Желтый дракон Цзяо

– Четвертовать!

– Повесить!

Настоятель безуспешно пытался утихомирить разъяренных послушников. С большим трудом удалось ему восстановить тишину в молельне.

– Опомнитесь, братья! – негодующе воскликнул он, когда последние выкрики стихли. – Разве Совершенномудрый[4 - Совершенномудрый – одно из нарицательных имен Конфуция.] учил нас жестокости? Вспомните: добрым я делаю добро и не добрым также делаю добро. Так воспитывается добродетель. Не будем же, братья, нарушать завет Совершенномудрого. Нет! А Цат недостоин смерти. Он останется жить. И это будет высшей карой за его измену. А сейчас помолимся Совершенномудрому и будем уповать на его милосердие. Он не оставит нас, и помощь, за которой я отослал четверых наших братьев, подоспеет вовремя. Да возвысится великая династия Мин и да падет Цинский дом!

* * *

Через два дня к стенам Шаолиньского монастыря, прячась за деревьями, подошли четверо монахов, которых настоятель послал за подмогой. Они сумели незаметно проскочить мимо маньчжуров, двигавшихся к монастырю, но риск оказался напрасным. Монахи вернулись ни с чем: «вассалы-князья» отказались прийти на помощь.

Послушники бесшумно проникли во двор через потайную дверь и в ужасе остановились. Страшная картина открылась им: земля была усеяна телами обитателей кумирни – обезглавленными, со вспоротыми животами, отрубленными конечностями. Не менее жуткое зрелище ожидало их в молельне, где лежали изуродованные трупы настоятеля и еще нескольких монахов. В помещении стоял невыносимый смрад.

Послушники быстро вышли оттуда и направились в глубь двора к келье, которую покинули два дня назад.

В этот момент от ограды до них донесся слабый стон. Монахи насторожились. Стон повторился. Все четверо бросились к стене. На земле, весь в крови, лежал один из их собратьев, чудом оставшийся в живых.

Его перетащили в келью, отмыли от крови, перевязали. Часа через три раненый пришел в себя и в нескольких словах поведал о событиях той ужасной ночи. Никто не пытался выяснить подробности. Увиденное говорило само за себя. Один из четверых монахов, по имени Юн Си, – он выглядел старше других и считался вторым после настоятеля человеком в монастыре, – произнес:

– Братья! Из-за подлого предательства нам нанесен тяжелый удар. Нас было больше сотни, а осталось пятеро. Но голос Совершенномудрого говорит мне, что мы не должны оставлять начатое дело. Небо призывает нас вдохнуть жизнь в умирающую «Триаду». Готовы ли вы к этому, братья?

– Да! – в один голос негромко, но твердо ответили монахи.

– Готовы ли вы продолжить нашу священную борьбу против ненавистных маньчжуров?

– Да!

– Готовы ли вы умереть за высшую справедливость?

– Да!

– Тогда слушайте меня, братья. Чистое и белое облако поднимается как доброе предзнаменование. Прежний дом должен быть восстановлен на троне. Мы поклянемся, что уничтожим Цинскую династию. Мы переправимся через великую реку Хуанхэ и восстановим империю Мин! Мы клянемся в этом в год Дракона! И пусть священный Дракон охраняет всегда и везде наше Великое братство!

Юн Си глубоко вздохнул и продолжал:

– Слушайте меня, братья! У меня нет никаких способностей. Единственное, что я имею, – верность долгу. Я поддерживаю династию Мин и готов уничтожить изменников, не зная страха. Моя судьба зависит от Неба. Смотрите на мое честное сердце и слушайте мои слова. Солнце находится на Небе, сердце принадлежит человеку. Сердце должно быть ярким и горячим, как солнце. Горе тому, кто забудет эти слова! Союз Неба, Земли и Человека возродится от крови наших погибших братьев. Мы были слишком доверчивы и милосердны и поплатились за это. Отныне беспощадность – главный закон «Триады». Я призываю Желтого Дракона Цзяо – самого беспощадного из всех Драконов – стать нашим покровителем! Да возвысится великая династия Мин и да падет Цинский дом! Царь Небо, царица Земля и светлые духи наших предков, будьте свидетелями моих слов!

Юн Си вытащил из-за пояса кинжал и поднес его ко рту:

– Молчание – вот второй закон «Триады». Пусть братья отрежут мне язык, если я когда-нибудь нарушу закон молчания.

Он приоткрыл рот и острием кинжала резко провел по кончику языка. Губы монаха окрасились в алый цвет, по подбородку пробежала тоненькая струйка крови. Юн Си был страшен в этот момент – бритоголовый, с раздувающимися ноздрями, с кровью на лице. Он поднял кинжал правой рукой и сделал резкое движение вниз. Лезвие, описав дугу, уперлось в сердце Юн Си.

– Пусть мое сердце пронзит острый металл, если я когда-нибудь предам Великое братство.

Он протянул кинжал к стоявшему рядом монаху:

– Клянись, брат.

Но прежде чем тот приступил к ритуалу, из молельни до них донесся глухой удар – словно что-то тяжелое упало на каменный пол. Послушники замерли. Юн Си взглядом приказал одному из монахов узнать, в чем дело. Тот молча выскользнул из кельи и растворился в темноте. Появился он так же бесшумно, как и исчез.

– А Цат, – шепотом произнес послушник.

– Что он там делает?

– Что-то ищет у алтаря.

Юн Си презрительно усмехнулся:

– Он ищет богатства братьев, которых предал. Значит, маньчжуры ушли. У нас действительно есть кое-что. Но А Цат ничего не найдет: место, где спрятаны сокровища, было известно только святому отцу и мне. А золото еще сослужит нам хорошую службу.

Глаза Юн Си сверкнули недобрым пламенем.

– Совершенномудрый отдает предателя нам в руки. Тем лучше!

Монахи схватились за кинжалы.

– Подождите, – остановил их Юн Си. – А Цат достоин немедленной смерти. Но если мы вонзим в него свои кинжалы – чем мы будем отличаться от обыкновенных убийц? Совершенномудрый учил: кто не соблюдает ритуала – безнравственный человек. Благодаря ритуалу Небо и Земля приходят в согласие. Солнце и Луна ярко светят, а Четыре Времени Года следуют одно за другим. Ритуал должен соблюдаться во всем: в исполнении воли Неба, в почитании Предков, в уважении к Правителю-наставнику, в вознаграждении и наказании. Слушайте, что нужно делать…

* * *

Когда Юн Си кончил говорить, послушники тихо направились к молельне.

* * *

А Цат продолжал свои бесплодные поиски. Он медленно ощупывал пол у алтаря в надежде, что одна из каменных плит покачнется и перед ним откроется тайник.

Расправившись с обитателями Шаолиньского монастыря, маньчжуры целые сутки ждали отряд, который должны были привести на помощь своим собратьям четверо послушников. К вечеру следующего дня они ушли, а А Цату велели дождаться «смутьянов» и выведать, в каком районе скрываются «вассалы-князья» со своими людьми. А Цат долго бродил вокруг монастыря, не решаясь войти внутрь: ему казалось, что там его поджидает призрак зарубленного настоятеля. Но ему очень хотелось найти золото, о существовании которого он узнал из случайно подслушанного разговора между святым отцом и Юн Си. А Цат дождался наступления вечера и, пересилив страх, отправился в молельню.

– А Цат! – послышался знакомый голос. – Брат!

Услышав слово «брат», испугавшийся было А Цат успокоился. Конечно же четверо монахов ничего не могли знать о событиях той ночи. Жаль только, что он не успел отыскать сокровища. Ну ничего, он выведает у Юн Си, где они спрятаны. А когда к ним добавится вознаграждение, обещанное маньчжурами, он станет богатым человеком, очень богатым.

– Я здесь, Юн Си, – шепотом ответил А Цат и вышел из молельни.

– Здравствуй, брат! – приветствовал его Юн Си.

– Здравствуйте, братья, – ответил А Цат и грустным голосом добавил: – Ужасно видеть, что сделали проклятые маньчжуры со святым отцом и остальными нашими братьями.

Юн Си стиснул зубы и отвернулся.

– Да, – медленно согласился он, – нет предела нашей скорби. Но мы рады видеть живым хотя бы тебя. Ты расскажешь нам о последних часах наших дорогих братьев.

– Увы, брат! Я не был с ними в те страшные минуты и не могу простить себе этого. Лучше бы я умер вместе со всеми.

«Тебе недолго осталось ждать», – без жалости подумал Юн Си.

– После вашего ухода, – продолжал А Цат, – святой отец послал меня в деревню выведать, много ли маньчжуров собирается напасть на монастырь и когда они намерены выступить. Но я не застал их в деревне. Они ушли другой дорогой. Когда я вернулся, все было кончено.