Сюзерен

– Увидели?! – усмехнулся князь. – Мягко сказано. Ну, продолжай, продолжай, ладно.

– Увидели и, если не полные дураки, в Жироне могут и подготовиться. Разрушить мосты, дороги перерыть, камнями засыпать. Говорят, летом тут реки все высыхают, по руслам как под дорогам ездят, а сейчас… сейчас дорог мало, князь. Зачем нам лишние трудности?

Егор усмехнулся:

– Ночью предлагаешь идти?

– Так. Ночью. Дорогу знаем, вышлем вперед людей.

Махнув рукой, князь посмотрел на синеющие вдали горы:

– Я с тобой согласен. Пушки для нас покуда – главное. И спесь с рыцарей сбить, и крепости-города порушить.

По указанию Егора еще во время французского похода вся многочисленная имперско-русская артиллерия была поставлена на колесные лафеты, в кои по возможности запрягались не медлительные волы да мулы, а лошади. Легкие пушки да гаковницы – о двух колесах, бомбарды да мортиры – о четырех. Ну а всякую огнестрельную мелочь – кулеврины, фальконеты, ручницы (последние здесь аркебузами называли) – ту в телегах везли, вместе с запасами пороха. Телеги особые были – знаменитые гуситские вагенбурги, в случае нужды быстренько в неприступные крепости превращавшиеся… вот как сейчас.

Поговорив с Биляром (и услышав в его скупых словах выражение собственных мыслей), Егор подозвал вестовых и приказал собрать к вечеру у своего фургона всех капитанов, коих, не считая артиллерийских, в войске насчитывалось пятеро: командир французской кавалерии шевалье Ла Гир, англичанин Джон Осборн (лучники), герр Ганс фон Шельзе – аугсбургская наемная пехота, герр Иоахим Вексберг – стрелки из Базеля и синьор Джакомо Фьорентини – генуэзские арбалетчики. Разведка и русская дружина подчинялись лично князю.

Поставив перед своими помощниками задачу, князь с наступлением темноты поднял всех воинов, выстроив в длинную колонну возы и пехоту. Впереди, указывая путь факелами, шла разведка, сразу за ними – часть конницы Ла Гира, а оставшаяся часть прикрывала обоз с тыла.

Шли в тишине, лишь слышно было, как хрипели лошади да кое-где позвякивала подпруга. Обильно смазанные оливковым и конопляным маслом ступицы никакого скрипа не производили.

Разведанная заранее неширокая дорога вилась меж невысокими горными кряжами, скорее холмами, поросшими густым кустарником и смешанным лесом. Имперское войско тянулось по ней змеей, и главным сейчас было не опасение внезапного нападения – темно, ни своих, ни, к беде появятся, чужих не видно! – а сама дорога кое-где размякшая, кое-где пересекаемая ручьями. Пару раз уже приходилось вытаскивать застрявшие в грязи бомбарды, но пушки того стоили.

Ехавший вместе с дружиной в авангарде князь то и дело бросал взгляд вперед, угадывая в ночной тьме тусклые звездочки факелов, указывающие войску путь. По словам разведчиков, до Жироны оставалось не так уж и далеко – к рассвету явно должны добраться, даже таким вот, не слишком-то поспешным – ночь все-таки – ходом. Просто не хотелось оставлять в тылу столь хорошо укрепленную крепость с весьма многочисленным гарнизоном, без этого нельзя двигаться дальше на Барселону или к Сарагосе.

О! Впереди вдруг взметнулся факел, замаячил из стороны в сторону пульсирующей звездой.

– Река! – передали по цепочке воины.

Егор улыбнулся: теперь уж скоро.

Дорога пошла вдоль реки, судя по звукам – довольно бурной. На востоке, за далеким морем, уже начинало светать, и алый закат накрыл темное небо широкой полосой, быстро ширившейся и словно бы сжигавшей растерянные облака ночи. Вот уже показалась лазурь, а звезды и серп убывающего месяца побледнели, готовые покорно растаять в первых лучах животворящего каталонского солнца.

– Рассветет скоро, княже, – заметил едущий рядом с Егором воевода Онисим Раскоряка, прозванный так за широченные плечи и приземистую фигуру.

Кроме чрезвычайной силы и ловкости, Онисим отличался незаурядным умом и личной преданностью, за что к нему и благоволил князь, поставив во главе дружины. Ох и дружина была – молодец к молодцу! Все парни сильные, рослые (куда там французам!), в новгородских – по итальянским да немецким лекалам – латах, прочных и легких, полтора пуда весу – самое большее! Окромя мечей да татарских сабель вооружены шестоперами, цепами, палицами, у кого и ручницы, и аркебузы – те уж куда как ручниц удобнее: массивный приклад имеется, целиться лучше. Хотя куда там целиться – на полсотни шагов прицельного боя едва хватало, однако шагов с двадцати свинцовая пуля запросто пробивала рыцаря в доспехах, да еще вместе с конем! Конечно, арбалет куда убойнее и бьет дальше… однако и стоит раз в десять самого доброго аркебуза дороже. Да и стрелы еще… пули-то лить гораздо быстрее и легче.

Вообще же в реальном бою куда больше был пригоден лук – заряжать не надобно, знай себе шли стрелы. А вот в засаде или в вагенбурге – тут лучше арбалет, аркебузы, ручницы. Больше все-таки склонный к огнестрелам, Егор луки, однако, тоже ценил и всегда оружие в отрядах комбинировал, даже к английским лучникам, помимо копейщиков, еще и дюжину аркебузиров приставил.

– Жирона, князь!

Воевода вытянул руку, да Егор уж и сам заметил впереди, за излучиной, маячившие в утреннем тумане башни.

– Стены-то высоки, однако.

– И ворота крепкие.

– А речка-то так промеж города и течет…

– Там у них и мост – вона!

Под первыми лучами солнышка туман быстро уходил, поднимался к небу, таял, словно апрельский снег, и все уже было хорошо видно: и песочно-серый шпиль собора, и башни, и стены, и мост – основательный каменный мост через реку, соединявший две стороны города.

– Что это там, у реки? – прищурившись, всмотрелся молодой князь. – Лодки, что ли?

– Лодки, княже.

– Та-ак…

Приказав располагать артиллерию, Егор надолго задумался, невольно любуясь пушками – огромными сварными бомбардами весом три и даже пять тонн, похожими на ступки алхимиков мортирами на хиленьких переносных лафетах – при стрельбе орудия вкапывали в землю, – изящными вытянутыми гаковницами и фальконетами… В рассеянном утреннем свете тускло поблескивали медные, чугунные и бронзовые стволы. Резко пахло порохом и дымом только что разожженных костров.

По приказу князя самые крупные бомбарды нацелили на воротные башни, а найденные на берегу рыбачьи лодки связали вместе, устроив нечто вроде плота, на который поместили изрядный запас пороха и – для пущей убойности – камни, в коих в ближайшей округе недостатка не было.

– Рассчитайте длину фитиля так, чтоб точнехонько под мостом взорвалось, – задумчиво приказал князь пушкарям, и те опрометью бросились исполнять.

Вначале пустили к мосту пустой челнок – посчитали… Вывалившие на стены крепости горожане грозились кулаками и ругались, а кое-кто даже пытался достать осаждавших стрелами – но из-за большого расстояния безрезультатно.

Ого! С воротной башни вдруг рявкнула пушка… пушечка, судя по звуку. Не причинив никакого вреда, ядрышко позорно упало в реку. Русские артиллеристы презрительно захохотали, усердно делая свое дело, что требовало немало труда и мужества. Огромные бомбарды подтянули ближе к воротам, установили от стрел деревянные щиты-павезы, прикатили ядра – каменные и (на первый выстрел) чугунные. Князь предполагал обойтись именно одним, ну, двумя выстрелами, вовсе не собираясь втягиваться в уличные бои, и сразу же послал осажденным парламентера с грамоткой, в коей описал условия сдачи.

Десять пар лошадей, три тысячи флоринов и еще на столько же – продуктов и фуража.

Так себе, смешные запросы, вполне горожанам Жироны посильные… Однако на том ультиматум вовсе не заканчивался, ниже шло странное: «Башни: пятнадцать пар лошадей… пять тысяч флоринов».

А потом: «Мост: двадцать пар… десять тысяч флоринов… Собор: тридцать пар… тридцать тысяч…»

– А поймут они, княже? – засомневался воевода Онисим.

Егор хмыкнул:

– Поймут. Тут ведь по-каталонски написано. К тому ж мы им сейчас же все поясним – весьма убедительно. Сейчас вот, гонца обождем…

Вернувшийся парламентер – молодой француз из отряда Ла Гира – лишь уныло пожал плечами да пожаловался:

– Они там смеялись.

Князь вскинул глаза:

– И как смеялись? Обидно?

– Да, обидно, наверное. Видать, знают, что для полноценной осады нас слишком мало.

– Смеется тот, кто смеется последним!

Сноровисто зарядив бомбарды, канониры между тем доложили о готовности к выстрелу, и Егор, с нехорошим прищуром поглядев на город, взмахнул рукой:

– Огонь!

Изрыгая пламя и густой беловато-зеленый дым, дернулись, подпрыгнули на лафетах бомбарды. С адской силой ударили в стены ядра – обе надвратные башни обрушились, на глазах изумленных защитников превращаясь в груды камней. Однако даже после столь наглядной демонстрации силы никто не торопился вывешивать белый флаг, и князь, не колеблясь, приказал пускать брандер.