Кроссворд для Слепого

Сиверов пожал генералу руку, и Потапчук вышел на лестничную площадку.

Шофер дремал в машине, откинув спинку сиденья. Он даже не сразу проснулся, когда Потапчук постучал в стекло.

– Можешь ехать в гараж без меня, Василий. Я уж как-нибудь дойду пешком. Надеюсь, тебя сегодня больше никто не потревожит.

Сказав это, Федор Филиппович заложил руки за спину и пошел по улице. Тучку согнало ветром, и ярко засияло солнце. Только тогда Потапчук вспомнил, что забыл солнцезащитные очки на вешалке у Глеба Сиверова.

– Не велика потеря, всего сорок рублей, – щурясь от яркого света, пробормотал генерал и опустил руку в карман, где обычно держал портсигар. Он знал, что в нем нет ни сигареты, но есть вещи, к которым привыкаешь и без них чувствуешь дискомфорт. Плоский, на один ряд сигарет, серебряный портсигар покоился на месте. Но рядом с ним отыскались и очки, хотя генерал точно помнил, что повесил их на вешалку.

«Когда только засунуть успел? И все-то он примечает, – подумал генерал о Сиверове. – Глеб, если согласился, выполнит задание.»

ГЛАВА 2

К контрольно-пропускному пункту на белорусско-литовской границе, в районе небольшого городка Ошмяны, вытянулись две длинные очереди машин – отдельно трейлеры, отдельно легковые. Пересменка на таможне только началась, и те, кто не успел пересечь границу, коротали время: кто раскладывал прямо на капоте машины нехитрый ужин, состоящий из сала, черного хлеба и минеральной воды; кто перебрасывался в карты. Никто не нервничал. Люди здесь собрались в основном привычные челноки, дальнобойщики, мелкие бизнесмены.

Обе смены белорусских таможенников собрались во времянке. Здание терминала с восточной стороны еще достраивалось. Отбывшие смену переодевались в штатское, прибывшие – надевали форму. Начальник новой смены Козлеятко переоделся раньше других. Грузный мужчина с благородной сединой, в форме, он смотрелся внушительно. Люди, плохо знавшие его, испытывали при встрече с ним беспричинное волнение Даже кристально чистым туристам, не везущим через границу ничего запрещенного, тут же мерещилось, что их ссадят с автобуса, потому что в чемоданах непременно отыщется контрабанда.

Бывают такие люди, которые одним своим видом умеют внушать почтение и трепет. Но стоило повнимательнее и непредвзято заглянуть Козлеятко в глаза, как тут же становилось ясно: никакой он не страж порядка, а самый заурядный вороватый чиновник. Глаза у него бегали, как у всякого воришки, укравшего больше, чем ему положено. Обычно на таможне работают не больше трех лет, а затем уходят в легальный бизнес. Иначе накопленное богатство трудно спрятать от посторонних глаз.

В Ошмянах Козлеятко жил в простом деревянном доме, доставшемся ему еще от отца, но успел возвести два коттеджа по другую сторону границы, в Литве. Их обживали его сыновья с невестками. Так уж повелось: литовские пограничники строили дома в Беларуси, а белорусские – в Литве. Козлеятко служил на таможне уже третий год и начинал подумывать, куда бы ему вложить деньги.

Начальник смены стоял на крыльце вагончика времянки и курил. Сигарет, как и спиртного, он уже давно не покупал, все приносили ему прямо на дом.

Вереница машин растянулась почти до горизонта, и таможенник обреченно вздохнул.

«Придётся поработать… Сволочи, – подумал он о сменщиках, – в конце работы дурака валяли, чтобы нам больше единиц транспорта осталось. Ну ничего, я вам в утреннюю пересменку устрою, за смену не разгребетесь, – взглядом таможенник выхватывал из очереди знакомые машины. – С водителя восьмидесятой „ауди“ много не получишь, – думал он, – максимум десятку. Как всегда, везет контрабандную водку. А вот с водителя белого микроавтобуса можно поживиться и соткой – челноков катает.»

Когда виртуальная сумма достигла пятьсот баксов, Козлеятко сладко потянулся, щелчком отбросил дымящийся окурок и вернулся во времянку.

В это время со стороны Минска появился темно-синий внедорожник «опель». За рулем сидел худощавый мужчина лет сорока пяти, по-модному небритый, в дорогой, но безвкусной одежде. Сразу чувствовалось, что человек всю жизнь проходил в форме и теперь никак не научится носить костюм. «Опель», взвизгнув тормозами, остановился в самом конце очереди. Мужчина ступил на асфальт и, приложив козырьком ладонь к глазам, глянул вперед. Идти полтора километра пешком ему не улыбалось, да и бросать машину на произвол судьбы – не дело. Он забрался в салон и, вытащив из перчаточного ящичка машины пачку долларов, принялся на коленях методично отсчитывать купюры. Когда соток набралось ровно тридцать, он туго свернул их в трубку и перетянул черной аптекарской резинкой. Завернул в газету, аккуратно закрутил концы, отчего денежный сверток стал похож на большую конфету. После этого мужчина круто вывернул руль, и джип сполз с пологого откоса.

Среди кустов и молодых сосенок петляла не то дорога, не то тропинка, вся в выбоинах, в лужах. Машина, поскрипывая и раскачиваясь, ползла вдоль шоссе, уставленного автомобилями. Наконец впереди показалось проволочное заграждение. Мужчина заглушил двигатель и забрался по откосу к сетчатому забору. Неподалеку виднелась времянка таможенников. Как назло, на крыльце никого не оказалось. Пару раз мужчина неуверенно крикнул:

– Эй!

Но внутри вагончика играло радио, и никто его не услышал. Тогда он насобирал пригоршню шишек и стал их бросать. С третьей попытки удалось попасть в окно. Стекло жалобно задребезжало. Таможенник, чья широкая спина виднелась в окне, обернулся и нехотя свернул веер карт.

– Эй, начальник, – обратился он к Козлеятко, – твой братан приехал.

То, что мужчина на «опеле» никакой не родственник начальника смены и уж тем более не брат, знала каждая собака на границе. Ошмяны городок небольшой, и люди, что-то значащие в его жизни, знают друг о друге все. Но условности соблюдать приходилось. Раз начальник сказал, что владелец «опеля» двоюродный брат, – значит, так тому и быть.

– Опять за кого-нибудь просить станет, – фальшивое недовольство исказило лицо Козлеятко, но при этом глаза его радостно засветились.

Он неторопливо проследовал на крыльцо и приветственно помахал небритому мужчине за сетчатым забором.

– Ты чего, Леонид, камнями бросаешься? Стекло разобьешь – вставлять заставлю.

– Это же всего лишь шишки, – подмигнул Леонид и продемонстрировал кулак, с двух сторон которого торчали газетные хвосты.

Таможенник погрозил визитеру пальцем, при этом довольно улыбнулся. Козлеятко вплотную подошел к забору и поздоровался с Леонидом Новицким, бизнесменом из Минска. Поскольку ячейка в проволочной сетке была мелкая, здороваться пришлось не пожатием руки, а сцепив указательные пальцы.

– Сегодня ночью фура придет, – особо не боясь, что его услышат, говорил Новицкий, – ты уж, как всегда, обеспечь беспрепятственный проход товара.

– Ох уж эти мне бизнесмены! – вздохнул таможенник. – Мебель возите, а в документах указываете – дрова.

– Ну уж, не дрова, – изобразил обиду Новицкий, – а полуфабрикаты для мебельного, производства.

– Кончится когда-нибудь мое терпение.

Рука таможенника красноречиво искала в сетке ячейку покрупнее. Новицкий изловчился и просунул в дырку сверток с деньгами.

– Три штуки, как и договаривались. Совсем ты меня разоряешь.

– Я же не крохобор какой-нибудь, не все мне в карман идет. Такса существует, мне с литовцами делиться надо.

– Можно подумать, они с тобой не делятся.

– Они? – начальник смены сплюнул под ноги, – они скорей задавятся, чем лишнюю копейку переплатят. Наши, славяне, – другое дело.

Козлеятко говорил так для порядка. На той стороне границы в таможне служили отнюдь не литовцы, а те же белорусы и поляки, что и с восточной стороны. Многие из них являлись родственниками друг другу. Литовцем по паспорту был лишь начальник смены, да и тот носил подозрительную фамилию Баранаускас, Местные старожилы утверждали, что еще его дед по паспорту был Барановым.

Тутой скруток спрятался в широкой, как совковая лопата, ладони белорусского таможенника.

– Смотри, чтобы до девяти утра фура пришла. До пересменки, – предупредил Козлеятко, – сменщики заступят, не пропустят.

– Будет как всегда, – пообещал Новицкий, подмигивая начальнику смены.

Расстались они полностью довольные друг другом. У Козлеятко было не много таких хороших клиентов, как Новицкий. Обычно деньжата обламывались по мелочевке. А разницы нет: берешь десять баксов или десять тысяч – рискуешь одинаково. Объявился Леонид на пограничном переходе год назад и сразу же предложил выгодную схему: пригоняют фуру с мебелью, накладные же оформлены как на материалы – ламинированные плиты, древесный массив. Первое время Козлеятко удивляло направление, в котором Новицкий возит мебель: из Беларуси в Литву. Обычно же возили с запада на восток.

«У каждого свой бизнес, – рассудил таможенник. – Не станет человек действовать себе в убыток.»

Новицкий, проклиная лес и грязь, вновь выехал на шоссе.

«Жаль, машина не собака, чтобы отряхнуться от грязи, – подумал он, разглядывая залепленные грязью колеса джипа. – Пока доеду до Минска, на ветру обсохнет и обвалится», – решил он, вновь садясь за руль.

Ему повезло. Новицкий пристроился за машиной с дипломатическими номерами и мчался по шоссе со скоростью сто двадцать километров в час. Гаишники с радарами радостно выбегали на шоссе из своих укрытий, но потом зло матерились: с дипломата не потребуешь откупного. За компанию проскакивал и Леонид.

Бизнесом Новицкий пытался заняться уже давно – с самого конца перестройки. Бывший офицер, прошедший Афганистан, с распадом Советского Союза оказался не у дел. Он пробовал изготавливать надмогильные памятники, торговать фруктами, мороженой рыбой. Но стоило ему чуть-чуть развернуться, как тут же, словно стервятники на падаль, слетались контролеры и налоговики. Приходилось откупаться. И чем больше Новицкий платил, тем больше становилось желающих.

В конце концов, чтобы совсем не прогореть, приходилось свертывать дело и начинать новое. А освобожденную им нишу уже занимал кто-нибудь из родственников чиновников, наславших на него проверки. Но Новицкий был упрям. Полтора года тому назад он решил торговать мебелью. Возил дешевую белорусскую мебель в Литву, где сбывал ее процентов на тридцать дороже. Закон старался ни в чем не нарушать, документы оформлял правильно, налоги платил исправно. Кое-что оставалось ему и на жизнь.

И в тот момент, когда бывший советский офицер смирился с мыслью, что уже никогда не сумеет круто разбогатеть, а будет довольствоваться крохами, в его небольшой офис на окраине Минска зашел несколько странного вида человек. То, что пришедший не славянин, Новицкий понял с первого взгляда: жесткие черные волосы, масляные глаза.

– Омар, – назвался визитер и без приглашения уселся в мягкое кресло для гостей.

По-русски Омар говорил правильно, слов не коверкал, хотя и чувствовался легкий акцент. Вместе с тем в его разговоре присутствовал и типичный московский говорок. Слово за слово, выяснилось, что Омар – афганец, перебравшийся после ухода советских войск в Москву. Немного странно было видеть перед собой человека из страны, с которой ты сам воевал. Омар рассказал, что тоже занимается мебельным бизнесом и хотел бы объединить усилия.

На многое Новицкий не рассчитывал, но, когда Омар изложил свои условия, у Леонида глаза округлились. Самому ему почти ничего не нужно было делать. Мебель за свои деньги покупал афганец, грузил ее в фуру в Москве и пригонял в Беларусь. Все, что от Новицкого требовалось, – найти в Минске трейлер, прицепить к нему уже загруженную фуру и дать взятку таможеннику на границе, чтобы груз пропустили без досмотра. Трейлер доставлял фуру в Клайпедский порт и тут же возвращался в Минск.