Гроза тиранов

Первое, он – в прошлом. Возможно, это все только происки умирающего мозга, схлопотавшего пулю киллера. Возможно, бред впавшего в кому. Но пока не доказано, что все вокруг – мираж, для Потемкина это была реальность.

Мастер мог многое, видимо, кое-что он приберег на черный день. Теперь помощник ведуна сполна оценил величие своего недавнего патрона.

Из 2006 года он перенесся в далекий 1799…

Ужас…

Второе. Тело было чужим. Только то, что с самого начала пребывания тут его сразу подвергли пыткам, не дало осознать сей простой факт. Руки были чужими, ноги, пальцы более тонкие, рост пониже… Он нащупал на губе небольшие усы, которые поначалу принял за небритость.

Поняв, что тело, в которое прихоть умирающего колдуна забросила его душу, является посторонним, русич потребовал соседа по камере описать его новую внешность.

По словам серба, телу было лет двадцать пять – двадцать восемь, среднего роста, волосы черные, глаза – голубые.

Бред! Дурное наваждение…

Все это заставило Алекса почти на полчаса уйти в себя, так что даже слова раненого серба проносились мимо сознания, не задевая… И только когда уха коснулось знакомое слово, он очнулся.

– Россия? Что ты сказал?

Зоран, перебитый на полуслове, удивленно всмотрелся в собеседника.

– Я говорю, что я рад, потому как умру не напрасно… Если русские высадят здесь свои войска…

– Подожди! Я потерял нить разговора… Ты слишком быстро говоришь… Да и после удара у меня… небольшие проблемы с памятью…

Алекс тщательно вспоминал, что ему известно об этом времени… Мало, слишком мало. Наполеон, Франция, Австрия, гибнущая Османская империя, но ничего конкретного, ничего примечательного… Разве что он был уверен, что русских войск тут в ближайшие времена не будет.

– Расскажи-ка, друг, мне основные события последних… пяти лет. А то я сдавать стал…

Митич сочувственно посмотрел на товарища по несчастью, подвинулся поближе и скривился от боли – нога.

– Извини, я тебя напрягаю, а ты ранен. Может, сделаем перерыв? – Алекс смотрел на свежие пятна крови, проступавшие через грязные холсты повязки на ноге собеседника.

Тот мельком проследил за его взглядом и криво усмехнулся.

– Бывало хуже… Да только что толку беречься, когда через день повесят?

– Меня? – не понял Потемкин.

– И меня… – еще раз усмехнулся серб. – Тургер не зря носит кличку «кровавый». Меня берегут к пазару, а тебя… могут и не со мной… Возможно, попробуют выкачать все, что знаешь, и тогда…

– Что я должен им сказать?

Серб пожал плечами.

– Тебе видней… Все побережье шумит, что турки взяли русского эмиссара. Я рад, что это – правда… Значит, наше дело не безразлично кому-то еще.

Алекс схватился за голову.

Блин! Попасть в прошлое в тело смертника!

Может, стоит рассказать туркам? Но что? Как убедить их в том, что он… Не виноват? Не русский?

Потемкин покачал головой.

Он жив, пока полезен им или они думают, что он может оказаться полезен. И только при этом условии. Значит… Надо постараться убедить их в этом… Поддержать уверенность, предложить что-то…

Голову ломило. Если бы только голову…

Серб опять что-то говорил.

Алекс напрягся. Теперь сокамерник – его единственный источник информации об окружающем мире. Кто предупрежден, тот вооружен? Пока нет, но, может быть, он сумеет уловить то, что даст ему возможность выжить… пока хотя бы выжить и не сойти с ума.

…В Османской империи дела шли плохо. Основная военная сила империи, янычары, давно перестали быть оплотом трона и больше занимались своими проблемами, чем делами государства. Конечно, когда задевались их интересы, то вечно склонные к бунту ага[13 - Ага – верховные военачальники янычар.] вели войска и на подавление мятежей, и на войну, но… это разъедало страну еще больше. Казна империи давно была истощена, а усатые капыкулу, «рабы султана», все требовали новых привилегий и льгот, денег и земель… А когда считали, что наград недостаточно, брали сами, и некому было их остановить…

Алекс читал о этом. В Османской империи значительная часть знати формировалась из числа бывших христиан, попавших в плен в раннем возрасте, либо взятых по девширме.[14 - Девширме – налог крови, принудительный набор мальчиков, проводившийся в ряде христианских районов империи. Христианских мальчиков 7-12 лет отрывали от родной среды, обращали в ислам и отправляли на воспитание в мусульманские семьи. Затем их обучали в специальной школе при султанском дворе и формировали из них отряды войск, получавших жалованье от султанов. Наибольшую известность и славу в Османской империи приобрело пешее войско этой категории – янычары. Из этой же среды формировалось и османское чиновничество разных рангов, вплоть до великого везира.] Из новообращенных получались прекрасные слуги, не связанные с влиятельными семьями, не обремененные долгом перед ними, зависимые и благодарные только султану, его рабы… Это – в теории. Но, как воспитавший дикого хищника не может быть до конца уверен в животном, так и правители империи все чаще чувствовали себя в окружении выросших волков, сдерживать которых все труднее. У новых слуг не было многочисленной родни, но и долга перед памятью предков у них не было так же. Султаны Сиятельной Порты все чаще понимали, что уже не имеют рычагов давления на тех, кто их окружают. А почуявшие силу вчерашние слуги начинали пересматривать свою роль… и все чаще великие везиры назначались с согласия, а потом и по требованию тех, кто должен был оберегать империю, а не руководить ею.

Великую Порту лихорадило. Сановник, губернатор или военачальник – все, кто попадал внутрь этого гигантского механизма под названием государственное управление, чувствовали и видели, как слаба сейчас центральная власть, как мало значат на периферии фирманы султана. Чувство вседозволенности кружило головы. Один за другим те, кто должен был беспокоиться о могуществе страны, единстве нации, стремились урвать от ее кусок пожирней. Анархия и развал, упадок и деградация.

Султан Селим III, занявший престол в 1789 году, при поддержке группы единомышленников из среды высшей чиновничьей иерархии предпринял реформы «низам-и-джами», новый порядок. Он взялся сразу за все: экономику, администрацию, армию. Посягнул на всю систему. И среди прочего решил разогнать закостеневший янычарский корпус, давно ставший неэффективным и требовавший себе все больше привилегий.[15 - Идея реформ, как и воплощение, было сложней, но в пересказе серба звучала именно так (автор).]

Естественно, такое решение вызвало бурное недовольство янычар как в столице, так и в провинциях, в том числе в пограничном Белградском пашалыке, населенном сербами. Совсем недавно это была арена боевых действий. Многие сербы воевали в составе добровольческих отрядов, фрайкор, на стороне Австрии против османов. После окончания войны часть из них в страхе перед расправой бежала за Дунай, в австрийские земли. Затем Белградский пашалык постиг голод, прокатилась эпидемия чумы, и это еще более увеличило поток беженцев. Но местных янычар это не волновало. Разделив страну между четырьмя военачальниками, которые назвались дахиями, они грабили и выжимали последние соки из тех, кто еще оставался. Один из дахиев, Ахмед Безумный, терроризировал и христиан и мусульман. Он убил пятнадцать сипахов, турецких землевладельцев. Новый белградский паша Бекир решил покончить с янычарами. Он созвал в Ниш сипахов, кметов, князей, предписал явиться Ахмеду Безумному и велел его убить на лестнице своего дворца. После этого паша прочел фирман от Порты, объявлявший амнистию янычарам за все прошлое, но изгонявший их из Сербии.

Кроме того, чтобы вернуть хоть часть населения стратегически важного пограничного района, султан Селим III даровал райе, то есть христианам Белградского пашалыка, определенные привилегии. Он перепоручил сербским кнезам права местного самоуправления, а для борьбы с изгнанными янычарами разрешил сформировать пятнадцатитысячный сербский корпус.

Возможно, это решило бы проблему надолго, но неистовый корсиканец, бич Европы и гордость Франции, в 1798 году решил покорить Африку. Вторжение войск Наполеона в Египет, все еще официально являющийся частью Порты, провинции, где были сильны позиции янычар, внесли свои коррективы в государственную политику Османской империи. Турция, порвав двухсотлетний союз с Францией, впервые в своей истории выступила на стороне Австрии и России.

Поначалу французы довольно успешно воевали. Наполеон занял Александрию и Каир, десанты республиканцев оккупировали средиземноморское побережье, принадлежащее немецкой Австрии. В том числе, захватили и Бока-Которскую бухту, которая после аннексии венецианской республики с 1797 года тоже принадлежала австриякам.

Затем пришла череда побед союзников. Нельсон и Ушаков властвовали в Средиземном море, блокируя египетскую экспедицию Наполеона. Суворов во главе русско-австрийского корпуса крушил лягушатников на севере Италии, где только Генуя еще оставалась верной республике. Англичане наступали в Бельгии.

Турки же взялись за то, что поближе. Десанты янычар, получивших амнистию и вернувшихся к власти, высадились на побережье Балкан и прошлись огнем и мечом по своим бывшим землям. Австрия, чьи войска двигались на Париж и контролировали Италию, сквозь пальцы смотрела на такие действия союзника. У немцев были дела поважней.

– А самое плохое знаешь что, русский? – Зоран придвинулся поближе.

– Что?

Митич нехорошо ухмыльнулся.

– А то, что янычары сюда высаживались с ваших кораблей… Когда при виде русского флага местное население начинало ликовать, им на головы обрушивались турки.

Потемкин спохватился.

– Постой! Ты говоришь, что Россия и Турция союзники? Так почему же меня держат в темнице?

Серб покачал головой.

– Не понял ты… Видимо, и правда совсем памяти лишился… Когда же такое еще было, чтобы турки и русские вместе были? Враг у вас пока еще общий, да вот только интересы у каждого свои. Пока Франция сильна была, тогда и согласие было. А сейчас, когда австрийцы вот-вот возьмут Париж, турки все чаще начали оглядываться на своего северного соседа. Уж больно король ваш, Павел, воевать охоч. Да и тебя, видно, не для прогулки высадили около границы Черногории, давнего российского союзника. Высадили ночью, тайно, как я слышал, да еще и с отрядом карбонариев.[16 - Повстанцев.]