Невеста из ниоткуда

Что-то показалось девушке странным, чего-то не хватало… Плеска волн, поднимаемых мерными взмахами весел. Но судно-то шло, и довольно быстро. Просто плыло по течению? Да нет, верно, подняли парус. Вот здорово, под парусом-то да на древней ладье – кому доводилось? Если б не сложившиеся обстоятельства, так и порадоваться можно было б.

А ведь сидевшие на веслах парни – радовались! Перекрикивались, шутили, смеялись, похоже, трудный поход подходил к концу… Ну, точно!!!

Женька углядела в щель крепостные башни и стены, сложенные из светло-серых камней, возле нее громоздились избы, какие-то длинные сараи, изгороди… коровы, опять ж, паслись… Точно, Средневековье. Такое ни на какие деньги не выстроишь, не воссоздашь.

Над головой что-то хлопнуло – как видно, спустили парус, ладья резко замедлила ход, повернула… Женька ахнула, увидев стоявшие у пристани корабли! Парусные – довольно большие – ладьи, лодки, их было довольно много, наверное, с полсотни. И почему-то ни одного катера! По пристани, по деревянным мосткам, прохаживались какие-то люди в старинных длинных кафтанах и плащах, в отороченных мехом шапках – и это несмотря на теплый майский денек. Имелись и воины в сверкающих на солнце кольчугах, в круглых железных касках, с круглыми же разноцветными щитами, с копьями.

Ну, ясно… Пленница совсем пала духом… Еще бы – десятый век. Да кто б такое выдержал-то?

Ладья приткнулась бортом к причалу, опустили сходни.

– Сиди пока, – заглянув в шатер, негромко бросил Стемид. – Жди.

Женька вскинулась:

– Эй! А чего ждать-то?

Парень не отвечал, верно, ушел куда-то, и пленница, живенько подняв ко рту руки, наконец развязала зубами узел – не особенно-то и сложный, обычный булинь. В темноте, правда, получилось его лишь ослабить, а вот сейчас…

Пора! Вон на пристани народу сколько – не меньше сотни.

Высунув голову из шатра, Женька быстро осмотрелась и, выскочив, побежала к сходням, оттолкнув попавшихся под руку парней. Оказавшись на пристани, заметила удивленный взгляд Стемида и, не раздумывая, бросилась к группе стоявших неподалеку молодых людей в синих плащах и с мечами.

Все же таилась еще где-то в глубине души надежда, что все это – не взаправду, понарошку, игра…

– Ребята, пожалуйста… Пожалуйста, помогите! Тут психи какие-то пристают…

Ой…

Что-то смачно прилетело в ухо!

От удара Женька полетела наземь, распласталась в пыли, корчась от боли. Парни – вот сволочуги! – захохотали, глядя на дувшего на кулак Стемида, рыжеватая бородка которого дрожала от злости.

– Твой, что ль, раб?

– Мой.

– Плохо ж ты его кормишь – тощой.

Ну, вот и вся помощь! Посмеялись обидно да еще и за мальчика приняли. Уу-у-у, гнусь!

– Ур-роды, вашу мать! – ругалась сквозь слезы Тяка. – Шизоиды долбанутые! Сукины коты!

– Идем, – Стемид рывком поднял ее на ноги. – Не хочешь ножа получить – слушайся. Эй… – он обернулся, позвал кого-то…

На Женькины плечи накинули длинный плащ, повели… У распахнутых ворот крепости – настоящих, как в фильмах! – толпилось довольно много людей, и никто не обращал на Женьку никакого внимания. А чего обращать-то? Тут все такие – в плащах, а некоторые и с мечами.

Нет, ну надо же – «раб»! Сволочи! Суки позорные! Козлы!

От полученного удара левое ухо горело огнем, в голове звенело, а перед глазами нет-нет да и пробегали разноцветные искорки – веселые такие, сверкали, словно бы издевались, мол, получила помощь, ага!

Между тем пленница и ведущие ее воины во главе со Стемидом, миновав ворота, прошли мимо рыночной площади, полной разнообразного торгующего и покупающего люда – опять же, все, как и положено, в древних одеждах, женщины в платках, девчонки – с косами, ни одной простоволосой Тяка не видела да, честно сказать, не очень-то и смотрела – голова гудела колоколом.

Свернули на малолюдную улицу, мощенную деревянными плашками, вокруг тянулись высокие – в полтора человеческих роста – заборы и даже вкопанные в землю бревна, как помнила Женька – такая штука называлась частоколом. А городок-то немаленький, гектаров десять уж точно будет…

– Стой.

Придержав пленницу за руку, Стемид долбанул кулаком в ворота. За частоколом послышался истошный лай, звякнула цепь – кто-то успокаивал пса, потом спросил недобро, кого, мол, там принесло?

– То я – Стемид, – без всякого почтения отозвался Женькин злопыхатель. – Отворяй, живо.

– Посейчас, посейчас, господине…

За забором забегали, засуетились, поспешно отворяя ворота. Едва вошли во двор, как вокруг столпились какие-то оборванцы, босые, в серых рубахах, словно сшитых из старых картофельных мешков.

– Слава великим богам за вашу удачу! – кланялись оборванцы.

Судя по внешнему виду и поведению, их социальное положение было куда ниже, нежели у Стемида и прочих.

За частоколом громоздились хоромы… Кажется, именно так называлась массивная двухэтажная постройка из трех примыкавших друг к другу срубов, рубленных в «обло» – круглыми бревнами. «Обло» и значило «круг», в отличие от квадратно-гнездовой «лапы», Тяка это хорошо помнила – достался как-то вопрос на туристском слете. Кроме хором на достаточно просторном дворе располагалось еще несколько строений – какие-то сараюхи, амбары, вросшие в землю подземлянки, – а также росли дикие яблони и терновник. Круто! Подняв голову, Женька поискала глазами «тарелку» и едва не споткнулась о высокую ступеньку крыльца.

– Эй, дщерь, не падай – зашибешься, – с усмешкой поддержал Стемид.

Тоже еще – джентльмен нашелся!

– Проходи, проходи в горницу. Тут покуда и побудешь, пока мы управимся. Чего надо ежели – слугу кликнешь.

Хлопнула за спиной дверь. Что-то глухо стукнуло. Они что, ее заперли, что ли? Пленница рванулась обратно, уперлась в дверь плечом… Увы! Все равно что с бычком трехлетком бодаться.

Ладно. Поглядим.

Узилище, куда привели Женьку, выглядело довольно просторным, раза в три больше, чем та комната, что девчонка когда-то снимала. Из мебели – длинный, сбитый из толстых досок стол, вдоль стен – широкие лавки, рядом – деревянный, окованный железными полосами сундук изрядных размеров, в углу – круглая, сложенная из обмазанных глиной камней печка… Неужели по-черному топится?! Точно, по-черному. Судя по копоти – дым вот в это оконце выходит. Узенькое – едва кошке пролезть.

Нет, а мебель-то, мебель! Почти как дома, то есть – на съемной квартирке в родном Крутогорске, уж там-то чего только не было! Старый скрипучий шкаф, смешное зеркало на тумбочке – трюмо, убогий торшер с треугольным столиком на облезлых рахитичных ножках…

Женька никогда бы, ни за что такую мебель бы не купила… да что там – купила, даром бы не взяла, даже если б навязывали, в ногах валялись, умоляли. Ну, так ведь не ее мебель, и комната эта, чай, не ее была, съемная, почти что задаром доставшаяся. Владелица, Анна Ивановна, дачница, неделю назад в деревню на все лето уехала, а комнату сдала. Так, за копейки сдала, не жадничала – чего выпендриваться-то, когда тут такой антиквариат да еще сосед – пьяница. Коммуналка. Нет, вообще-то сосед смирный, тихий был. Иногда, правда, гулеванил с приятелями-алкоголиками. Драться, правда, не дрались, но ногами топали шумно, орали что-то гнусными голосами, а иногда и кто-то из гостей – вряд ли сам сосед – в комнату к новой жиличке ломился. Сексу, наверное, восхотел на халяву, или просто так – познакомиться. Как-то даже пришлось пригрозить, мол, ежели что – так табуреткой по башке запросто! И врезала бы, не заржавело б, Женька всегда была девушкой решительной во всех отношениях: и с парнями, и просто – по жизни.

С любопытством распахнув сундук, Женька вытащила наружу какие-то пыльные выделанные шкуры, куски смотанных в рулон тканей… обычное полотно, льняное… О! А вот это необычное! На ощупь то ли шелк, то ли бархат – не поймешь. Материя тяжелая, плотная, очень красивая – золотистая с каким-то затейливым узором. Опять же, недешевая, верно! И вообще, далеко не бедный человек это все устроил. Это что же выходит, она, Летякина Евгения – этого неведомого олигарха пленница? Ага… счас!

Не обнаружив больше ничего интересного, девушка подошла к двери и, стукнув кулаком, громко позвала:

– Эй, кто тут есть-то?!

Ответом была тишина. Нет, сквозь узкое оконце со двора доносились чьи-то голоса и даже крики, только вот на Женьку никто не реагировал. Никак.

Пленница постучала еще, уже гораздо сильнее, едва не разбив кулаки в кровь. Закричала:

– Эй, мать вашу так, козлищи долбаные!