Из морга в дурдом и обратно (сборник)

– Вова! – перебила Елена. – Повторяю – работа в Сокольниках, близко от твоей кафедры. Начинает ся она с половины пятого. Это же просто подарок судьбы!

– А сколько там платят?

– Это тебе скажут на собеседовании. Можешь прямо сегодня подъехать к Зюзиной Марии Федоровне, это замдиректора по учебной работе. Запиши… Записываешь?

– Сегодня не получится, – сухо сказал Данилов. – Я тороплюсь. Раньше приду, раньше уйду. Спасибо за предложение. С твоей стороны это просто жертвенный подвиг.

– Почему?

– Отправлять меня вращаться в кругу молодых девчонок…

– Данилов, я серьезно! – по голосу было ясно, что Елена сердится. – Есть удобная, приличная подработка…

– Ах, приличная! – взвился Данилов. – Приличная!

Вот в чем дело! С этого и надо было начинать! А то, чем я занимаюсь сейчас, это, значит, неприлично!

– Данилов! – Елена уже не говорила, а кричала в трубку. – Я не спорю – любой труд почетен, но когда врач санитарит по ночам в морге…

– Извини, аккумулятор разрядился, – буркнул Данилов и выключил телефон.

Несмотря на дождь, он решил пройтись до метро пешком – ярость, клокотавшая внутри, требовала хоть какого-нибудь выхода, хотя бы движения. Зонт Владимир убрал в сумку – дождь приятно охлаждал голову.

– Приличная работа! – время от времени восклицал он, не замечая того, что говорит вслух. – Приличная, видите ли! Можно подумать!

Постепенно ярость улеглась. В метро Данилов спустился промокшим до нитки, но уже способным мыслить логически. «А ведь это, в сущности, очень благородно с ее стороны, – мелькнула мысль, – пристроить меня туда, где много девушек. Наверное, она хочет, чтобы наше расставание было для меня безболезненным».

Данилов вообразил картину своей женитьбы на какой-нибудь смазливой студенточке медицинского училища, которой на днях исполнилось восемнадцать, и не смог удержаться от смеха. Старушка, ждущая поезда рядом, старушка обеспокоенно обернулась.

– Все нормально, – сказал ей Данилов. – Разве что вам не мешает показаться врачу…

– С чего бы это? – благообразная на вид старушка, как это часто бывает, оказалась сварливой.

– У вас губы синюшные, – серьезно пояснил Данилов. – Цианоз называется.

– Сам иди врачу покажись! – нахмурилась собеседница. – Ржет тут как нехолощеный жеребец и еще оскорбляет…

Подошедший поезд заставил ее замолчать.

«Вечером дома будет разбор полетов, – подумал Данилов. – Беседа о высоком статусе врача и недопустимости его роняния. Или – как правильнее? – недопустимости его утраты? Нет, это не то, я же не утратил статус, а лишь, как считают некоторые, опустил его до санитарского… Надо у матери спросить, почему „снижение“ говорить можно, а „роняние“ – нет. И как назло, Валеру сегодня замещать не надо…»

Данилов думал, что, проведя несколько ночей у своей пассии, Валера угомонится и уже не будет нуждаться в заменах, но ошибся: тайная любовь от времени становилась только крепче.

– Нет лучшего омолаживающего средства, чем внебрачные связи, – глядя на себя в зеркало, любил повторять Валера. – Все морщины разгладились.

– Конечно, – поддел его Данилов, – раздалась вширь твоя физиономия нешуточно, кожа натянулась, какие могли остаться морщины? – Валера и впрямь прибавил к своим полутора центнерам не меньше полупуда…

Домой не тянуло, заданий было мало, поэтому Данилов работал не спеша. Покончив с приготовлением микропрепаратов, он набрал в музее кучу интересных «стеклышек» и около часа рассматривал их под микроскопом.

«Эх, если бы можно было на месяц утащить все музейные экспонаты домой вместе с микроскопом! – думал он. – Разложить на столе атлас, подбирать соответствующее „стеклышко“, сравнить, обдумать… На кафедре или на работе знания не усваиваются так хорошо, как дома – окружающая обстановка мешает».

Домой Данилов приехал к девяти часам вечера. Елена была дома – на вешалке висел ее плащ, а на полке стояла сумка. Данилов открыл дверь своим ключом, вошел и сообщил:

– Это я.

– Ужинать будешь? – донеслось из кухни. – Есть жареная картошка.

– Буду, – миролюбиво ответил Данилов.

Елена была не в духе, иначе непременно вышла бы его встретить. Провоцировать ее на скандал Данилову не хотелось, так же, как и не хотелось устраивать диспут на тему: «Какая работа приличествует врачу». Хотелось съесть что-нибудь горячее и вкусное, выпить рюмку-другую, закончить ужин чашкой кофе, принять душ и завалиться спать. Ну, может быть, еще почитать с четверть часа на сон грядущий.

– А что у нас к картошке? – поинтересовался Данилов, входя на кухню.

– Курица, – не оборачиваясь, ответила Елена, мывшая посуду.

– Прекрасно!

Данилов взял только что вымытую Еленой тарелку, положил из стоявшей на плите сковороды поджаренную крупными кусками с хрустящей корочкой картошку, из соседней кастрюли достал кусок тушеного куриного филе, поставил тарелку на стол и полез в холодильник за горчицей и водкой.

Елена обернулась, выразительно посмотрела на бутылку и продолжила мытье посуды. Данилов убрал водку обратно и сел за стол.

– Очень вкусно! – сказал он Елене, вытиравшей руки.

– Я рада, что тебе понравилось.

Елена заварила кипятком пакетик чая и села напротив Данилова.

– Как ты считаешь, – начала она, – вежливо ли обрывать разговор, тем более деловой?

– У меня разрядился аккумулятор.

– Данилов, твои шуточки, вернее, выходки хорошо мне известны. Но не кажется ли тебе, что человек, желающий сделать для тебя нечто полезное, не заслуживает подобного обращения?

– Каатся! – с набитым ртом промычал Данилов.

– И почему ты так сразу и наотрез отказался от моего предложения? Там же, помимо удобного графика и удобного расположения, платят довольно неплохо. У преподавателей куча всяких надбавок…

– Я знаю, – подтвердил Данилов. – Мне мама рассказывала.

– Тогда почему ты так отреагировал?

– Да нормально я отреагировал, Лен! – Данилов начал терять терпение. – Ты предложила, я отказался. Замяли, проехали, забыли!

– Но почему? – упорствовала Елена. – И почему ты был столь резок?

– Да не был я резок! – поняв, что доесть спокойно ему не дадут, Данилов отодвинул от себя тарелку и положил перед собой на стол сцепленные в замок руки. – Просто я не люблю, когда меня пытаются уговорить или заставить. Сказал нет – значит нет! А уж заводить разговор про то, что доктору не пристало санитарить в морге, это не бестактно, это подло!

Слово вырвалось случайно, Данилов хотел сказать «пошло».