрельское время маячила у нее в голове какая-то смутная на этот счет догадка. Но апрель проходил быстро, и догадка не успевала стать мыслью.