Рахиль

– Смеялась-смеялась.

– Я повторяю тебе – я не смеялась.

– Да ладно, перестань тогда. Сама чуть не лопнула от хохота. А бедный дядя Гарик сидел с такими испуганными глазами, и в руках у него была вилка.

Она старательно хмурила брови, делала строгий взгляд, но в итоге не удержалась.

Когда мы отдышались от смеха и я перестал кашлять, а она вытерла слезы с лица, я снова посмотрел на нас в зеркало.

– Что еще? – настороженно сказала она, заметив мой взгляд. – Других больше нет. Или в этой – или пойдешь домой.

– Надо же, – медленно сказал я. – К себе вот такому я уже абсолютно привык. И даже не представляю, что может быть как-то иначе… Но вот… с тобой вдвоем… Все это выглядит не так… Не так привычно…

– Два старичка? – усмехнулась она.

– Не знаю… Нелегко объяснить… Видимо, жизнь прошла…

– Ха! – сказала она. – Студенткам своим про это мозги забивай. Жизнь прошла только у моего папы.

Она помолчала и махнула рукой.

– Пошли к остальным. А то подумают, что мы неизвестно чем тут с тобой занимаемся.

То, о чем я хотел с ней поговорить, так и осталось не обсужденным.

* * *

– Я так люблю, когда вы рассказываете, – сказала Дина. – Даже мурашки бегут. Смотрите.

Она потянула вверх рукав платья.

– Вот, видите? Расскажите еще.

Я встал с кресла и подошел к окну.

– Это длинная история. И на улице уже темно. Тебе пора возвращаться, а то Володька будет скучать. Странно, что он не позвонил до сих пор…

– Он никогда вам не звонит.

– Знаю… Глупо, что я это сказал. Хочешь, я тебя провожу?

– Я сама, – сказала она и тяжело встала со своего кресла. – Мне надо еще в магазин.

– Я могу не подниматься… Только до подъезда с тобой дойду.

– Не надо. Володька будет кричать… А мне потом уснуть трудно. Я так нервничаю, как дура, когда он кричит, и потом ребенок в животе полночи шевелится. То пятка, то локоток. Я один раз коленку нащупала… Кажется…

Мы помолчали.

– Ну, пойдем, – сказал я. – Мне надо папиросы купить. До магазина с тобой дойти можно?

– А вы что, курить начали?

На улице опять шел снег. Вокруг фонарей вращались мохнатые конусы. Некоторое время мы шагали молча, прислушиваясь к неожиданной тишине. Первой заговорила Дина.

– Мне кажется, Любовь Соломоновна права, что ругает вас за Наталью Николаевну…

– Господи! Перестань называть ее Натальей Николаевной! Она всего на два года старше тебя.

– Но… она же ваша жена…

– Ну и что! Я ведь тоже пока не ископаемое! Мне всего пятьдесят три года. В Америке, между прочим, всех людей называют по имени. Независимо от возраста. Даже стариков…

– И насчет Америки Любовь Соломоновна, мне кажется, тоже права…

– В каком смысле?

Я даже остановился.

– Вам надо уезжать с ней.

– С ней? Да… она же… Нет, ты понимаешь, что ты несешь? В какую Америку? У нас даже разговора с ней на эту тему не было!

– Она вас любит.

– Кто?!!

– Любовь Соломоновна.

Я молча смотрел на нее, не в силах сказать хоть что-нибудь.

– Слушай… – наконец выдавил я. – Ну ты даешь… Ты-то что в этом понимаешь? Поживи с мое… Потом… говори такие вещи…

– Вы же сами сказали, что еще не старик.

– Так, все! Хватит! В какой магазин ты направлялась?

Я взял ее за рукав пальто.

– Вон в тот, на углу.

– Идем! И не говори больше ни слова. Чтобы я даже полслова не слышал от тебя! Поняла?

– Поняла.

Она улыбнулась и поцеловала меня в щеку.

«Интересно, я брился сегодня?» – мелькнуло у меня в голове. Впрочем, я тут же пожал плечами. Не хватало, чтобы я беспокоился из-за какой-то девчонки. Пусть она даже беременная и ждет ребенка от моего сына. Который, кстати, не хочет видеть меня уже целый год.