Крестная дочь

Девяткин поблагодарил женщину, в прихожей натянул ботинки и хотел пожать руку профессору, но тот так сердито застучал палкой, что захотелось поскорее смыться. Девяткин шагал через двор, ощущая урчание в желудке, и думал, что надо бы ему жениться, и поскорее. Хотя бы на той бабе, которая стоит на раздаче в милицейской столовой. Вся из себя такая шустрая и вообще… Есть за что подержаться.

Да, это будет брак по расчету. Оформив отношения, Юрий Иванович не наживет себе язву желудка. И, если повезет, улучшит жилищные условия, переберется из убогой холостяцкой однушки в приличную квартиру, где окна выходят не на унылый корпус туберкулезного диспансера, а в сквер, где летом благоухает цветочная клумба. Через полчаса он пообедал в кафе и выбросил из головы вздорную затею с женитьбой. Сейчас это не ко времени, да и кандидатура раздатчицы из столовой больше не будоражила воображение. Он сел за руль служебной машины и отправился в ювелирную скупку «Агат», хозяин которой на безвозмездной основе консультировал милиционеров на предмет оценочной стоимости похищенных или найденных драгоценностей, а заодно уж сливал правоохранительным органам кое-какую информацию. Не мешает прикинуть цену золотых безделушек и камушков, пропавших из квартиры Волгиной.

Добравшись до места, Девяткин выключил мотор и, вытащив из кармана записную книжку, сделал пометку для памяти: «Заскочить к С. Н. Олейнику». Этому типу, владельцу фирмы контейнерных и грузовых перевозок «Вектор», принадлежит пропавший самолет «Тобаго». Олейник – член аэроклуба «Крылья» и давний приятель летчика Зубова. Авось скажет что-то дельное. Впрочем, сегодня к нему не успеть. Как-никак большой человек. Просто так, распахнув дверь ударом ботинка, в его кабинет не завалишься. С таким гусем о встрече надо договариваться заранее.

* * *

День клонился к вечеру, солнце задело край дальнего холма, южный ветер, дувший весь день и притащивший с собой удушающую жару, немного стих. Столб дыма, выросший на горизонте еще утром, сделался немного светлее. Он поднимался почти вертикально, таял в вышине, застилая ранние блеклые звезды. Горело где-то не слишком далеко, километрах в пятнадцати-двадцати отсюда, судя по карте, там нет никаких поселков. Но какая вера старой карте?

Зубов и Суханов, наблюдавшие за дорогой, готовились оставить позицию и спуститься к месту ночевки, как только стемнеет. Истекли вторые сутки, но машины не появлялись. Зубов сказал себе, что не надо ждать от жизни многого, когда она ничего не обещает. Не повезло сегодня, значит, фарт покатит завтра.

Заброшенная дорога, проходившая внизу, по-прежнему была пуста. Если не считать двух бродяг, которые прошли по ней еще утром. В шесть вечера впервые за последние сутки пропылила арба. Худой лошак, которого погонял мужик в полосатом халате, едва тянул повозку с колесами от мотоцикла. На деревянном настиле три тюка с барахлом, завязанным в простыни, заступ и тело женщины, завернутое в плюшевую скатерть с кистями. Зубов хорошо разглядел возницу с закопченной перепачканной сажей физиономией. И увидел лицо женщины: нижняя часть лица, скулы и подбородок, обмотана белой тряпкой, сквозь ткань проступали бурые пятна засохшей крови. Арбу трясло, скатерть распахнулась, стало видно полосатое платье, разорванное на животе, икры ног, посиневшие, но как-то неровно, полосками. Будто при жизни женщину исходили кнутом или вожжами.

– Мать их, что же тут происходит? – процедил сквозь зубы Суханов. – Прилетели в каменный век. А тут то ли война, то ли что похуже.

Едва слышно бухтел транзисторный приемник, настроенный на Москву. В часовых сводках новостей Узбекистан иногда поминали, по словам диктора, уличные беспорядки продолжаются на самом юге, где-то у границы с Киргизией, за многие сотни километров отсюда. В города и поселки, охваченные беспорядками, стянуты армейские части и милиция, которым уже удалось взять ситуацию под контроль. В остальных районах республики, если верить новостям, все тихо и спокойно.

– Что бы ни происходило, к нам это не имеет отношения, – тихо ответил Зубов. Он заметил, что возница плачет, размазывая слезы рукавом халата. – Меня заботит только одно: где пропали машины, где Фарад Батыров. Остальное – семечки.

Повозка встала у поворота дороги, пыль осела. Узбек спрыгнул на землю, взял лошака под уздцы и, обходя овраги, повел его в степь. Мужчина шел и шел вперед, будто что-то потерял на этой голой земле и теперь пытается найти. Суханов запоздало сообразил, что солнце садится, по местным обычаям, до наступления темноты полагается выкопать могилу и похоронить тело то ли жены, то ли дочери. Приникнув к окулярам бинокля, Суханов наблюдал, как мужик распряг лошака. Сбросив халат, узбек остался в майке, давно потерявшей свой первоначальный цвет, и кальсонах. Он вытащил заступ, поплевал на ладони и принялся за работу.

Зубов подключил батарею к спутниковому телефону, размотал провод антенны. Через минуту услышал голос Олейника.

– Значит, никаких новостей? – переспросил тот. – Одно другого не лучше. Я рассчитывал, что вы все закончите еще к вчерашнему вечеру. А этот таракан еще даже не приполз. Ладно, остается только ждать. От моего человека никаких вестей. Степь широка, но мимо вас он не проедет – это уж точно. Иначе придется дать крюк километров в пятьдесят, чтобы объехать холмы, а то и больше.

– Нас ищут? – спросил Зубов.

– Разумеется. Раз пять разговаривал с Сазоновым из аэроклуба. Все на ушах стоят, предполагают, что самолет потерпел аварию где-то в волгоградских степях. Но точное место установить не могут. Уже подключили к поискам тамошние службы. Военных и спасателей. Даже подняли в воздух вертолет.

– Ищут, – вздохнул Зубов. – Иначе и быть не могло. Сколько времени тут потеряли. Третьи сутки начинаются…

– Но это полбеды, – продолжил Олейник. – В диспетчерскую службу аэродрома, а потом и в аэроклуб сегодня приехал мент. Майор из МУРа по фамилии Девяткин. Искал он не тебя. А эту долбаную девку.

– С чего это вдруг?

– Каким-то макаром мент узнал, что Панова оказалась с тобой в одном самолете. Эта коза оставила свою тачку на служебной стоянке у аэродрома. Что натворила девчонка, почему ею заинтересовалась милиция, даже предположить не могу. Но наверняка тут что-то серьезное. Мент из убойного отдела не станет заниматься всякой лажей. Следом за Девяткиным на аэродром приехали криминалисты и парочка дознавателей, сняли показания с Сазонова и прочих. Кто на глаза попался. Обыскали помещение клуба. Эта Панова… Все неприятности с нее начались. Как у моряков: когда баба попадает на корабль, жди беды. А тут надо ждать большой беды. Напрасно ты ее отпустил. Большой кипеш только начинается. И все из-за этой…

Олейник крепко выругался.

– Сам жалею, что отпустил, – ответил Зубов. – Будут новости, позвоню. Держись поувереннее, если этот ментяра к тебе завернет.

– И ты не унывай. Я подумаю, как тебя лучше отмазать. Нужна правдоподобная легенда. Где пропал самолет? И откуда он снова появится? На эти вопросы придется отвечать. Весь расчет был на то, что вы быстро прихлопнете Батырова. А тут такая непруха. Ладно, держи связь…

Зубов смотал антенну и вырубил телефон.

* * *

Сумерки сгущались быстро, столб дыма стал почти невиден. На темно-фиолетовом бархате небе высыпали крупные звезды, показался острый серп месяца. Далеко в степи горел огонь костра. Это тот самый бедолага, похоронивший женщину в неглубокой, наспех вырытой яме, теперь, когда заметно похолодало, грелся у огня и закусывал лепешкой. Наверное, наедине с этим бездонным небом, темной степью, огоньком костра и свежим холмиком могилы человек чувствовал себя самым одиноким созданием во всей вселенной.

Дальше ждать не имело смысла. Спутники спустились к лагерю, положив на землю лист жести, бросили на него немного песка, плеснули солярки. Суханов саперной лопаткой смешал песок с машинным маслом, поднес горящую спичку и, поставив закопченный котелок поближе к огню, прибавил громкость приемника. Крутили джазовые композиции восьмидесятых годов группы «Чикаго». Не самая плохая музыка.

Зубов вытащил из-под брезента пластиковую канистру с водой, приподнял ее и грустно покачал головой. Литра четыре, не больше. На этом запасе, если экономить каждую каплю, можно продержаться еще сутки. А дальше хоть ложись на этот проклятый песок и подыхай.

– Надо было брать больше воды, – сказал Зубов.

– «Тобаго» – это бабочка, а не транспортный самолет, – резонно возразил Суханов. – Это еще чудо, что у нас хватило топлива долететь сюда. Это с лишним-то пассажиром. Если бы не попутный ветер, мы дотянули бы только до границы с Казахстаном. Не надо было давать воду этой девке. Четыре литра уперла… Этого бы нам еще на сутки хватило.

– Какого хрена сейчас вспоминать вчерашний день?

– Тогда кто-то из нас должен уйти, – сказал Суханов. – И вернуться обратно с водой.

– Если тут останется один человек – ни хрена не выйдет, – ответил Зубов. – Если уж уходить, то вместе.

– Но если мы уйдем, кто встретит Батырова?

– Раз уж мы сюда прилетели, то Батырова найдем. Информатор Олейника при первой возможности передаст координаты. Надо ждать. Но остаться здесь мы все равно не можем. Еще день – нечем будет глотку промочить. Что тогда? Только на своих двоих далеко не укатим. Нужен транспорт.

– Если рассуждать теоретически, – Суханов почесал за ухом, – нет, практически – мы могли бы долететь до ближайшего селения на самолете. Горючки хватит еще на сто километров. Или около того.

– Отпадает. Холмы кончаются через десять верст. А дальше голое пространство, которое просматривается вдоль и поперек. Там машину негде спрятать. Ее разберут по винтику еще до того, как мы утолим жажду. В любом случае весь эффект, на который мы рассчитывали, эффект внезапности, будет потерян. О неком самолете с русскими летчиками узнает все народонаселение. А здесь, на дне высохшего озера, «Тобаго» простоит хоть десять лет. И ни одна собака не найдет.

– Зато собака найдет наши мумифицированные трупы.

Суханов хохотнул, хотя было не до смеха. Зубов полез в карман куртки армейского образца с декоративными погончиками на плечах, вытащил пухлый бумажник и пересчитал деньги.

– В этой дыре нужны мелкие купюры, а не сотни, – сказал Зубов самому себе. – С крупных не получишь сдачи.

– Что ты тут собираешься покупать, командир? – усмехнулся Суханов. – И у кого? Застегни лопатник. Бумажки еще пригодятся. Чтобы огонь развести.

Не дожидаясь ответа, он сел на земле, угадав ход мыслей Зубова.

– Ну, ты даешь, командир, – сказал Суханов. – Просто гигант мысли.

– Не надо этой цветистой восточной лести. – Зубов самодовольно улыбнулся.

Он поднялся на ноги, влез в рукава куртки и повесил на плечо ремень карабина.

Глава 6

Чуткий на ухо узбек по имени Муса еще издали услышал, как под чьим-то башмаком хрустнула сухая ветка. И снова наступила тишина, гулкая и прозрачная, какая бывает в зимнем лесу или в степи. Человек долго прислушивался и глядел в беспросветный мрак ночи. Ветка хрустнула снова, на этот раз рядом.

Он придвинул ближе к себе узел с барахлом, запустив руку в тряпки, нащупал рукоятку револьвера. Проворно вытащил и сунул оружие под халат.

Прошлой ночью человек потерял все, что нажил при жизни. Сначала запылал дом через улицу, потом незнакомые люди ворвались в хижину Мусы, выволокли его во двор, чем-то тяжелым саданули по башке, стали топтать ногами. А потом он провалился в глубокий колодец темноты, только сквозь забытье слышал истошные крики жены. Так продолжалось долго, очень долго. А потом наступила тишина. Он пришел в себя уже под утро. Муса валялся в придорожной канаве, из раны на затылке сочилась кровь. За что убили жену, он не знал. Бандиты унесли облезлый ковер и одноствольное ружье, самую ценную вещь в доме. И, главное, увели из стойла восемь овец и двух баранов. Весь скот, что был.

Не теряя времени, он завязал в простыни все вещи, что остались, обернул полотенцем изуродованное лицо жены, завернул в плюшевую скатерть ее тело и положил на повозку. Муса выкопал из земли револьвер отца, вложил в барабан два патрона и сунул оружие в тюк с тряпками. Когда Муса уезжал, соседский дом уже догорел, на единственной улице не встретилось ни собаки, ни человека. Кажется, все жители поселка ночью сбежали куда глаза глядят. Он ехал все утро и весь день, держа путь на северо-запад, к станции геологов, куда по контракту два года назад завербовался старший сын. Но станции Муса не нашел, видно, геологи переехали на новое место. Только вот куда…

Когда солнце стало закатываться за холмы, он понял, что пора остановиться. И вот теперь он здесь, в степи, и шайтан не знает, куда ему, старику, а Муса считал себя глубоким стариком, потому что в прошлом году ему стукнуло пятьдесят пять лет, держать путь дальше.