Шаман

Ко сну его не клонило – срочный вызов Филиппова его взволновал. Начальник прекрасно знал, что он работает по очень сложному делу – убийству купца на Московском шоссе, – и поэтому по мелочам его сейчас отвлекать бы не стал. Что могло такого случиться, чтобы тот поднял для его розыска весь сыск, он понять не мог. Вроде бы нигде не накосячил, ответственно ведёт операцию по задержанию особо опасного преступника. Вероятно, случилось что-то неожиданное, экстраординарное. Но почему связанное именно с ним? Такое не могло не настораживать.

Услышав шум забурлившей воды, он выключил примус, налил часть кипятка в большую кружку с чайным листом, а остальную залил внутрь алюминиевой армейской фляги, со времён госпиталя использовавшейся им грелкой. Пройдя в спальню, он бросил флягу на кровать и шагнул к старому платяному шкафу, доставшемуся с арендованной квартирой, дверца которого опять самовольно открылась, угрожая начищенной одежде пылью. Внутри него в свете электрической лампочки сверкнул серебристыми искрами повешенный на вешалке мундирный сюртук, словно решив о себе напомнить. На тёмно-зелёном сукне располагались две медали: «Знак отличия военного ордена четвёртой степени», в народе называемый «Георгиевским крестом»[6 - В 1913-м году «Знак отличия военного ордена» был назван «Георгиевским крестом» официально.], вручённый Петру два с половиной года назад за храбрость, проявленную в Мукденском сражении, и нагрудная серебряная медаль «За усердие», заслуженная полтора года назад за раскрытие убийства купца. Смахнув с чёрных бархатных петлиц пылинки, Пётр плотно закрыл дверцу и шагнул к прикроватной тумбочке. Отхлебнув чай, он поставил на неё кружку и, потирая ладонью обожжённые свежим кипятком губы, повалился на кровать.

Петлицы на мундирном сюртуке были новыми, неделю как пришитыми. На них сверкали серебром по две звёздочки, символизирующих «губернского секретаря» – высший чин надзирателя сыскной полиции. В этот чин Петра по ходатайству петербуржского градоначальника возвёл своим указом царь за выдающееся расследование по «делу Шамана». В прежнем чине «коллежский регистратор»[7 - Коллежский регистратор – 14-й, самый нижний чин Табели о рангах, равнозначный прапорщику в армии.] он прослужил три четверти года вместо трёх положенных лет. Досрочное, вне правил, повышение в чине или в разряде, в министерстве внутренних дел было редкостью, но не исключением.

Вспомнив о горячей фляге, он уложил её на ноющее болью правое бедро и туго привязал полотенцем. После ледяного дождя вновь напомнила о себе былая военная рана. Тепло фляги обещало через полчаса её успокоить.

От дома до петербуржского сыскного отделения, в котором находился кабинет Филиппова, идти пешком минут сорок, поэтому у Петра оставалось четыре с половиной часа свободного времени. Можно было немного поспать, но разум оказался взбудоражен загадочным вызовом Филиппова, от которого можно ждать чего угодно.

Вновь пригубив раскалённый напиток, Пётр поправил на ноге флягу и улёгся удобнее. Невольно погрузился в воспоминания о недавнем «деле Шамана», которое в глазах начальства вознесло его на вершину сыскного мастерства.

В маленькой деревушке[8 - Деревня отличается от села отсутствием церкви.] Степановке (всего из пятнадцати домов), что в двадцати верстах на север от Петербурга, в январе текущего года было совершено зверское убийство двух малолетних детей. Местные жители нашли трупы утром, припорошённые снегом, в заброшенном сарае на северной окраине деревни. Тела бедняг были истыканы и изуродованы металлическими спицами, следствием не найденными. Подозрения сразу пали на местного колдуна, который жил с женой и двумя малолетними детьми в южной части деревни. Местные называли его Шаманом.

Это был молодой человек двадцати восьми лет, пришедший сюда жить с семьёй, спасаясь от народного недовольства, которое в отношении колдунов, знахарей, ведунов процветало по всей губернии. Он и его жена имели инородную внешность, и принадлежали к лопарям – маленькой народности Кольского полуострова.

Лопари являются спокойным, миролюбивым народом, но руководят ими нойды – колдуны. Вот тот парень и был потомственным нойдом, в силу не установленных причин покинувшим свою родину – Кольский полуостров.

О нойдах известно не много. Якобы эти люди принадлежат к роду шаманов, исповедующих преклонение перед духами, общение с которыми выстраивают методом колдовской практики. Трудно сказать, что у них с этим получается, достоверно известно только одно: они из поколения в поколение владеют искусством гипноза. Человек, попадающий под психическое давление нойда, превращается в его послушную куклу – в состоянии гипнотического исступления он способен выполнять любые команды. Сведения об этом распространены не только в северной части России, но и во многих странах Западной Европы. А дыма без огня, как известно, не бывает. С помощью гипноза нойды якобы управляют своим народом: воспитывают его в послушании, заставляют на себя работать, наказывают преступников, направляют смело идти в бой с врагом.

Когда молодой колдун пришёл в Степановку и попросил местных жителей не препятствовать его жизни здесь, те встретили его настороженно. Они были в неведении, что перед ними грозный нойд (тот утаил своё происхождение и свои наиболее грозные навыки), но сам чужеродный вид странного человека, представившегося целителем, вызвал у них бессознательное отторжение. Но нойд был убедителен, он сказал им, что взамен поможет облегчить жизнь: магическими заговорами навсегда отгонит от деревни волков, заставит домашний скот пастись не разбредаясь, повысит смиренность и надои коров, кроме того, станет лечить болезни. В течение нескольких дней пришлый Шаман, как его окрестили местные, доказал им свои полезные способности, и ему разрешили в деревне остаться.

Степановка некогда была крупнее, домов на тридцать, но многие люди из неё уехали по причине того, что она располагалась в глухом лесу на удалении от крупных дорог, других населённых пунктов, что мешало торговле и заработку. В результате тут осталось несколько заброшенных домов, которые неплохо сохранились. Шаман с семьёй поселился в одном таком доме на южной окраине деревни, отремонтировав его и обустроив.

До трагических событий января Шаман с семьёй прожил в Степановке два месяца. Жил он тихо, никогда не пил, не бузил. За время, проведённое в деревне, успел вылечить нескольких жителей от простудных заболеваний, за что те решили передавать его семье муку для выпечки хлеба, коровье молоко, куриные яйца и другие продукты питания. Давали понемногу, но регулярно, семья Шамана не голодала.

И вот настало утро, когда в заброшенном сарае нашли тела изуродованных детей. Поскольку в деревне было всего пятнадцать жилых домов, пятнадцать семей (все друг друга прекрасно знали), все подозрения немедленно пали на Шамана. В первые минуты его едва не забили насмерть кольями и топорами. Ему с семьёй удалось вырваться из своего дома, окружённого толпой, и бежать в лес. По глубокому снегу, разутыми, в тонких ночных рубашках, при трескучем морозе в минус двадцать градусов, им удалось пройти по лесу две с половиной версты до дороги, связывающей Петербург с Кексгольмом[9 - Кексгольм – ныне Приозёрск.], где их, обмороженных, полуживых, нашёл почтовый ямщик, который доставил их в Мурино[10 - Мурино – крупное село севернее Санкт-Петербурга.], где их арестовал становой пристав уездной полиции[11 - Становой пристав – чиновник уездной полиции, возглавляющий стан – полицейско-административную единицу из нескольких волостей (волость – область, подчинённая одной власти). На становом приставе лежали все исполнительные, следственные и судебно-полицейские дела в стане каждого уезда Российской империи.] (по пути в Мурино Шаман рассказал ямщику, что спасался от разъярённых деревенских, обвинивших его в жестоком убийстве). Прибывшие полицейские конвоировали Шамана с женой в Петербург, где их на время следствия заточили в тюрьму, а малолетних детей распределили в приюты.

Судебному следствию дело показалось простым, очевидным. Никаких сомнений в причастности Шамана к убийству у следователя не возникло, тем более, когда он выяснил его принадлежность к колдунам-нойдам. Действительно, изуверское убийство детей металлическими спицами походило на какой-то сатанинский обряд, в причастности к которому заподозрить православного человека просто невозможно. Шаману и его жене грозила бессрочная каторга.

В середине марта судебный следователь, ведущий «дело Шамана», почти его закончил. Полноте картины мешало отсутствие вещественного доказательства – орудия убийства. Согласно экспертизе, дети были заколоты длинными, тонкими, острыми предметами наподобие шила или вязальной спицы. Но при тщательном обыске в доме Шамана, как и при осмотре места преступления, похожие предметы найдены не были. Лес вокруг сарая тщательно осмотрели полицейские в радиусе двадцати саженей[12 - Одна сажень равна 2,13 метра.] – тщетно. Следователь дал предписание Филиппову направить в Степановку полицейского надзирателя уголовного сыска, который на месте попытался бы оперативным путём выяснить, куда они могли подеваться, – ещё раз опросить жителей деревни, осмотреть повторно место преступления. Без орудия убийства дело выглядело неполным и придирчивым прокурором окружного суда могло быть возвращено на доследование.

Получив указание, Филиппов послал в деревню своего самого молодого, но толкового надзирателя – Петра Суворова.

Пётр, будучи прирождённым сыщиком, внимательным и ответственным, отнёсся к делу иначе, чем того ждал следователь, – на месте он позволил себе усомниться во всех выводах следствия и в одиночку произвести новое расследование, что называется, с нуля, с чистого листа. Вот это всё в деле перевернуло. Перевернуло так, что судебный следователь получил выговор от судьи, с Шамана и его жены были сняты все подозрения, а реальный преступник, в конце концов, неделю назад предстал перед судом.

Для того чтобы понять мотивацию Петра, одной поверхностной психологии будет недостаточно. Это только завистливые полицейские, типа Елагина, увидели в поступке молодого сыщика жажду славы, карьеризм, авантюризм. На самом деле Петром двигали другие побуждения. Ведомый воспитанной в себе глубинной дисциплиной ответственного к своим поступкам человека, он хотел разобраться, вникнуть в суть, найти истину и установить справедливость.

И здесь надо разобраться в судьбе этого человека – Петра Васильевича Суворова.

Пётр родился в Петербурге в семье дворянина, потомственного офицера Суворова Василия Ильича в июле 1883 года. В семье он стал младшим ребёнком, у него было трое братьев и две сестры. Так обычно водится, что отца семейства больше тянет к старшим детям, первенцам, наследникам рода, а мать предрасположена к своим самым маленьким деткам. В этом плане семья Петра не была исключением. Его воспитанием занималась мать – Суворова Мария Петровна, женщина очень образованная и начитанная.

С малых лет мать привила младшему сыну любовь к чтению. Уже в свои десять лет Пётр допоздна зачитывался всевозможными книгами, конечно же, в первую очередь сказками разных народов мира, приключениями и детективными историями.

В то время, когда сверстники проводили время в играх и озорстве, Пётр днями и вечерами закрывался в своей комнатке семейной усадьбы, чтобы долгими часами вновь и вновь погружаться в глубокие, насыщенные приключениями, романтикой, благородством миры, в которых он проживал наедине с персонажами долгие, удивительные жизни.

Позже, учась в гимназии, он настолько увлёкся детективами, что твёрдо решил стать частным сыщиком. Он как губка впитал в себя искусство наблюдения за мелочами, метод дедуктивного рассуждения, и, что самое важное, – глубокий принцип строгого к умственному порядку человека: в любых проявлениях действительности искать первородную Правду, Истину. Не ради внешних заслуг, наград, общественного отношения, а только ради того умственного Принципа, который благородный человек должен в себе воспитать, – строгость, дисциплина смотреть на природу вещей сквозь налипшую сверху бутафорию.

Отец, первоначально видевший своего младшего сына кадетом пехотного училища и дальше офицером императорской армии (https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%A0%D1%83%D1%81%D1%81%D0%BA%D0%B0%D1%8F_%D0%B8%D0%BC%D0%BF%D0%B5%D1%80%D0%B0%D1%82%D0%BE%D1%80%D1%81%D0%BA%D0%B0%D1%8F_%D0%B0%D1%80%D0%BC%D0%B8%D1%8F), был человеком некоторых либеральных взглядов и, услышав отказ сына идти путём армейского офицера, быстро махнул на свои ожидания рукой, предоставив парню самому выбрать жизненный путь. Мать, будучи женщиной умной, чуткой, нравственно прогрессивной, всегда поддерживала свободное волеизъявление своих детей и на решение отца оказала непосредственное влияние.

Пётр навсегда остался благодарен родителям за данное ими такое право – право служить своему душевному призванию.

Путь к частному сыску оказался непрост.

Пётр, мечтая стать именно частным сыщиком, гражданским, самостоятельным, понимал, что на пути к частной сыскной практике должен пройти полицейскую службу, которая позволяла освоить все ключевые особенности такой работы, создать правильную репутацию, ознакомить с ключевыми фигурами сложного уголовно-сыскного мира. А в сыскную полицию Петербурга допускались лица с двадцати пяти лет, желательно отслужившие в армии. В провинции в уголовный сыск набирались люди и более раннего возраста – теоретически можно было податься в Москву, Одессу или в Ростов-на-Дону, но шансов перевестись оттуда обратно в столицу было не много.

После долгих раздумий Пётр решил пройти обязательную военную службу, которая для окончивших курс наук гимназии длилась вместо шести лет два года, и уже потом пробовать пробиться в уголовный сыск Петербурга раньше положенного возраста.

В двадцать один год, осенью 1904-го, он поступил на обязательную военную службу в полевые войска. Попал он в Лифляндский полк.

Армейская служба в это непростое время оказалась намного суровее, чем молодой романтик мог себе представить. Армия истекала кровью в русско-японской войне. В начале января 1905-го года полк Петра перебросили далеко на восток, в Маньчжурию[13 - Маньчжурия – большая историческая область на северо-востоке современного Китая, включая часть Монголии.]. В феврале 1905-го полк вступил в страшное по своей жестокости Мукденское сражение, которое навсегда останется в памяти Петра смесью стрельбы, взрывов, людских криков, страха и безумия. 22 февраля, когда полк пошёл в контратаку на позиции неприятеля под деревней Юхуантунь, Пётр получил две пулемётные пули. Первая попала в его левое плечо, чего он сперва не заметил, а вторая через мгновения угодила в правую ногу, раздробив бедренную кость и сбив его наземь.

То бесконечное время, когда Пётр лежал на дне пыльной воронки, глядя расплывающимся взором на затянутое дымом небо и встречая заполнявшую его тело Смерть, он не забудет никогда. Болевой шок медленно лишал его сознания, а страшное чувство отсутствия помощи, спасения, надежды в те минуты полностью повелевало его угасающими душевными чувствами. Он ничего не слышал, только видел мелькающие на фоне неба силуэты бегущих в атаку солдат, не обращающих на него никакого внимания…

Очнётся он уже в госпитале в тяжёлом, изнеможённом состоянии. Какой-то таинственный человек по имени Спаситель обратит внимание на молодого умирающего солдата, перевяжет ремнями его раны, дотащит до военных медиков, вытащив его за шинель из чёрной холодной ямы смерти.

В иркутском военном госпитале Пётр пролежал шесть месяцев. В сентябре 1905-го года решением медицинской комиссии его досрочно уволили в запас. Так, вместо положенных двух лет, служба Петра продлилась всего год, правда, очень суровой ценой: хоть рана от первой пули, попавшей в плечо, оказалась не слишком серьёзной (пуля проскользнула мимо костей, артерий и нервов, оставив после себя лишь два шрама, две отметины на коже), вторая была злосчастной, с последствиями для организма.

Тяжёлое ранение с раздроблением кости имперские медики искусно залечили, избавив Петра от костылей, но до сих пор, даже спустя три года, нога в области бедра время от времени немела и ныла тугой продолжительной болью. Такое случалось всегда под воздействием больших физических нагрузок, переохлаждения или даже когда Пётр сильно нервничал. Во время приступов он начинал хромать и прилагать огромные, нечеловеческие усилия, чтобы этого не замечали окружающие (за такой недуг из сыскной полиции могли запросто выставить).

После госпиталя Пётр на протяжении четырёх месяцев долечивался дома, в родительской усадьбе, под присмотром отца, матери и сестёр. В это время за тот последний бой ему пришла награда – «Знак отличия военного ордена четвёртой степени», – которая очень сильно помогла ему позже при поступлении на службу в уголовный сыск.

В январе 1906-го года Пётр, как всякий своенравный, дерзкий, амбициозный двадцатидвухлетний максималист, уверенный в своей исключительности, не стал пользоваться окольными путями, а пошёл вперёд, прямо на амбразуры – не без определённой хитрости он добился личного приёма начальника уголовного сыска Петербурга Филиппова. Тот оказался ошарашен как нахальством юнца, явившегося к нему с прошением о принятии на службу, так и остроумной оперативной комбинацией, с помощью которой тот безо всякого противодействия дежурных пробился к нему в кабинет. В тот час Пётр познакомился с твёрдой рукой Елагина, который в здании сыскного отделения нёс суточную службу при дежурной части. По распоряжению Филиппова Елагин спустил Петра по лестнице и, как он ни изворачивался, сумел выволочь его на улицу. Несмотря на то, что Пётр сам был не слабой комплекции и с юности регулярно занимался физкультурой с гирями, упорствовать Елагину сил у него не оказалось – тот был чертовски силён. Спустившись на шум, Филиппов внимательно осмотрел запыхавшегося юнца в разорванном полушубке, увидел на помятом армейском кителе под ним Георгиевский крест (Пётр надел его, чтобы произвести впечатление, но не успел), посмотрел на сопровождающего его невысокого коренастого полицейского в мундире, которым оказался чиновник для поручений, командир летучего отряда Петровский, и повелел тому зачислить наглеца в полицейский резерв, установив над ним присмотр.

Вот так началась полицейская карьера Петра в петербуржском уголовном сыске.

С марта по июнь он прошёл расширенное обучение в подготовительной школе полицейского резерва, где постигал основы уголовного права, регламентировавшие полицейскую службу нормативно-правовые акты, уставы, делопроизводство и антропометрию. Параллельно обучению под руководством Петровского он проходил практическую подготовку в летучем отряде: с другими надзирателями совершал обходы для задержания преступников, вникал в сложное устройство уголовного мира Петербурга. После сдачи экзаменов он в должности полицейского надзирателя уголовного сыска приступил к службе в Четвёртом полицейском отделении Санкт-Петербурга, в Первом участке Выборгской части, расположенном в северной части города[14 - В первой половине 1906-го года Санкт-Петербург имел деление на 43 полицейских участка, которые полностью покрывали город. Позже участков стало 46. К каждому были приставлены от одного до трёх надзирателей уголовного сыска для работы по своему профилю.].

В уголовном сыске, где возраст сотрудников располагался в диапазоне от двадцати пяти до сорока пяти лет, Пётр оказался самым молодым сыщиком, но при этом одним из самых результативных. В январе 1906-го года, дав шанс дерзкому двадцатидвухлетнему наглецу проявить себя, Филиппов не прогадал. За два года службы Петру удалось раскрыть пять запутанных убийств и двенадцать грабежей, что было выдающимся результатом – многие надзиратели сыска не могли похвастаться таковым и за десять лет своей службы.

Любимцем Филиппова Пётр стал в октябре 1906-го года, когда ему буквально в одиночку удалось распутать сложнейшее дело убийства купца на Выборгской набережной. Это было его первое расследованное убийство, запомнившееся сыску «делом Серебряного кольца».

Во время нападения трёх разбойников, вооружённых револьверами, на зажиточный купеческий дом хозяин был застрелен, а жена с двумя дочерями тяжело ранены. Забрав с собой награбленные ценности, трое злоумышленников, лица которых были не видны под шарфами, скрылись задолго до прибытия на место происшествия полиции. Никаких примет по ним не было. Мать и двое дочерей, тяжело раненые и вдобавок избитые, находились в шоковом состоянии и поэтому никаких деталей по внешнему виду негодяев не запомнили[15 - Дактилоскопию Филиппов начал использовать в петербуржском сыске с декабря 1907-го года. Соответственно, до декабря 1907-го года отпечатки пальцев преступников на месте преступлений в Петербурге не фиксировались.]. Дело выглядело абсолютно бесперспективным.

Пётр, отправленный новым помощником Филиппова Кошко (недавно пришедшим в уголовный сыск из дворцовой полиции) в госпиталь для опроса младшей дочери купца (которой один из нападавших сперва выстрелил в живот, а затем сильно избил), обратил внимание на ссадины потерпевшей. На нежной коже девичьего лица отпечатался повторённый в двух местах странный след от левого кулака: плотно прилегающие друг к другу едва заметные косые чёрточки. Предположив, что такие следы могло оставить кольцо, расположенное на среднем пальце злоумышленника, Пётр доложил об этом Кошко. Фотограф сыскного отделения, немедленно высланный тем в госпиталь, произвёл съёмку этих отпечатков. С распечатанной фотографией Пётр отправился по ювелирным магазинам Петербурга и после нескольких дней мытарств сумел обнаружить серебряное кольцо в виде змейки, форма которого подходила под отметины. Колец таких петербуржским ювелиром было отлито всего двенадцать штук, поэтому покупателей одиннадцати из них установили. Выяснилось, что у одной покупательницы, довольно полной дамы преклонных лет, кольцо отобрал уличный грабитель. Под угрозой револьвера его пришлось отдать. Лицо грабителя было сокрыто шарфом, но женщине удалось разглядеть, что у того отсутствовало левое ухо, словно отрезанное.

По этой примете Петру удалось отыскать разбойника, подключив своих осведомителей из питейных заведений города. Филёры[16 - Филёры – агенты наружного наблюдения.] выяснили место его жительства, и когда два его подельника пришли к нему распивать крепкие напитки, группа летучего отряда, возглавляемая Елагиным, со стрельбой и рукоприкладством их при сопротивлении задержала.

Но на этом история не закончилась. Эти три разбойника были связаны с революционно-террористическим подпольем, которому отдавали часть выручки с награбленного. Лишившись своих активных кредиторов, революционеры решили Петру отомстить и перед непосредственным на него нападением устроили за ним слежку, которую он на своё счастье вовремя заметил. Только это спасло его от смерти. Отстреливаясь из револьвера, ему удалось убежать. Лица нападавших он запомнил, и когда через день в больницу обратился подходящий под описание человек с простреленной рукой (в связи с чем у него пошло острое воспаление), его задержали надзиратели летучего отряда. На допросах выяснилось, что он является членом революционно-террористического подполья. Делом занялась жандармерия, а Филиппов, чтобы уберечь Петра, перевёл его служить в Первый участок Нарвской части, расположенный в центре Петербурга, где революционеры предпочитали не беспределить.

За раскрытие убийства купца и содействие в выявлении ячейки революционно-террористического подполья Пётр был награждён царём медалью «За усердие» и вторым разрядом надзирателя «досрочно, вне правил». С этого времени он стал числиться у Филиппова и Кошко на особом счету. Летом 1907-го года за раскрытие убийства городового[17 - Городовой – рядовой сотрудник полиции.] Пётр получил свой первый чин Табели о рангах – «коллежский регистратор». С того дня на его петлицах появилось по одной серебряной звёздочке. В декабре 1907-го года за раскрытие ещё двух убийств он был награждён первым, высшим разрядом надзирателя «досрочно, вне правил». И вот неделю назад, 10-го апреля 1908-го года, он вышел на кульминацию своей карьеры сыскного надзирателя – за раскрытие «дела Шамана» он получил от царя высший для надзирателя чин Табели о рангах – «губернский секретарь». Отныне завистливые надзиратели типа Елагина могли ему хамить хотя бы уже не командным голосом. Выше была только должность чиновника для поручений – достаточно комфортная работа в кабинете сыскного отделения.

После «дела Шамана» Филиппов уже не скрывал к Петру своих симпатий даже публично, ставя его в пример остальным надзирателям. Пётр такое отношение к себе ценил, потому что Владимира Гавриловича он чтил, зная, под начальствованием какого достойного человека ему посчастливилось служить.

Возвращаясь к «делу Шамана», в середине марта текущего, 1908-го года Пётр прибыл в Степановку для помощи судебному следователю в поиске орудия убийства детей.

Местные встретили его по-разному – кто-то с интересом, кто-то настороженно, кто-то даже раздражённо. Для них преступление считалось раскрытым, вина Шамана очевидной, а новый интерес петербуржской полиции к тихой скромной деревушке странным.

Полицейского чиновника в шинели с петлицами коллежского регистратора, шапке с петербуржским гербом, с револьвером в лаковой кобуре да с кожаным портфелем в руке они восприняли в целом испуганно. Даже необычное безусое лицо очень молодого сыщика чувства трепета в них не снижало, и обращались они к нему «Ваше благородие», с почтением. Георгиевский крест с медалью «За усердие» на сюртуке под шинелью завершал облик грозного столичного надзирателя.