Ветер над островами

Все же прошел ближе к дороге, через заросли. Крался осторожно, боясь лишнюю ветку шелохнуть. На самой верхушке склона присел, замерев. Гиены совсем ушли, на трупах пировали птицы. Зато в таком количестве, что тел под их черными растрепанными тушами и видно не было. Орали, дрались, толкались, взлетали и садились. Над местом побоища их еще летало дикое множество, кружась воронкой, как чаинки в перемешанном чае. И какая-то здоровая серая ящерица рвала куски мяса прямо из брюха павшей в постромках лошади, засовывая туда голову чуть не до середины шеи, отчего ее голова была покрыта кровью как краской. Тьфу, мерзость какая.

Но вроде никто больше на нас нападать не собирается. И не надо. У меня и так мозги помялись, и вообще я ничего не понимаю. Понимаю, что попал куда-то не туда, а больше ни во что пока не въехал. Ладно, пойду с Верой пока пообщаюсь.

В пещере после духоты леса было студено, как в холодильнике. И темно – опять глаза отвыкли. Если бы не плошка масляная, которую Вера переставила, то точно бы башку расшиб окончательно о выступ на потолке – он как специально для меня здесь придуман был, чтобы расслабляться не давать. А так в последнюю секунду увернулся все же.

Вера сидела на корточках рядом с накрытым плащом телом, копалась в сумках.

– Это от отец ранец, – сказала она, похлопав большую кожаную сумку по крышке. – Возьми себе, посмотри, что сгодится. Если меня охранишь в пути, отец не обидится.

– Надеюсь, – вздохнул я, придвигая к себе увесистый ранец.

В этом плохого нет, девочка права. Ранец, как и подвесная с подсумками, поражал серьезностью изготовления. То, что руками был сделан, бросалось в глаза – строчка не машинная, а кожу шилом прокалывали и дратвой сапожной сшивали. Края всего обшиты кожаной тесьмой дополнительно, все пряжки массивные, из литой латуни. Чтобы спина не потела, изнутри ранец был подбит какой-то шкурой с упругим кудрявым мехом.

Сбоку к нему прикреплены были широкие ножны из толстенной кожи, из которых высовывалась отполированная деревянная рукоятка. Я потянул, и в руках у меня оказался, тускло блеснув синей сталью, здоровенный и тяжелый, расширяющийся к концу на манер ятагана мачете. Или это ятаган и есть? Больно уж похож, да и выделка такая – не для простого инструмента… Или он и для зарослей, и для голов? Все может быть. Раскроить череп до шеи вмах можно такой штуковиной.

С другой стороны к ранцу был привязан гамак, обычный, веревочный, намотанный на две легкие бамбуковые палки. Снизу, свернутое в скатку, на ремнях было прикручено грубое шерстяное одеяло, оно же подстилка, как я понимаю. Это хорошо – понятно, на чем спать теперь. Гамак промеж деревьев, и одеялом накрыться.

Внутри рюкзак был разделен пополам перегородкой из толстой кожи. С левой стороны хранился сухой паек – вяленое мясо, какие-то батончики с орехами, пахнущие медом, сухари. Вода?

Я огляделся и увидел у стены пещеры две большие фляги с ремнями для ношения через плечо. Взял одну из них, потряс – наполовину пуста как минимум. Вторая же оказалась налитой под пробку. Заметив мои действия, Вера сказала:

– На сто шагов от это место родник есть. Перед дорога нальем.

– Понял.

Во втором отделении оказались какие-то кожаные футляры и жестяные коробки. Открыл футляр и обнаружил в нем пару десятков стреляных гильз. Ага, тут переснаряжают… Покатал гильзы на ладони, удивился, какая толстая латунь на них пошла. Некоторые из них, как бы даже не все, уже по несколько раз переснаряжались, судя по следам на дульце. Револьверные по калибру совпадали с винтовочными, но были покороче.

Нашлись две жестянки с порохом, приклепанные друг к другу. Порох был похож на кривовато и мелко нарубленную китайскую лапшу, только бурого цвета в одной банке и почти желтого в другой. Тоже кустарный, судя по всему, но хорошо, что хоть не дымарь. На одной банке «Р» выдавлена, а на второй – «В». Так… а пороха? у них разные для револьвера и карабина, получается. Это правильно, пистолетные пороха горят быстро – затем пуля в канале длинного винтовочного ствола тормозиться будет, – а винтовочные, наоборот, медленного горения. И скорость пули нарастает с ростом давления. По уму.

Потом нашлись две пулелейки на разные калибры, похожие на щипцы для орехов, каждая на две пули. На одной стояло клеймо «11 мм/В», на второй – «11 мм/Р». Ага, значит, для винтовки и револьвера… или «винчестера»? Ладно, потом разберусь. Нет, «Р» – для револьвера явно: пуля другая, покороче чуть-чуть. Понятно, калибр один, но пули разные, для карабина тяжелее, и навеска в карабин пойдет больше наверняка. Разумно. Но при желании в карабин можно револьверные патроны заряжать, насколько я понимаю. Ладно, проверю потом.

Имелись и брусочки свинца, явно с какой-то примесью – сурьмы, наверное, потому что он был твердый. Из всего найденного – вывод: пули тут принято лить самостоятельно. И коробочка капсюлей нашлась, непривычно крупных и не очень ровных, явно выбитых вручную из медного листа и вручную же оснащенных. Осталось только главное – навеску пороха узнать, и тогда я сам снаряжать смогу. Это вообще знать полезно, если беды не хочешь.

Однако и эта проблема оказалась несущественной: местным стрелкам не до манипуляций с весами было, так что нашлись и мерки для пороха – я их просто не заметил поначалу. Живем. Спасибо тебе, убитый купец.

Была книга в промасленном кожаном переплете, без названия, но с вытесненным на обложке белым крестом: Евангелие. Правда, толстая какая-то, на мой взгляд. Я бегло полистал и обнаружил, что язык нормальный, какой здесь принят, не церковнославянский никакой. А затем подумал, что почитать на досуге не помешает: что-то здесь у людей с религией пунктик имеется. Не накосячить бы между делом, по простоте и наивности.

– Здесь одежда, – сказала Вера, придвигая ко мне небольшой узел. – Свитер твой весь на кровь испачкан, и жарко. Тут рубаха есть, возьми. Отец высокий был, как ты, подойдет, наверное. Шорты чистые, шляпа. Он не надевал, это все в запас было. Ты почему без бороды?

– Что? – не понял я.

– Борода, – повторила она и даже изобразила что-то рукой у своего круглого подбородка. – Мужчина носит борода, как его создал Всевышний. А у тебя нет.

– У нас принято так ходить, – пожал я плечами. – Многие с бородой ходят, другие – без бороды.

Она посмотрела на меня с подозрением, явно пораженная таким легкомыслием. Видать, еще и про отсутствующий крест вспомнила.

Так и есть, угадал, даже смешно стало. Она наклонилась ко второму ранцу, поменьше, и вытащила оттуда скромный латунный крестик на веревочке.

– Надень, – сказала она. – Это мне в школе дали, когда закончила. Потом отдашь, когда себе новый купишь. Нельзя без крест. Проклятие тому, если кто украл у тебя.

При этом она ненавязчиво подтолкнула ко мне добротную соломенную шляпу со слегка висячими, неширокими полями, по форме напоминающую панаму. Я понял, что это она не просто так делает, а заодно вспомнилось мне, что в старом кино американском даже обедали люди в шляпах. И надпись, на одной синагоге виденная: «Граждане евреи, просьба посещать синагогу с покрытой головой». Не мудрствуя лукаво, я взял шляпу и надел, чуть сбив ее на затылок. Вера заметно успокоилась. Точно, есть какой-то косяк в том, чтобы без шляпы ходить.

– У нас принято шляпу снимать, если дама заходит в комнату, – сказал я. – А у вас?

– Снимать надо, – кивнула она. – Поклонись – и надень. А борода ты лучше вырасти, иначе люди плохим глазом смотреть будут.

– Это я уже понял, – кивнул я. – Все равно бритвы нет.

– Бритва у отец на ранец есть. И парикмахер брить может, – ответила она. – Если ты борода не любишь, можешь маленький носить, так многие делают, особенно молодые. Не всем большая борода нравится, и девушки не любят. – При этих словах она чуть застенчиво улыбнулась. – Тебе сколько лет?

– Тридцать пять, – ответил я. – А тебе?

– Мне пятнадцать. Ты посмотри, посмотри ранец, за отец это уже не нужно. А нам с тобой далеко идти.

Я не поленился, перебрал все, что было в ранце. Действительно много полезного нашлось, даже большая аптечка. Правда, что там внутри, я так и не понял, разве что бинты разглядел и какие-то жилки с иголками, наверняка для хирургии. А содержимое многочисленных крошечных флакончиков из толстого стекла осталось для меня загадкой. Впрочем, Вера меня сразу успокоила – сказала, что знает, что в каком хранится. Ну и хорошо. Нашелся еще набор инструмента в кожаном футляре и другие полезные мелочи. Вера терпеливо дожидалась, когда я закончу, после чего спросила:

– Как хоронить будем?

Я рассказал ей, что мне придумалось. Она кивнула, после чего сказала:

– Здесь рядом маленькая пещера есть, прямо для могила. Там похороним. А в этой еще ночевать сможем.

Это правильно: по солнцу глядя, уже к полудню, пока камней натаскаем, да по такому зною и духоте, так и день пройдет. И чего ждать? К делу.

Присел рядом с покойным, откинул плащ с него. Молодой, меньше сорока ему было. Борода короткая, лицо приятное, дочь на него похожа. Глаза закрыты, выражение спокойное. В груди дыра от пули, рубаха такая же, как та, что Вера отдала мне, кровью пропиталась. На боку кобура из тисненой кожи, из нее изогнутая рукоять револьвера торчит. На другом боку нож в ножнах. Значит, по обычаю, с оружием хоронят? А что, и верно, если боец.

Тело закоченело, и завернуть его в плащ оказалось трудно, но Вера помогла. Справились. Хоть и не гроб, но прикрыли человека достойно. В чем камни таскать? Тут вспомнились мне распоротые мешки, без счета валяющиеся на дороге. Схожу.

Расслабляться не стал и, прежде чем спуститься вниз, в облако трупной вони, минут пять следил из кустов, но никаких гиен или неизвестных мне «негров» не обнаружил. Скользя ботинками, спустился по склону прямо к перевернутому фургону, засел за ним, выглядывая. Единственное, чего добился, – это того, что мухи взлетели с трупов облаком и вороны и закружили вверху, стараясь переорать друг друга и нагадить на меня.

К счастью, мешки выпотрошили и до меня, зачем – не знаю. Осталось только схватить два больших дерюжных и броситься по дороге наутек, а то дышать становилось уже трудно. Заодно и выяснил, как гиены добежали до пещеры: склон оврага метров через сто становился уже пологим. По уму засаду устроили обозу – там ему вообще деваться некуда было.

Затем мы таскали камни, руками набрасывая их в мешки. Таскали к маленькой пещерке, скорее даже к расщелине между смыкающимися сверху камнями, и там высыпали. Вскоре Вера из сил выбилась, и я усадил ее караулить, продолжив работу сам. Таскал мешок за мешком, пока оба не прорвались и гора щебня у пещеры не выросла чуть ли не мне до пояса.

Закапывали мертвого купца долго, тщательно, так, чтобы никакая тварь не добралась. Оставшееся место между камнями забили колючим кустарником, нарубив его впрок. Затем Вера прочитала над покойным молитву, а я шляпу снял. На том церемония и закончилась. Стрелять в воздух побоялись.

С похоронами мы закончили к вечеру, часам к семи. До того державшаяся Вера расплакалась и осталась сидеть у заваленной камнями крошечной пещерки, подняв колени и уронив голову на руки. Я не стал ей мешать, но и бросать одну побоялся, поэтому вскарабкался на камень поблизости, откуда за ней и присматривал. Вновь к закату разорались птицы, сумерки становились все гуще и гуще. При этом я отметил, что очень уж они здесь длинные. Для тропиков это нетипично – там ночь как занавес в кинотеатре падает, почти сразу.

Когда наступила уже полная темнота, я осторожно взял девочку под руку и отвел в пещеру, куда успел натаскать валежника и где мы хоть и не без труда из-за влажности, но развели небольшой дымный костерок.

Потом мне удалось ее немного разговорить. Странности ее речи уже переставали удивлять, да и я учился подражать ей прямо на ходу – ничего сложного в этом не было. Был это обычный русский язык, только упрощенный какой-то, на манер английского подчас: «кто он есть?» – и так далее. А иногда на болгарский похож. Так что можно смело рассказывать без «поправок на ветер».

Где я оказался – загадкой так и оставалось, и я решил эту тему слишком не форсировать. Потом разберусь, раз уж мы вдвоем к цивилизации двинем. Там все куда понятней станет.

Плюнув на стеснение, надел одежду, оставшуюся от покойного, – рубаху из толстого и плотного полотна, с костяными пуговицами и накладными карманами с клапанами на груди, и длинные, ниже колена, прочные шорты из парусины, на широких полотняных помочах, тоже со всех сторон в карманах. Странный стиль – какая-то смесь британского колониального и американского фермерского, да и от современного мне что-то имеется, хотя бы длина и изобилие разных карманов. Нашелся в одежде свитер грубой вязки из некрашеной шерсти, парусиновая куртка с капюшоном вроде штормовки, кажется, даже прорезиненная, и три пары классических «семейных» трусов из простенького ситца, только при этом еще и ярко-красного цвета. Ну и носков вязаных стопка.

Ботинок запасных у покойного не было, но тут и мои по виду вполне подходили, из рыжего нубука. Я ведь как раз для дачи и леса одевался, когда из дома бежал.