Му-му. Заброшенная могила

Хвостов перелистал несколько страниц, отыскивая данные о самых известных кладбищах Москвы – Новодевичьем и Ваганьковском.

К концу XIX века население Москвы так выросло, что на старых кладбищах перестало хватать места. В 1896 году игуменья Антония направила в Синодальное управление прошение об освящении земли для погребений за пределами Новодевичьего монастыря. В 1898 году земля была освящена, и начались работы по созданию и благоустройству нового кладбища площадью почти в три гектара, которое согласно проекту инженера-строителя Шестакова и архитектора Машкова устроили за южной стеной монастыря.

Официальное открытие нового некрополя на Новодевичьем состоялось в 1904 году. Захоронения по православному обряду продолжались здесь до 1918 года. С 1919 года территория стала подведомственна Хамовническому райсовету и получила официальное название «Новодевичье кладбище». В 1927 году по решению ВЦИК Новодевичье кладбище было «выделено для захоронения лиц с общественным положением» – так гласил директивный документ. С тех пор право покоиться на этом элитарном кладбище стало в советском обществе серьезной привилегией и одной из высших почестей. В 20-х годах прошлого века здесь были похоронены многие представители «коммунистической» элиты – Чичерин, Подвойский, брат Ленина Дмитрий Ульянов. В 30-е годы, в период уничтожения монастырских некрополей Москвы, из Симонова, Данилова и других монастырей были перенесены останки и памятники ряда выдающихся деятелей науки и культуры. Так, в 1931 году после закрытия Свято-Данилова монастыря и организации в нем приемника-распределителя НКВД на Новодевичье кладбище был перенесен прах Гоголя. Первоначально на его могиле стоял крест, лежали камень и массивная плита.

В 1949 году территория Новодевичьего некрополя была расширена на юг, и образовалось так называемое «новое кладбище», на котором располагался колумбарий, то есть место захоронения урн с прахом кремированных покойников.

В конце 1970-х годов с юго-западной стороны кладбища появился участок новейшей территории. В 2004 году общая площадь некрополя увеличилась до семи с половиной гектаров; ныне здесь похоронено более 26 тысяч покойников.

Новодевичий некрополь на протяжении всей истории складывался как своеобразный музей под открытым небом. Надгробия, выполненные скульпторами Андреевым, Вучетичем, Кербелем, Коненковым, Неизвестным, Мухиной, Цигалем, Шадром, давно и по праву признаны классикой советской мемориальной скульптуры.

Хвостов усмехнулся, вспомнив рассказ бывшего фарцовщика, который в свое время вместе с другими представителями этой «благородной» профессии обосновался около Новодевичьего кладбища.

Ныне мало кто помнит, что были такие люди, которые в семидесятых-восьмидесятых годах прошлого века снабжали население СССР модными джинсами, жевательной резинкой и дисками «Битлов», выменянных у заезжих иностранцев на советские дензнаки, а то и на русские иконы. Приятель Хвостова по имени Володя, в то время студент-первокурсник филфака пединститута, умнейший парень и большой любитель Чехова, был одним из самых удачливых среди них – он умудрился за несколько лет ни разу не попасться ментам, которые бдительно следили за тем, чтобы советский человек был одет не в «Леви Страусс», а исключительно в штаны производства фабрики «Красная мотня», а челюсти напрягал только при пережевывании пирожков с капустой, а не буржуазного «орбита без сахара». Но, как говорится, все когда-то бывает впервые. И это «впервые» у Володи напрямую было связано с одним из знаменитейших покойников Новодевичьего кладбища.

Ситуация была стандартной. Володя убегал от мента, затаившегося между могилами. Мент отследил, как «советско-подданный» выторговывал у некого лысого иностранца блок жевательной резинки, и решил пресечь оное деяние в корне. Но если в предыдущие разы Володе удавалось оторваться от погони и смешаться с многочисленными посетителями Новодевичьего, то в этот раз Фортуна оказалась не на его стороне. Беглец обо что-то споткнулся, красиво пролетел по инерции метра два и приземлился у чьей-то могилы. Очумело помотав головой, Володя заметил наконец, где он совершил отнюдь не мягкую посадку.

– Ну, спасибо вам, Антон Павлович, – в сердцах сказал Володя, поднятый за воротник с могилы Чехова и доставленный в опорный пункт милиции…

* * *

…На Ваганьково Хвостов бывал раз в год на могиле деда, умершего вскоре после войны. Тогда кладбище еще не славилось как место захоронения выдающихся деятелей культуры России…

Возникшее в конце XVIII века кладбище, расположенное к западу от Пресненской заставы в Новых Ваганьках, стало одним из выдающихся памятников истории и культуры. Официальным годом его основания считается 1771-й, хотя из исторических источников известно о плитах более ранних захоронений, найденных на этом месте.

Сама местность Новые Ваганьки доподлинно известна лишь со второй половины XVIII века. По поводу происхождения ее названия есть несколько толкований: от слова «ваганиться», что по словарю Даля в вологодском наречии значило «забавлять, играть, шутить, баловаться»; от слова «вага» (весы) или от «ваганного» налога, взимавшегося за взвешивание товаров; от слова «ваганы» – так называли псарей, живших на Государевом Псаревом дворе. Исторически достоверно, что с 1446 г. возле Кремля в районе Пашкова дома находилось поселение ваганов – Старое Ваганьково (сохранившееся в названии современного Староваганьковского переулка), которое в XVII веке было переведено в район пресненских Трех гор, на отдаленную окраину города, и получило название Новое Ваганьково. По местности стало называться и кладбище – Ваганьково.

Первыми на Ваганьковском кладбище были захоронены тысячи безымянных москвичей, умерших от чумы в 1771 году. На протяжении последующих полутора веков на Ваганькове находили последний приют люди небогатые – крестьянского и мещанского сословий, мелкие чиновники, отставные военные и подобранные на улицах обитатели московских трущоб. Только в XIX веке здесь появились могилы людей, оставивших след в отечественной истории. В 1824 году на месте старой церкви был возведен храм Воскресения Словущего с северным приделом во имя Иоанна Милостивого, а в память о старой одноименной церкви сооружена ротонда. Немного позже вблизи нового храма появились могилы декабристов А. Ф. Фролова и П. С. Бобрищева-Пушкина, чуть дальше – могилы друзей А. С. Пушкина графа Ф. П. Толстого и композитора А. Н. Верстовского. Для перечисления же современных корифеев культуры и науки, нашедших здесь последний приют, не хватило бы огромного тома. Достаточно сказать, что только к могиле Владимира Высоцкого ежегодно совершают паломничество десятки тысяч людей.

«А ведь директора кладбища, который разрешил похоронить здесь Владимира Семеновича, тогда сняли…» – подумал Хвостов, вспоминая, как двадцать восемь лет назад еще молодым курсантом военного училища пришел поклониться могиле Барда и назавтра выслушал выговор от замполита – Высоцкий считался не тем певцом, которого полагалось слушать будущим офицерам Советской армии, тем более разведчикам.

Просмотрев данные еще по десятку кладбищ, Хвостов зевнул и, выключив компьютер, отправился спать.

* * *

…В понедельник, когда Бондарев в сопровождении Хвостова появился в кабинете мэра столицы, тот был явно не в духе. Пробормотав: «Присаживайтесь», он с минуту молча перебирал на столе какие-то бумаги и только потом поднял глаза на спокойно сидевших за приставным столиком чиновников.

– Мы, насколько я помню, с вами встречались, Матвей Иванович, – сказал он. – Поэтому давайте обойдемся без представлений. На какой участок работы мы хотим вас поставить, вы знаете. Но вряд ли знаете, какой на этом участке бардак. Хотя, видимо, наслышаны, пресса об этом все уши прожужжала.

– Наслышан, – подтвердил Хвостов.

– Вы знаете, сколько в Москве кладбищ?

– Более шестидесяти.

– Шестьдесят четыре, – уточнил мэр. – А сколько вокруг них народу кормится? Впрочем, вопрос риторический. Любителей сделать бизнес на костях у нас хватает. Причем в полном смысле слова. Вот только что из МИДа звонили. Приехал некий Джонсон из Канады, хотел могилу бабки найти, – мэр заглянул в блокнот. – Ивановой Татьяны Семеновны. Она у него на Кунцевском кладбище похоронена. И что вы думаете? На ее месте могила какого-то Джанкоева… Кто, спрашивается, давал разрешение на захоронение? Никто не давал. Вот вам, уважаемый Матвей Иванович, и придется разбираться во всем этом… Непосредственным начальником вашим будет Купцов Руслан Альфонсович, мой заместитель. Постарайтесь найти с ним общий язык, – мэр многозначительно посмотрел на Хвостова, и тому показалось, что он имел в виду совершенно противоположное.

* * *

21 мая Дорогин с Тамарой собрались поехать на могилу Кана Савинского – исполнилось 9 дней со дня его смерти. Звонок мобильного телефона оторвал директора сыскного агентства от чашки крепкого кофе.

– Слушаю тебя, Вероника, – сказал он, взглянув на определившийся номер абонента. Это была вдова Кана.

– Сергей, – послышался в трубке потерянный голос молодой женщины, – мне из милиции позвонили, сказали, что могилу Кана кто-то разрушил… Взорвали вроде…

Дорогин скрипнул зубами, но взял себя в руки и спокойным голосом произнес:

– Понял, Вероника. Ты дома сейчас? Я за тобой заеду, – сыщик нажал кнопку отбоя и посмотрел на жену. – Тамара, тебе придется остаться, – сказал он. – Там что-то непонятное на кладбище. Поеду разбираться. Побудь дома, милая, мало ли что там…

Тамара только развела руками. В таких делах она с мужем никогда не спорила. Да и вообще, из всех представительниц прекрасного пола, когда-либо общавшихся с Дорогиным, по работе с ним имела право спорить только одна – Ольга. Именно в честь нее и было названо сыскное агентство, руководимое Дорогиным.

…Сергея Дорогина, его жену Тамару и Ольгу Шевчук, дочь погибшего сотрудника Главного управления собственной безопасности МВД России, связывало очень многое. Несколько лет назад, зарабатывая деньги на операцию для Тамары, Дорогин взялся за опасное дело – под маркой съемок телешоу доставить в Челябинск заказчику коллекцию оружия, украденную у одного московского профессора. По пути он подобрал девчонку, у которой только что погиб отец. Она хотела добраться на Урал, к своему дяде. По ее словам, тот был очень богатым и влиятельным человеком, способным защитить Ольгу, которая запомнила в лицо одного из убийц отца.

Бандит по кличке Мамонт, которому Сергей в свое время перешел дорогу, устроил за ним настоящую охоту. Ольгу тоже искали – и милиция, и те, кто организовал убийство майора Шевчука, и ее дядя, Лев Фортунатов, человек действительно с огромными возможностями. И тысяча восемьсот километров Транссибирской автомагистрали, которые отделяли Москву от Челябинска, превратились для них не в киношный, как предполагали авторы телешоу, а в самый настоящий боевик.

В то время Дорогин не был законопослушным гражданином России. Он отсидел четыре года в тюрьме по ложному обвинению, потерял жену и детей в автокатастрофе, подстроенной бандитами, которым жестоко отомстил. Тогда же он встретил Тамару, работавшую медсестрой в больнице подмосковного города Клин. Ее друг, талантливый доктор, спас Дорогину жизнь. Именно тогда Дорогин и получил кличку «Муму», вынужденный играть роль глухонемого. После гибели доктора ему достался его дом… и Тамара, которую Дорогин смог полюбить.

Через несколько лет у Тамары обнаружили злокачественную опухоль. Лечение за границей, в немецкой клинике, стоило бешеных денег. Тогда Дорогин занялся опасным бизнесом – перевозил на своей машине нелегальные грузы. Чаще всего это был криминальный товар – от фальшивых денег до экзотических змей, ввезенных в страну контрабандой. Впрочем, Дорогин никогда не интересовался содержимым грузов.

После окончания «челябинской эпопеи» Фортунатов оплатил операцию Тамары (кстати, она прошла успешно) и предложил Сергею возглавить в Москве фирму, которая сможет заниматься чем угодно, на усмотрение Дорогина. Тот понимал, что это – благодарность «крутого» Олиного родственника, и не усмотрел причин для отказа. Само собой, заниматься торговлей или ресторанным бизнесом бывший каскадер не хотел. После недолгих размышлений, посоветовавшись с друзьями, он внял предложению знакомого генерала в отставке Бодренкова, и решил организовать что-то вроде частного сыскного бюро, которое помогало бы состоятельным людям решать их проблемы. А проблем у состоятельных людей оказалось так много, что уже через несколько месяцев Дорогину пришлось значительно расширить штат, который вначале состоял из самого Дорогина, его заместителя Леонтьева и трех молодых оперативников. Этих ребят, только что закончивших службу в разведывательных подразделениях Министерства обороны, он тоже нашел по рекомендации знакомых.

Вскоре стало ясно, что парни не справятся с таким объемом работы, который внезапно навалился на недавно созданное агентство. Если бы дело пошло и дальше такими темпами, уже через год-два Дорогин вполне мог бы не только окупить контору, но даже вернуть вложенные Фортунатовым деньги. Количество оперативников выросло до десяти человек, а на помощь руководству агентства пришел уволившийся на пенсию старший следователь прокуратуры Москвы.

Едва ли не половина заказов касалась заурядного рэкета и шантажа. После того как Дорогин смог защитить нескольких бизнесменов от вымогателей, слава о его фирме понеслась по московским офисам. Несколько серьезных криминальных структур предложили агентству «крышу», но быстро отвяли, узнав, что Дорогин заручился поддержкой ГУСЕ Министерства внутренних дел. Действительно, коллеги покойного майора Шевчука, которые не знали о подпольной деятельности «курьера» Дорогина, приветили человека, оказавшего помощь в раскрытии убийства их сотрудника.

Дорогин завоевал репутацию независимого, самостоятельного и очень серьезного человека. Откуда-то даже просочилась информация, что за ним стоит не только ГУСЕ, но и сам Граф, человек известный и чрезвычайно влиятельный…

Сперва Сергей смеялся про себя, когда подводил итоги месяца и подсчитывал, в каком огромном количестве переступают его кабинет потенциальные рогоносцы, заказывающие слежку за своими женами (мужьями), которых подозревают в адюльтере. Чаще всего для добычи доказательств неверности (либо, что бывало реже, верности) супругов хватало нескольких дней. Но несколько раз сотрудники Дорогина были вынуждены вылетать на Кипр, в места отдыха «новых русских», а однажды, в начале декабря, клиент оплатил даже «следственные действия» в течение недели на Канарских островах. Дорогин усмехнулся и решил устроить себе с Тамарой небольшие «рабочие каникулы».

С Каном Савинским Дорогин познакомился больше года назад, во время поисков химика Рэма Харбарова, который, как оказалось, был связан с вьетнамской мафией. Они стали друзьями. Хотя Дорогин предупреждал Савинского, что его методы борьбы с наркомафией абсолютно бесперспективны, но Кан не хотел ничего слушать, продолжая отправлять на тот свет мелких и крупных наркодилеров. Впрочем, их меньше не становилось, и вот теперь они добрались до самого Кана…

– Когда это произошло? – спросил Дорогин у представителя администрации Троекуровского кладбища, стоявшего рядом с ним и наблюдавшего за тем, как криминалисты изучали место взрыва.

– Утром, – ответил тот. – Слава богу, никого поблизости не было.

Видимо, в могилу заложили фугас – вокруг воронки глубиной в метр на большом расстоянии были разбросаны венки, от могильного холмика ничего не осталось, соседние памятники покосились от взрывной волны. Вдова Кана Вероника, одетая в черные джинсы и такой же свитер, присела на скамейку у ближайшей могилы – ноги ее не держали. Дорогин предполагал, что про деятельность организации «Тхе Хук» она знала только то, что ее члены помогают жертвам наркотиков и их семьям. Про то, что ее муж уже несколько лет наводил ужас на распространителей героина, ЛСД, марихуаны и кокаина, она если и догадывалась, то Дорогин об этом не знал.

– Чем же этот профессор так кому-то насолил, что его даже мертвого в покое не оставляют? – задумчиво произнес подошедший милицейский капитан. – Неужели двойку на экзамене кому-то поставил?

– Именно так, – ответил Дорогин. – Он экзамены всегда очень строго принимал. Вплоть до высшей меры…

Глава 3

Для того чтобы представить заместителю московского мэра Купцову предложения о совершенствовании работы ритуальных служб города, Матвей Хвостов выбрал не совсем удачный день. Впрочем, выбирал не он – сам Купцов назначил ему аудиенцию во вторник, 1 апреля.

…И после того как Хвостов изложил ему свою концепцию, озадаченно произнес:

– Матвей Иванович, я понимаю, что сегодня первое апреля, день юмора… Но не до такой же степени!..