Слепой. Антикварное золото

– Итак, произошла катастрофа.

Ирина коротко усмехнулась уголками красивых губ и бросила на него быстрый взгляд исподлобья.

– Я выгляжу как жертва катастрофы?

– Выглядите вы превосходно, – поспешил заверить Сиверов, – но я не настолько наивен, чтобы воображать, будто вы искали меня исключительно ради удовольствия лицезреть мою физиономию.

– Вообще-то, я искала Федора Филипповича, – сообщила Ирина, – но не смогла до него дозвониться ни по одному из номеров. С ним все в порядке?

– Надеюсь, – сказал Глеб.

Ирина бросила на него еще один испытующий взгляд, но не стала ничего уточнять, сообразив, по всей видимости, что коль скоро Слепой не изъявил желания вдаваться в подробности, то и расспрашивать его бесполезно. Генералы ФСБ редко докладывают своим подчиненным, куда и зачем уезжают. А если и докладывают, то подчиненные, как правило, вовсе не стремятся делиться полученной информацией с первым встречным…

– Мне нужна ваша помощь, – призналась Ирина.

– Об этом нетрудно догадаться, – не удержался Глеб.

– Вы хотите, чтобы я ушла? – немедленно ощетинилась Андронова, уловив в его голосе иронический оттенок.

– Да полно вам, – примирительно сказал Сиверов. – Если бы вы были способны сейчас встать и уйти, вы бы сюда просто не пришли. Ну, встанете, ну, уйдете, а дальше что? У вас ко мне дело, правда? Так почему бы не изложить его простыми словами?

Тут очень кстати подошла официантка с заказанным кофе. Ее появление дало Ирине Константиновне отличную возможность помолчать, справляясь с раздражением, и, поскольку пауза в разговоре была вынужденной, она не выглядела невежливой.

– В действительности, – сказала Ирина, когда официантка удалилась, – я не знаю, есть ли у меня к вам дело.

– Значит, вы располагаете информацией, которую необходимо проверить, – выручил ее Глеб, без особых усилий переведя туманную реплику собеседницы на простой человеческий язык.

– Пожалуй, да, – неуверенно согласилась искусствовед. – Это прозвучит вполне невероятно, даже нелепо…

– Так бывает, – снова поспешил на выручку Сиверов, – и притом очень часто. Украсть половину годового бюджета страны сплошь и рядом оказывается намного проще, чем вытащить из чужого кармана тощий кошелек, именно потому, что в такую наглость никто не хочет верить. Да что я вам объясняю! У вас самой по этой части достаточно богатый опыт.

Ирина задумчиво покивала головой. Да, такой опыт у нее был. О делах, в расследовании которых она принимала участие, не стоило никому рассказывать как раз потому, что рассказам этим никто бы не поверил. Любой нормальный человек счел бы историю о похищении из Третьяковской галереи одного из самых известных, а главное, впечатляющих гигантскими размерами полотен не слишком умно придуманной байкой. Начертанный на знамени тупых консерваторов лозунг: «Этого не может быть, потому что не может быть никогда» – очень удобен для людей с живым, нетрадиционным мышлением, когда они задумывают самые дерзкие преступления и аферы.

При упоминании о своем богатом опыте участия в немыслимых, с точки зрения обывателя, историй Ирина Константиновна грустно улыбнулась, скользнула невидящим взглядом по висевшей над столиком, прямо напротив нее, топорной копии голландского натюрморта, пригубила кофе.

– Что ж, – сказала она, – вы правы. Я сама вас сюда позвала, так что рассказать все равно придется.

Рассказ ее был коротким и, честно говоря, не произвел на Сиверова особого впечатления. Из этого рассказа следовало, что на днях, а точнее позавчера, Ирина Константиновна присутствовала на открытии персональной выставки некоего художника, имя которого ровным счетом ничего не сказало Глебу Сиверову. Судя по тому, что и сама Андронова припомнила это имя с некоторым трудом, данный живописец до сих пор не оставил в изобразительном искусстве сколько-нибудь заметного следа и, похоже, не подавал в этом плане особых надежд. Но это никого не волновало. Выставка преследовала исключительно коммерческие цели, а гости были заняты друг другом, а также дармовой выпивкой и закуской.

– Я получаю до полутора десятков таких приглашений каждую неделю, – сердито пояснила Ирина Константиновна, заметив скользнувшую по губам Сиверова тень улыбки. – Ходить туда, как правило, довольно противно и абсолютно бесполезно. Очень жалко тратить время на светскую болтовню и позирование перед камерами. Но совсем не появляться на людях нельзя – забудут, и притом с удовольствием. Хороших художников с каждым днем все меньше, зато искусствоведов – пруд пруди…

Но и эти тонкости не имели ни малейшего отношения к делу. Суть же заключалась в анекдоте, рассказанном одним из гостей между двумя коктейлями с единственной целью – развеселить слегка приунывшее от лицезрения излишне концептуальных полотен восходящей звезды отечественной живописи общество.

Анекдот был рассказан человеком по фамилии Маевский – довольно известным, знающим и добросовестным коллекционером антиквариата. Каким ветром его занесло на живописную выставку, где ему было совершенно нечего делать, оставалось только гадать; вероятнее всего, Маевский явился сюда за компанию с кем-то из знакомых – встретил на улице, разговорился и так увлекся беседой, что не заметил, как очутился в окружении полотен, способных привести в содрогание даже самого ревностного поклонника абстрактной живописи. Числилась за ним такая слабость: начав говорить, он уже не мог остановиться и молол языком до тех пор, пока его не заставляли умолкнуть.

Так вот, Ирине Константиновне выпало сомнительное счастье краем уха, совершенно случайно подслушать историю, которой коллекционер развлекал гостей, которым надоело изображать восхищение при виде глядящего буквально с каждой стены живописного кошмара и которых угораздило, пробираясь к выходу, угодить в расставленные господином Маевским сети.

Несколько дней назад коллекционеру позвонил незнакомый ему молодой человек и попросил о встрече. Юноша, не предъявив никаких рекомендаций, не сославшись на знакомых и даже не признавшись, каким путем добыл номер телефона, был тем не менее весьма настойчив. Он утверждал, что якобы располагает неким особо ценным предметом.

Маевский был стреляный воробей и сразу заподозрил неладное. Серьезные дела так не делаются – по крайней мере, как правило. Но он был коллекционер и, конечно, втайне верил в чудеса. Как всякому настоящему коллекционеру, ему не раз доводилось иметь дело с темными, подозрительными личностями и выписывать сложные вензеля вокруг буквы закона. Вот и на этот раз в голосе звонившего ему почудилось нечто такое, что заставило рискнуть. Не то чтобы голос этот дрожал или срывался от волнения, но, кажется, этот молодой человек и впрямь считал, что располагает чем-то весьма и весьма ценным; естественно, он мог ошибаться, принимая, так сказать, карася за порося, а вот Маевский права на ошибку не имел. Уже на второй минуте разговора он решил: да, дело это сомнительное, но, если потом окажется, что из-за излишней осторожности он упустил возможность пополнить свою коллекцию еще одной жемчужиной, воспоминание об этом происшествии будет отравлять ему существование до самой смерти.

Поэтому назначил молодому человеку встречу в людном месте и явился на нее вовремя, приняв все мыслимые меры предосторожности на случай возможной попытки ограбления, похищения и прочих криминальных действий, направленных против его жизни, здоровья и имущества.

Коллекционер был разочарован. Молодой человек пришел на встречу с пустыми руками, не имея при себе даже фотографии вещи, о которой шла речь. Маевскому пришлось довольствоваться косноязычным описанием золотого украшения, составленного из множества тонких, различных по длине цепочек с золотыми же листиками на концах. Молодой человек не знал не только возраста этого украшения, но даже и того, куда, на какую именно часть тела данное украшение полагалось надевать. Поначалу он сбил Маевского с толку, упрямо называя эту вещь «колье». И лишь потом, когда, отчаявшись дать сколько-нибудь достоверное словесное описание украшения, собеседник выхватил из кармана шариковую ручку и принялся неумело, но вдохновенно рисовать на ресторанной салфетке, коллекционер сообразил, о чем идет речь.

Незнакомец изобразил подобие сложного головного убора из золотых цепочек, которые должны были украшать женский затылок. Примерно такую вещицу Гомер описал в «Илиаде» – там, где Андромаха в горе срывает ее с головы и бросает в пыль. В поэме головной убор описан достаточно невнятно, и поколения исследователей плохо представляли себе, о чем конкретно идет речь, пока Шлиман не откопал его в развалинах древней Трои вместе с огромным количеством других занятных вещиц.

Больше подобных предметов не находили нигде и никогда. Из этого следовало, что речь идет либо об одной из вещей, похищенных у Шлимана во время раскопок, либо, что вероятнее всего, о поздней подделке под нее. Не исключался также вариант, при котором весь этот разговор следовало расценивать лишь как попытку выманить коллекционера из дома, чтобы без помех очистить его квартиру. Последний вариант Маевский предусмотрел заранее – прямо скажем, за много лет до того, как ему позвонил этот странный тип, неспособный отличить старинную драгоценность от дешевой бижутерии.

Однако же целиком и полностью полагаться на меры предосторожности коллекционер не стал и, убедившись, что собеседник не готов продемонстрировать ему что бы то ни было, помимо неумелого рисунка на ресторанной салфетке, поспешил закончить разговор. Он не сказал ничего определенного, ограничившись осторожно высказанным, в меру скептическим пожеланием взглянуть на пресловутое украшение. «Не уверен, что эта вещь представляет ценность, – заявил он, ничем не рискуя, – да и профиль не совсем мой… Впрочем, приносите, я посмотрю. Если сам не заинтересуюсь, то, возможно, посоветую, к кому обратиться».

На назначенную повторную встречу молодой человек так и не явился, и телефонных звонков от него больше не поступало. Из этого коллекционер Маевский сделал вполне логичный вывод, что никакого золотого украшения в природе не существовало, а если и существовало, то его владелец сам, без консультаций со специалистами, отлично знал ему цену, которая почти наверняка равнялась нулю. И был этот быстрый умом юноша, вероятнее всего, обыкновенным мошенником, да еще и начинающим – неопытным и глупым. Решился на большое дело и отступил, как только убедился, что Маевский никоим образом не подпадает под емкое определение «лох».

Удивительно было то, что молодой человек дал себе труд тщательно подготовиться к своему неудавшемуся мошенничеству, отыскав где-то подробное описание найденного Шлиманом украшения. Впрочем, как без особого труда убедился Маевский, сделать это было несложно: описание содержалось в «Иллюстрированной истории материальной культуры» – недавно изданной, общедоступной книге, рассчитанной, как ему показалось, на школьников средних классов или же на взрослых с задержками психического развития. Некоторая невнятность, с которой собеседник описывал украшение, происходила, по всей видимости, из того же не слишком надежного источника.

Словом, история вышла преглупая. Одно слово – анекдот. Именно так все и было преподнесено слушателям. Правда, в шутливом тоне Маевского Ирине Константиновне послышались скрытые нотки разочарования опытного охотника за сокровищами, убедившегося, что попавшая к нему в руки старая пиратская карта не более чем чья-то не слишком умная шутка.

Андронова заподозрила, что в рассказанной болтливым коллекционером истории не все так просто. Анекдот вышел не смешной – напротив, он ее встревожил. Не могло ведь, в самом деле, случиться так, чтобы кто-то в наши дни расхаживал по городу, имея в кармане часть легендарного клада Приама!

– Почему бы и нет? – философски заметил в этой части ее рассказа Глеб Сиверов, окутываясь облачком табачного дыма.

Про себя он подумал, что надо бы освежить в памяти полузабытые сведения о том, кто таков Приам и что это за клад, названный в его честь. История Троянской войны помнилась ему лишь смутными урывками. Началась она из-за женщины, и победили в ней греки – это Сиверов знал твердо. Помнил он и то, что Троя долгое время считалась плодом фантазии Гомера и что над дилетантом и самоучкой Генрихом Шлиманом потешался весь ученый мир – до тех пор, естественно, пока он не откопал руины легендарного города, сделавшись светилом мировой археологии…

– Вы ведь и сами думаете, что дыма без огня не бывает, – продолжал он, заметив, как нахмурилась Ирина Константиновна, – иначе ни за что не обратились бы ко мне. Хорошо, если это и впрямь анекдот. А если нет?..

– Сама не знаю, что на меня нашло, – призналась Ирина. – Наверное, я напрасно вас побеспокоила. В любом случае я не представляю, как это можно проверить.

– Ну, способов существует множество, – заверил ее Глеб. – И самый простой из них – поговорить с этим вашим Маевским. А вдруг это никакой не анекдот, и фигурирующий в нем предмет давно уже занял достойное место в его коллекции?

– И теперь он бегает по городу и всем об этом рассказывает, – иронически закончила Ирина.

– Он ведь не хвастается удачным приобретением, а всего лишь предлагает слушателям забавную байку. А сам следит за их реакцией: а вдруг кто-то еще в курсе? Возможно, старается выяснить, с какой стороны ждать опасности, а заодно и усыпить бдительность вероятного противника: дескать, да, такое предложение я действительно получал, но кончилось все пшиком – продавец пропал и больше не появлялся…

– Да уж, – с сомнением произнесла Андронова, стараясь не показать, какое тягостное впечатление произвели на нее слова «охотника за головами». – Если Маевский узнает, что из-за меня им заинтересовалась ФСБ, мне придется менять не только место жительства, но и профессию, и круг знакомств…

– С вашей внешностью и умом это не составит особого труда, – заметил Глеб, удостоившись за эту реплику свирепого взгляда красивых глаз. – Да и откуда он это узнает? Вполне вероятно, что этой вещицы у него действительно нет. Быть может, ваш Маевский знает чуть больше, чем говорит. Быть может, он уверен, что вещь подлинная, но она от него ускользнула, и теперь он осторожно пытается навести справки: не слыхал ли кто-нибудь о ней? А кстати, Ирина Константиновна, насколько велика вероятность того, что упомянутый вами предмет – подлинный?

Ирина нахмурилась. Сиверов мог бы поспорить, что эта гримаса глубокой задумчивости унаследована ею от отца, хотя и не был знаком с профессором Андроновым.

– Примерно пятьдесят на пятьдесят, – сказала она наконец. – Раскопки Трои длились много лет. Велись они достаточно варварскими способами, ведь Шлиман, при всех его огромных заслугах перед археологией, не имел понятия о правильной методике этого дела. Многое было потеряно, многое украдено – и во время раскопок, и при транспортировке… Надо вам сказать, это было что-то вроде золотой лихорадки, так что… Словом, пятьдесят на пятьдесят. Чуть больше, чуть меньше…

Слепой оживился:

– Честное слово, я прямо кожей ощущаю кладоискательский зуд… А почитать что-нибудь дадите? Ну, просто чтоб я не явился к Маевскому, как этот его продавец, с ресторанной салфеткой на случай, если вдруг кончится словарный запас…

– Дам, – наконец-то улыбнувшись, пообещала Ирина. – Кандидатскую вы на этом материале не защитите, но со словарным запасом будет полный порядок.

Глава 3