Спецназовец. Власть закона

Воспользовавшись наличием зеркала, он как мог привел в порядок гардероб: застегнул воротник рубашки, скрыв предательски выглядывающий из-под нее треугольник бронежилета, одернул полы куцего пиджака, скукожился, стараясь по возможности скрыть свой гренадерский рост и широкий разворот плеч, а потом спустил в унитаз воду и вышел из туалета, нарочито громко хлопнув дверью.

Его расчет оправдался лишь отчасти. Террорист не вышел в коридор, чтобы проверить, кого это там несет, но поднялся со своей канистры и даже сделал пару шагов навстречу вошедшему в обеденный зал Якушеву, направив на него наган.

– Ого, – не дав ему открыть рот, изумленно произнес Юрий и приостановился, изображая нерешительность. – Что за день сегодня – не понос, так золотуха! Извините, я, кажется, не вовремя. Зайду в другой раз.

Он попятился в сторону коридора.

– Стоять! – срывающимся голосом выкрикнул террорист. – Подошел сюда, живо!

У него было худое нервное лицо прирожденной жертвы, каковой он, несомненно, с самого детства являлся для всякого, кому было не лень дать ему пинка. Воспаленные глаза, увеличенные мощными линзами очков, беспокойно бегали из стороны в сторону, облупленный до сизого металла ствол нагана ходил ходуном. Юрий отчетливо видел, что наган солдатский – из тех, курок которых нужно было взводить вручную перед каждым выстрелом. На заре прошлого века такие наганы выпускались специально для нижних чинов, чтобы те попусту не тратили патроны, паля в белый свет, как в копеечку. В советские времена производство этих револьверов прекратили, отдав окончательное предпочтение самовзводной «офицерской» модели. Следовательно, данному конкретному револьверу было что-то около ста лет; впрочем, сохранился он неплохо, о чем лишний раз свидетельствовала незавидная участь лежавшего на полу в вестибюле охранника.

Хотя команды «руки вверх» не поступало, Юрий почел за благо ее выполнить. Так, с поднятыми руками, он двинулся к террористу. Это было очень кстати, поскольку позволяло сократить расстояние до дистанции верного броска, а если повезет, то и вовсе до нуля. Телевизионный диктор оставил, наконец, в покое свою Верхнюю Бурунду и перешел к другим новостям. О захвате заложников в центре Москвы до сих пор не прозвучало ни слова, и Юрий догадывался почему: генерал Копытин не жаловал журналистов и плевать хотел на обвинения в ущемлении свободы слова, а террорист, голова садовая, до сих пор не догадался потребовать пропустить сюда съемочную группу.

– Стоять! – снова скомандовал этот лопух, сам наверняка очень смутно представлявший, зачем, собственно, заварил эту кашу. – На пол, лицом вниз, живо!

До него было еще далековато – метров пять, не меньше. Юрий посмотрел на гранату в его руке, потом на пол.

– Тут лужа, – сообщил он. – По-моему, бензиновая. Может, я лучше постою?

– Лежать! – взвизгнул террорист. Он был на грани истерики – вернее сказать, уже далеко за гранью. – Живо лег, пока я тебя сам не уложил!

Слова он говорил в общем и целом правильные, подходящие к случаю, но звучало все это как-то ненатурально, словно не блещущий актерскими способностями человек произносил текст, написанный скверным драматургом.

– Прошу прощения, – сделав поправку на это обстоятельство, отменно вежливым тоном произнес Якушев. – Одну секундочку, я сейчас лягу. Только с вашего позволения выберу местечко посуше.

Он сделал шаг вперед, потом еще один. Под левой подошвой хрустнул осколок разбитой фарфоровой тарелки, правая с тихим плеском погрузилась в разлитый по полу, активно испаряющийся бензин. Телевизионный диктор сообщил, что в Большом готовится премьера новой оперы; Юрий занес ногу для третьего шага, и в это мгновение террорист выстрелил – возможно, случайно, а может быть, намеренно. Как бы то ни было, выстрел прозвучал без предупреждения и показался Якушеву громким, как залп артиллерийской подготовки перед началом большого наступления. Истерически завизжала какая-то женщина, по залу поплыл густой пороховой дым; Юрию показалось, что его лягнула лошадь, угодив копытом в живот. Он сложился пополам, чувствуя, как, слабея, подгибаются колени. Террорист снова нажал на спусковой крючок, но на этот раз наган не выстрелил: стрелок забыл взвести курок, из чего следовало, что перед Юрием еще тот вояка. Он засуетился, пытаясь исправить оплошность и поставить револьвер на боевой взвод при помощи кулака, в котором сжимал гранату. Момент был просто идеальный, и Якушев, заставив себя забыть о боли, которая буквально не давала вздохнуть, прыгнул вперед.

Его пальцы сомкнулись поверх сжимающей гранату ладони. Террорист уже успел взвести курок и сейчас же его спустил – вероятнее всего, рефлекторно, от неожиданности. Легкий кевларовый бронежилет остановил выпущенную из ископаемого револьвера пулю, но инерцию, приданную ей пороховыми газами, он погасить не мог, поскольку не был для этого предназначен. Рассвирепев от еще одного болезненного удара в ребра, Юрий свободной рукой отвесил противнику тяжелую оплеуху, вывернул из его руки гранату, успев перехватить рычаг ударного механизма, а потом толкнул его локтем в грудь.

Горе-террорист, которому вряд ли приходилось сталкиваться с подобным обращением с тех пор, как окончил школу, отлетел к окну и, оборвав занавеску, ударился лопатками о витрину. Толстое закаленное стекло угрожающе завибрировало, но устояло. Террорист оттолкнулся от него, выпрямился, пьяно мотая головой, и неловким движением взвел курок нагана. Держа в руке гранату без чеки, Юрий потянулся за пистолетом. В этот момент послышался короткий, резкий звук, который ни с чем нельзя перепутать, – звонкий щелчок пробившей стекло пули и тихий шелестящий дребезг брызнувших во все стороны мелких осколков. Худое, словно изглоданное непереносимым внутренним напряжением лицо террориста изменилось мгновенно и страшно: пройдя навылет, винтовочная пуля вышла наружу через левый глаз, в один короткий миг превратив лицо в жуткую кровавую маску. Очки с единственной уцелевшей линзой свалились с переносицы и криво повисли на одной дужке. Не издав ни звука, террорист свалился и замер, как большая тряпичная кукла. Выпавший из его руки наган с лязгом ударился о пол; Юрию захотелось закрыть глаза, но выстрела, который с большой степенью вероятности мог воспламенить разлитый повсюду бензин, не последовало.

Якушев рассеянно утер забрызганное чужой кровью лицо и опустил глаза, только теперь ощутив неприятное жжение в правом бедре. Предчувствие его не обмануло: штанина в указанном месте была вспорота и уже успела пропитаться сочащейся из довольно глубокой царапины кровью.

– Снайперы, вашу мать, – пробормотал он и, наклонившись, снял с пальца убитого кольцо с разогнутой чекой.

Глава 3

Распугивая тощих кур и свиней, джип с мотающимся над кабиной черным хоботком пулемета прокатился по пыльной немощеной улице, выехал на площадь и остановился перед одноэтажной, крытой серым от старости тростником хибарой, над которой в полном безветрии безжизненно повис пестрый флаг с изображением АК-47. Здесь же, на площади, стояли два армейских грузовика с затянутыми линялыми брезентовыми тентами кузовами, несколько джипов и старый, сильно побитый ржавчиной пикап с установленным на грузовой платформе счетверенным крупнокалиберным пулеметом. В жидкой тени деревьев стояли, сидели и даже лежали прямо на земле солдаты в пятнистом камуфляже. Поодаль дымила трубой, распространяя вокруг себя запах вареных бобов, полевая кухня. Вокруг нее отиралось с десяток худых разномастных дворняг, и чернокожий повар в напяленном поверх камуфляжа грязном белом фартуке время от времени замахивался на них черпаком на длинной деревянной ручке.

Выпрыгнув из машины и затоптав окурок, майор Аль-Фахди по шатким, выворачивающимся из-под ноги ступенькам поднялся на открытую террасу, небрежно кивнул стоящим у входа с автоматами наперевес часовым и вошел в резиденцию его превосходительства.

Роскошью резиденция не блистала, зато по сравнению с царящим снаружи зноем здесь было относительно прохладно. Из обстановки тут наличествовали старый просиженный диван, на котором его превосходительство иногда ночевал, придвинутый к окну для экономии электричества письменный стол с чересчур громоздким для небольшого помещения офисным креслом, несколько разнокалиберных стульев и облупленный несгораемый шкаф, установленный таким образом, чтобы хозяин мог не вставая дотянуться до его дверцы. На отдельном столике в углу стояла полевая армейская радиостанция, в которой знающий человек без труда узнал бы Р-111 советского производства, сошедшую со сборочного конвейера задолго до развала СССР. Головные телефоны с металлической дужкой и обтрепанными резиновыми наушниками висели на спинке стула. Над столом поблескивали засиженным мухами стеклом две фотографии в простых бамбуковых рамках. На одной из них был изображен покойный полковник Каддафи, на другой – его превосходительство президент М’бутунга в парадном мундире с орденами, которых успел-таки нахватать до того, как подался в путчисты.

Строго говоря, никаким «превосходительством» господин президент не являлся – так же, как майор Аль-Фахди не был майором. В разное время и в разных армиях араб ходил в разнообразнейших званиях, от капрала до генерала, хотя чаще всего обходился вообще без званий. Президенту М’бутунга было угодно называть свою банду регулярной армией, и Аль-Фахди согласился на чин майора по той простой причине, что сам господин президент, как и его расстрелянный собственным народом при активном содействии американцев кумир, был всего-навсего полковником. Правда, Гитлер в Первую мировую не поднялся выше ефрейтора, что не мешало ему распекать маршалов, но сравнения с бесноватым фюрером президент М’бутунга не выдерживал ни по каким параметрам, и подходить к нему следовало с иными мерками. До поры до времени Аль-Фахди ему подыгрывал, как взрослый подыгрывает малышу, который, накинув на плечи одеяло, объявил, что он – принц. Но теперь время игр кончилось, и майор прибыл к господину президенту именно затем, чтобы его об этом уведомить.

Его превосходительство сидел за столом под своим фотопортретом, заметно ему проигрывая. С тех пор, как была сделана фотография, он стал старше, поседел и осунулся. Под глазами набрякли тяжелые мешки, по левой щеке от виска до нижней челюсти протянулся уродливый, неправильно сросшийся рубец – след осколочного ранения, полученного в давней стычке с правительственными войсками. Как и все официальные лица в его самодельном государстве, его превосходительство носил военную форму. В вырезе камуфляжной куртки виднелся шелковый шейный платок кремового цвета; портупея с тяжелой поцарапанной кобурой лежала на краю стола, и кончик ремня свисал вниз, как хвост дохлой змеи.

Продолжая игру, которая его не особенно напрягала, майор щелкнул каблуками и отчетливым движением приложил ладонь к козырьку кепи.

– Мой президент! – на французский манер с мрачной торжественностью обратился он к хозяину кабинета. – Я прошу вас отправить меня в отставку и, если сочтете необходимым, отдать под суд.

Не торопясь с ответом, его превосходительство вытряхнул из лежащей на столе пачки сигарету, сунул ее в морщинистые розовато-лиловые губы, прикурил от бензиновой зажигалки и только после этого, вместе со словами выталкивая изо рта и ноздрей табачный дым, ворчливо осведомился:

– В чем дело, майор?

– Случилось ужасное несчастье, – сообщил Аль-Фахди. – Один из прибывших сегодня иностранных специалистов, которого я по вашему приказу должен был доставить в район строительства железной дороги для первичного ознакомления с обстановкой, трагически погиб. Он неосторожно приблизился к водоему, намереваясь, как я понял, сделать несколько фотографий, и подвергся нападению крокодилов. Мои люди пытались его спасти, но этих тварей там оказалось просто неимоверное количество, и оба солдата погибли.

С этими словами он положил на стол перед его превосходительством цифровой фотоаппарат. Хозяин кабинета включил камеру, со второй попытки перешел в режим просмотра снимков и некоторое время разглядывал их, оттопырив пухлую нижнюю губу. Майор терпеливо ждал, привычно подавляя зевоту, которая неизменно нападала на него, стоило только переступить порог этого, с позволения сказать, вместилища верховной власти.

– Да, это большое несчастье, – задумчиво подымив сигаретой, сказал наконец президент М’бутунга и отложил фотоаппарат. – Но вы напрасно вините себя, майор. Это Африка, а не европейский зоопарк, звери здесь живут без решеток, на воле, и сами добывают себе пропитание. Нашему другу просто следовало быть осторожнее. Уверен, вы предупреждали его об опасности, а он вас не послушал.

– Так и было, господин президент, – склонил голову в знак согласия араб. – Мне показалось, что он не вполне трезв.

– Или вполне нетрезв, – подсказал М’бутунга.

У него была круглая иссиня-черная физиономия, в чертах которой усматривалось разительное сходство с мордой пожилого орангутанга. В данный момент она не выражала ничего, кроме легкого огорчения в связи с полученным только что печальным известием; до того, как оттяпать у законного правительства почти половину территории страны и заделаться президентом, Пьер Мари М’бутунга был военным, но лицемерить умел не хуже самого прожженного политика.

– Возможно, вы правы, – сказал Аль-Фахди.

– Я в этом абсолютно уверен, – заявил его превосходительство. – Выпивка – не самый лучший советчик, особенно когда речь идет о русских. Вы знаете, я учился в России. Это превосходная страна, только очень холодная, и ее обитатели привыкли согреваться водкой. Так вот, в то время там был очень популярен анекдот, в котором некто без труда заставил пьяного русского туриста спрыгнуть с верхней смотровой площадки Эйфелевой башни, просто сказав ему: «Товарищ, туда нельзя».

– Дух противоречия, – с понимающим видом покивал головой араб. – Да, вы правы, мне показалось, что в этом бедняге он был по-настоящему силен.

Отдав таким образом должное попытке господина президента заговорить ему зубы, майор без дальнейших церемоний придвинул к столу один из свободных стульев и уселся, непринужденно положив ногу на ногу. Небрежно бросив в уголок рта очередную сигару, он щелкнул зажигалкой и закурил, деликатно выдув дым в сторонку.

– Есть еще один вопрос, который мне хотелось бы с вами обсудить, – сказал он, изящным движением стряхивая пепел на земляной пол.

– Я немного занят, – мгновенно посуровел его превосходительство.

– Уж не государственными ли делами? – иронически предположил араб. – А может быть, пересчетом денег, которые, как вы уверяли меня буквально позавчера, должны были появиться одновременно с прибытием этих неверных?

– Должны были появиться и появились – это не совсем одно и то же, – сообщил М’бутунга.

– Увы, – горестно кивая головой, согласился араб. – Точно так же, смею заметить, как «денег нет» и «я их вам не дам». Знаете, мой президент, – не дав собеседнику возможности парировать этот выпад, продолжил он, – я никогда не понимал, что заставляет людей ради пригоршни паршивых долларов жертвовать не только честью и добрым именем, но даже собственной жизнью. У савана нет карманов; это известно всем и каждому, но люди все равно идут на верную смерть, потакая своей неуемной жадности.

Обезьянья физиономия его превосходительства сложилась в гримасу, долженствующую, по всей видимости, означать изумление и с трудом сдерживаемый гнев.

– Мне почудилось или это была угроза? – надменно осведомился он, с силой ввинчивая в донышко украденной где-то золотой пепельницы не выкуренную и до половины сигарету.

– Вполне возможно, – хладнокровно ответил араб. – И вам некого в этом винить, кроме себя самого. Не думаете же вы, что я и дальше стану рисковать собственной шкурой исключительно во имя идеалов верхнебурундийской демократии! Русские, на которых вы так любите ссылаться, говорят: уговор дороже денег.

– Мне понятно ваше нетерпение, но я не понимаю, на что вы рассчитываете, – подумав, заявил М’бутунга. – Убив меня, живым вы отсюда не выйдете.

– Сомневаюсь, – возразил Аль-Фахди. – Вы не хуже меня знаете, что ваша так называемая армия – просто банда головорезов, стая шакалов, которую не интересует ничего, кроме легкой наживы. И я не знаю стаи, которая стала бы мстить за своего убитого вожака. Напротив, это зверье будет с упоением лизать пятки тому, у кого хватило смелости и умения перегрызть ему глотку. К тому же меня они хорошо знают и боятся, что в данном случае равносильно глубочайшему уважению.

– И что вам это даст? – спокойно спросил М’бутунга. – Не уверен, что вы мечтаете занять мое место на посту президента Верхней Бурунды, а денег с мертвеца вы все равно не получите.

Улыбнувшись, араб молча указал дымящимся кончиком тонкой сигары на несгораемый шкаф с торчащей из замочной скважины связкой ключей.