Крест на башне

Я уж начал было открывать рот, чтобы в ответ огрызнуться, как слышу – гудит знакомо. Громче, громче, и вот уже в просвете между елками тушки продолговатые показались. Два «Фокке-44» строем уступа, пушки хоботками торчат, на пилонах ракетные пакеты, все как положено. И почти сразу же за ними – летающая платформа, небольшой итальянский «Церв» над полянкой завис и плавно опустился.

И вот тут-то мне совсем тоскливо стало, еще до того, как турбины затихли, и из распахнувшегося люка вслед за адъютантом сам генерал-лейтенант Линдеман появился.

Глава 2

Вытянулся я. Кошусь назад – троица позади тоже монументами застыла. Впрочем, командующий в нашу сторону, по-моему, и не глянул даже – мы от него слева были, а он как раз левой рукой фуражку придерживал. Промаршировал мимо, дверью хлопнул. Сзади сразу дружный такой облегченный «уфф», а я все стою и сектор обстрела прикидываю – видно меня из окна или как? По идее, не должно – ставни-то закрыты, но… а вдруг щель какая. Или, скажем, покурить кому приспичит?

Очень уж не хочется перед начальством лишний раз засветиться. Тем более – перед таким!

Генерал-лейтенант Линдеман – это ведь не просто генерал. Командующий корпусом… да, собственно говоря, он и создал корпус практически из ничего.

Помню, как в первый раз его обращение по рации услышали. «Всем частям, сохранившим верность присяге…» Ни о какой присяге мы тогда, понятно, не думали, но Вольф сказал: пойдем. И мы пошли.

Наверное, никакой другой командир, кроме майора Кнопке, не сумел бы совершить этот поход – более четырехсот километров по охваченной огнем и безумием стране… хуже, чем по пустыне… и никакие другие панцеры, кроме «мамонтов».

Драться приходилось за все. За горючее, за еду… Скажи кто пару месяцев назад, что мы, имперский отдельный тяжелый панцербатальон, элитная, считай, часть, будем устраивать бой с какой-то бандой за десяток коров, диагноз был бы ясен. Благо, таких, у кого от войны шестеренки в черепушке в разные стороны затикали, я навидаться успел вдосталь…

Ну вот, доприкидывался – выскочил на крыльцо давешний обер-лейтенант, былинку выплюнул, оглянулся и мне рукой машет.

Вошел я следом за ним внутрь, и от погон аж в глазах зарябило. Сам генерал-лейтенант с адъютантом, три оберста – наш, 25-й и летчик, майоров пятеро: Вольф, фон Крох – комбат штурмовых, два пехотинца и еще один в камуфляжной «оскольчатой» блузе поверх формы – десантник. Плюс еще четверо – обер-лейтенант, что меня привел, гауптман и двое штабных канцляйфорштеера[9 - Канцляйфорштеер – конторский клерк-лейтенант.].

И это, учтите, только в первой комнате, а за приоткрытой дверью в соседнюю также далеко не солдатское фельдграу мелькало, а с голубоватым оттеночком. Одного я точно опознал – начштаба полка, бородка у него характерная, клинышком, испанская, как ее Вольф называет.

В последний раз мне столько офицеров, да и то издалека, на трибуне, видеть доводилось года полтора назад, когда мы только-только переформировались и «Мамонты» получили. И тут, как на грех, день рождения Его Императорского Величества Кайзера Генриха I. А это всенепременный парад. Заодно аборигенов местных последним словом имперской мощи попугать и союзников-австрийцев тоже… подбодрить. Как у нас на той площади ни одна машина не заглохла – не скажу. Скажу только, что механикам на шнапс еще недели две после того парада исправно отстегивали.

Ну да, полтора года назад это было, во Львове. Паршивый, к слову сказать, с точки зрения панцеров город, улочки сплошь кривые и узкие. Если с ходу втянуться, не то что полк, дивизию пожечь можно. Сам генерал-инспектор панцерчастей на той трибуне был рядом с австрийским командующим фронтом, принцем… черт, как же его звали-то… нет, не помню. Помню, что сняли его через месяц, поставили какого-то чеха, то ли Вячека, то ли Вучека, а потом и Развал подоспел.

Я было удивился, как при таком количестве народу да при запертых ставнях они тут еще не сварились вкрутую, а потом увидел сигару генерал-лейтенанта. Точнее, дым от нее: он не клубами по комнате расплывался, а вполне целеустремленно тянулся к ящику под потолком. Этот-то сундук и жужжал так, что снаружи было слышно. Гудел, дым всасывал, а назад чистый лесной воздух выдавал, причем, что особо интересно, прохладнее, чем снаружи.

Вручил мне обер-лейтенант блокнот с карандашом, посадил рядом с канцляйфорштеером… сидим, ждем. Генерал-лейтенант курит, адъютант рядом с ним статуей застыл, остальные офицеры вокруг стола с картами собрались, переговариваются вполголоса. Есть о чем поговорить: я, когда мимо этого стола проходил, тоже успел взгляд бросить. Презабавные, доложу вам, карты на нем разложены. Со стрелочками. Разноцветными. Я по масштабу прикинул – похоже, там не только нашей летней кампании план, но и остальных синих республик. Или вражеского наступления – уж больно глубоко красные стрелки на одной из карт в синюю область вонзаются.

По-хорошему, конечно, то, что соц-нацики АВР до сих пор не раздавили – смех и позор. Этих офицеров мятежных – в смысле мятежные они для синих, сами-то они как раз вопят, что за восстановление прежнего порядка воюют, – так вот, офицеров этих поначалу горстка была, несколько тысяч. По сравнению с той ордой, что соц-нацики под своими знаменами числили – несерьезно. Ну, поставили они к стенке Туруханова с приближенными, на это сил, да и ума большого, не надо, а дальше? Питер и Москва – это ведь далеко не вся Россия.

Правда, в одном расстрел этот им точно на руку сыграл. Туруханова-то все слушались – отец-основатель, как-никак, идеолог и все такое. А как прорешетили полный состав Центрального Комитета Социал-интернационалистической Партии из шести станкачей, так каждый губернский политрук начал себе корону примерять. У нас, в Малороссии, – Конвент, на Кавказе – Ревюгсовет, Сибирь поначалу вообще на четыре части раскололась. Ну а пока эти наследнички турухановские между собой разбирались, господа бывшие офицеры в АВР своей времени ох как не теряли.

Хорошо еще, часы в этой комнате имелись. Пусть и дешевые маятниковые ходики – главное, хоть как-то можно было за временем следить. Тик-так, тик-так… стрелки, как пришитые, стоят, но не может же быть такого, что я всего лишь пять минут здесь сижу… хорошо еще, генерал-майор в эту сторону не смотрит – так, скользнет изредка взглядом. Вот он докурил, сигару аккуратно о край лавки затушил и к столу подошел.

– Итак, господа, как вам наш план?

– Выглядит весьма заманчиво, господин генерал, – задумчиво проговорил оберст 25-й. – Но не кажется ли вам… – и, не договорив, замолк.

– Продолжайте, Вилли, – благосклонно кивнул Линдеман. – …что у нас слишком мало войск для такого количества значков? Не беспокойтесь, к началу операции все эти, пока еще условные, обозначения обретут очертания реальных частей.

– И откуда же, – приподнял бровь летчик, – вы возьмете эти части? Прямиком из фатерлянда?

– Увы, господа, – вздохнул Линдеман, – этот источник для нас недоступен.

– Тогда как же…

– Терпение, мой друг, терпение. Я не хочу повторяться два раза, а в этой комнате пока еще собрались не все гости. Точнее, – улыбнулся генерал, и от улыбки этой его у меня мураши под лопаткой зашебуршились, очень уж нехорошая была та улыбка, – здесь отсутствуют наши любезные хозяева.

Господа офицеры понимающе похмыкали и снова над картами склонились.

Минут двадцать прошло, слышу, из-за ставней свист накатывает. Противный такой, рваный. Знакомый звук – так завывать только русский «летающий бочонок» умеет. Старая машинка, в начале войны еще на ней артнаблюдатели летали. Приблизился свист, опустился, взвыл напоследок и оборвался.

– Еще раз напоминаю, господа, – говорит Линдеман, – даже если кто-либо из наших гостей и позволит себе какие-либо… выходки, вам следует вести себя с ними так, как подобает офицерам армии Его Величества Кайзера по отношению к союзникам.

Заходит троица. Впереди паренек лет двадцати с хвостиком, белобрысый, щуплый, по виду типичнейший студентик-переучка, даже очки на курносый нос нацепить не забыл. Второй постарше, в солдатском – точнее, гимнастерка и штаны на нем солдатские, а вот шинель явно рангом повыше. И третий, в потертом замшевом пиджачке, под ним свитер домашней вязки, пухленький такой дядюшка, с располагающей физией – так и хочется ему чай с печеньем предложить.

Вошли они, переглянулись – студентик шагнул вперед и на чистом немецком произнес:

– От имени Малороссийского Революционного Конвента приветствую вас, товарищ Линдеман.

– Добрый день, герр Артем, – генерал-лейтенант на «товарища» не среагировал. Похоже, думаю, он этого белобрысого уже не в первый раз видит и шутка эта у студентика дежурная. И еще – студентик-то этот не прост, ох как не прост, не верю, чтобы обычные толмачи, даже из числа приближенных, вот так запросто к господину генералу обращались.

– С герром Гусаковым, – продолжал Линдеман, – мы уже знакомы. А вот ваш новый друг…

– Товарищ Викентий, – кивнул студентик на «дядюшку», – командирован Президиумом Конвента вместо товарища Алексея.

– Вот как? Надеюсь, с герром Степановым все в порядке?

– Он… – белобрысый на миг запнулся, – в данный момент находится на отдыхе. Учитывая его выдающиеся заслуги в Борьбе и то, сколь много и напряженно ему пришлось работать в последнее время, Конвент, – разумеется, по рекомендации врачей, – временно освободил его от некоторых наиболее обременительных обязанностей.

Ага, думаю, а врачи эти небось из тех, что сейчас в бывшей Первой Киевской больнице, в зеленых халатах. Слухов о них ползает – один другого страшнее, и если хоть четверть тех слухов на чем-нибудь стоит, то герру Степанову в котле у африканских дикарей не в пример комфортнее пришлось бы.

– Скажи, – обратился к «студенту» «военный», который Гусаков, – пусть он тоже своих представит.

– Это, – ответил ему Линдеман после перевода, – лишнее. Вы сможете задать ваши вопросы конкретным исполнителям позже, во время обсуждения. А пока – прошу к столу. Сейчас гауптман Клюге познакомит вас с тем, ради чего вы проделали столь долгий и опасный путь. – Ну да, как же – отсюда до Киева километров двести, даже для такого старья, как «бочонок», не больше двух лёту! – А именно разработанным моим штабом планом летней кампании.

Клюге – это, как оказалось, адъютант генерал-лейтенанта. Выглядел он прямо как иллюстрация достижений полиграфии на примере справочника по униформе – затянутый, выглаженный, о складку на брюках порезаться можно, в общем, не человек, а картинка. И излагает так же красиво. Не знаю, как остальные, а я так точно заслушался. Вот что, думаю, значит – язык у человека правильно подвешен. Я и пересказать-то, если что, едва смогу.

Начал гауптман издалека – с того, что кровью любой современной войны является. Нефть. То есть, конечно, боеприпасы, продовольствие и прочее снабжение тоже необходимы, но с ними обычно дело все же попроще обстоит, а вот значимые источники нефти – это дефицит в мировом масштабе. Оспорить кто-нибудь желает?

Товарищи из Конвента точно не желали – ну еще бы, они-то в этом деле подкованы, перед Распадом всем уши прожужжали, что Война наша Великая вовсе не из-за того ведется, о чем с трибун орут, а за вполне конкретные нефтяные поля на Ближнем Востоке. И не будь там нефти – плевал бы себе Его Величество Кайзер на Святой город Иерусалим, как все его предки со времен Барбароссы плевали, и ни о каком тевтонском кресте над Храмом не помышлял бы.

– К сожалению, – отметил Клюге, – на территории, контролируемой уважаемым Малороссийским Революционным Конвентом, наличествует множество всяких полезных ископаемых – но вот с нефтью дело обстоит печально. Точно так же, как и на «оккупированных» сторонниками свергнутого восставшим народом режима землях Центральной России. Мы свою проблему решили нынешней зимой за счет Румынии – устроив показательную высадку в Констанце с последующим марш-броском.

Меня от этих слов Клюге сразу морозом пробрало – вспомнил. Нас тогда загрузили в какой-то допотопный ржавый танкодесантник. Корыто корытом, на волне скрипел так, что казалось – еще чуть, и «мамонты» сквозь днище провалятся. Вода текла из-под каждой вшивой заклепки, помпы работали почти постоянно, но все равно – пройти по трюму, не промокнув по колено, можно было только, прыгая с панцера на панцер… и все это под «успокаивающие» разговоры матросов о том, что за войну в эти воды вываливали мины все, кому было не лень: мы, австрийцы, турки, сами русские и даже всякая прибрежная мелочь типа болгар, а в итоге получился такой суп с тротиловыми клецками, в который сам черт побоится копыто сунуть.

Вдобавок на вторые сутки мы попали в шторм, а зимний шторм в Черном море – это тот еще подарок. Нам – вернее, тем из нас, кто не валялся скрученный морской болезнью, – оставалось лишь вслушиваться в скрип тросов и молиться, чтобы крепления выдержали. Потому что если бы хоть один панцер сорвался, то наверняка прошиб хлипкий борт танкодесантника, а за ним…

Шторм этот разбросал наш «флот вторжения» так здорово, что потом еще три дня, наплевав на радиомолчание, обратно собирали… даже береговую авиацию для поисков задействовали. Один транспорт так и не нашли – соответственно две роты панцеринфантерии в гости к местному Нептуну отправились. Никто не спасся, так и неизвестно, чего с ними приключилось…

После этого морского круиза мы уже были готовы драться хоть с румынской милицией, хоть с чертом, лишь бы обратно не плыть.

Румыны, впрочем, особого желания сражаться тоже не выказывали. Оно и понятно – более менее приличную технику австрияки поставляли им для фронтовых частей. На фронте она и осталась. Ну а местный ландвер против нас мог выкатить разве что хлам образца тысяча девятьсот двадцать лохматого года, который современный бронебойный прошивает насквозь, не успев сработать. Это если бы у них вообще было что-нибудь в пригодном к употреблению состоянии. А они вообще технику гробят быстро…

Командование, по сортирным речам, не столько этих румын опасалось, сколько венгров – те все ж нация цивилизованная, почти европейцы, не один век в одной с немцами империи пожили. И досталось им при распаде этой самой империи не так уж мало. Я, правда, сколько воевал, ни одного венгра-панцерника не встречал, одни немцы да чехи… ну да чтобы бронебойкой из кустов пальнуть, много ума не надо.