Боярин: Смоленская рать. Посланец. Западный улус

– Ничо, отойдет, – сноровисто затащив в амбар бездвижное тело слуги, сама себе прошептала Полинка.

Бить она умела – знала, как – здесь же, у дядюшки, и научилась от воинских холопей-слуг, и сейчас приложила со всем старанием, однако меру соблюла – зачем христианскую душу раньше времени на небеса отправлять?

Будь вместо Охрятки Пахом или какой другой оглоедина, девчонка и не решилась бы на такое… что-нибудь бы другое придумала – на то и ум.

– Ну, прощай, парень…

Закрыв амбар, боярышня шмыгнула за овин, а уж там дальше перебралась и через ограду, совсем забыв подпереть дверь колом. Не до того было! Выбралась – молодец, на дворе ни одна собака не тявкнула, еще бы – кто ж всех этих псинищ кормил? А теперь поспешать надобно, поспешать, уж, слава господу, куда бежать, Полинка себе представляла неплохо – все стежки-дорожки знала.

Сломя голову, однако, вовсе не неслась – стемнело уже, да и девчонка не дура. Свалиться в какой-нибудь овраг да сломать себе шею? Оно ей надо? Шла ходко, но с осторожностью, иногда и в ручьи спускалась, по воде шла – погоню (вдруг да случится?), собачек с толку сбить.

На то еще был расчет, что, как вскроется все, начнут Охрятку пытать-спрашивать – он про дальнюю деревеньку и вспомнит, мол, туда вроде как собиралась беглянка. Деревенька та под Ростиславлем-городом, где с матушкой когда-то жили, не большими боярами, правда, а так, своеземцами. А потом нагрянул татарский отряд – ух, и рожи, ну до чего же поганые! Или то не татары были, половцы – черниговские князья их обычно с собой приводили, когда на смоленскую землю в набег шли.

– Ой, и корва ж я, не хуже дядюшки! – покачала головой Полинка, присев ненадолго передохнуть на опушке леса. – Охрятко, Охрятко, парень… не будет тебе жизни теперь. Однако, а что же делать-то было? Оно, конечно, так – говорят, на чужом несчастье свое счастье не выстроишь. Говорят – да, так, однако, поступают совершенно наоборот! Взять хоть дядюшку… да что там дядюшку – любого боярина, князя… Вот и у Полинки вышло то, что вышло – что и задумала.

Все, хватит отдыхать – дальше идти надо! Луна полная, ноченька ясная, звездная, идти не так уж и далеко – само собой, не в деревеньку дальнюю.

Яркая луна отражалась в жемчужно-серых глазах беглянки, мягко шевелилась под ногами трава, а росшие вдоль тропинки деревья – липы, осины, вербы – ласково махали ветками, словно бы прощались, словно б желали удачи и счастья:

– Прощай, Полинка, прощай! Ни о чем плохом не думай.

– Да-а, кто бы мог подумать? Интеллигентный вроде бы человек… Тебе зачем электричество-то воровать, Паша?

Распахнув глаза, Ремезов непонимающе огляделся. Где же площадь? Где Этьен, Соланж и все прочие? Где…

– А лев где?

– Лев? В нашем лесу, Паша, только волки водятся, да еще, говорят, медведя в прошлом году видали… Ой, ну и взгляд у тебя! На-ко, выпей…

Кто-то в сером плаще, стоявший напротив Павла, протянул открытую жестяную банку…

Пиво!

Господи, так, значит…

– Спасибо, господин майор!

Ремезов, наконец, узнал местного участкового – своего, между прочим, приятеля – заядлого доминошника, с которым не раз уже игрывали в садочке вместе с пенсионерами. Уж такого «козла» забивали – словно сваи вколачивали, в соседней деревне слышно.

– Ла-адно выпендриваться-то, – усмехнулся в ответ участковый. – Просто шел мимо, вижу, у тебя в мансарде свет горит, дай, думаю, зайду – договоримся на завтра партейку, я как раз в отгулы уйду. А то – на рыбалку?

– Не, на рыбалку не поеду, занят очень, – Павел уже окончательно пришел в себя и, поднявшись с кресла, снял с головы сетку-антенну, на что гость снова хмыкнул, на этот раз уже со значением:

– Да я вижу, что занят. Ты, Паша, похоже, уснул. Уж разбудил, извини.

– Ла-адно, – улыбнувшись, Ремезов махнул рукой. – А за пиво – спасибо. Давай вниз спустимся, там у меня самогон есть, хороший, вкусный… Кое-что обмоем.

– У бабки Левонтихи самогон брал? – утвердительно-осведомленно спросил участковый.

– У нее.

– Да. У нее – хороший. Только вот жена… Поздновато уже.

– Жаль…

– Но, раз ты так настаиваешь – выпью! И это, кабель-то прибери.

Павел недоуменно вскинул брови:

– Какой еще кабель? Ах… Слушай, Андрей, а нельзя мне его еще… на денек? Клянусь, больше не буду… даже заплачу, коли уж на то пошло.

– Ого-го! – спускаясь по лестнице, гулко расхохотался майор. – Ничего, Паша, обойдется Чубайс или кто там вместо него и без твоих денег. Только ты днем-то кабелек прибери… а на ночь опять протянешь. Народ у нас, сам знаешь какой бдительный – заколебали уже заявы друг на друга по хрени всякой писать! У одной по ее реечной тропе корова соседская ходит, другой от автоматчиков ухватом еле отбился…

– От автоматчиков – это дядя Леша-лесник, что ли?

– Он.

– Так он же непьющий!

– Вот по этой причине крышу и сорвало. Бывает! Ну, где твой самогон хваленый?

Ремезов гостеприимно распахнул дверь:

– В залу, в залу проходи, Андрей.

Сняв фуражку, участковый покачал головой:

– Ишь ты – в залу.

– Так тетушка называла. Сейчас, я колбаску порежу.

– Не надо, Паш. У меня сала с собой шматок. Вот если только хлебушка да луку.

Через пару минут приятели уже уселись на диване у небольшого журнального столика, хлопнули по рюмашке, зажевали, потом торопливо накатили еще…

– Ну, еще по третьей – и можно уже не так часто, – пригладив редеющие на макушке волосы, довольно произнес участковый, настоящий сельский «Анискин», только не дородный, как Михаил Жаров, а, наоборот, тощий, словно жердь.

Седые виски, усики, смешливые – у самых глаз – морщинки, на кителе – новенькие майорские погоны.

– Ну, не все же мне «пятнадцатилетним капитаном» ходить, – перехватив любопытный ремезовский взгляд, майор хмыкнул и подставил опустевшую рюмку из толстого голубого стекла, что были в ходу сразу после войны или еще до нее. – Ну, наливай, что ли… За твой эксперимент!

– Нет. Давай лучше за твою звездочку.

– За звездочку успеем еще… Умм.

Выпив, разом поставили рюмки на столик, зажевали лучком… Обоим стало хорошо, благостно, такое настроение наступило, когда вот так вполне можно просидеть до утра, при этом особо не пить, а так, болтать больше.

– Ты, если хочешь, кури, Андрюша, – Ремезов кивнул на пустую пивную банку. – Это тебе вместо пепельницы… Я-то бросил давно, ты знаешь.