Кредит на милосердие

Один за другим два компактных «Пионера» вкатились на пятак, условно считавшийся внутренним двориком. С ревом, гулом и струями дыма. С гиканьем людей, высовывающихся из приоткрытых окон. Машины были модернизированы, но грубо, топорно, абы как. Наваренные со всех сторон листы жести превращали вездеходы в боевую технику, защищая пассажиров от пуль, поручни и сиденья позволяли желающим ехать прямо на крыше.

Перепахали двор, крутанувшись на месте, сломали заборы и прыснули вооруженными, по-хозяйски спрыгивавшими с высоких зубастых гусениц. Мужчин была дюжина, все с ружьями или арбалетами. А еще, что отныне заставляло Варю до ломоты стискивать зубы, поражаясь гнилости душ и сердец, там были две женщины. Тоже вооруженные, в удобной походной одежде, они олицетворяли для Варвары образ нового, ранее незнакомого ей мира. Жестокого, бесполого, коварного и не имеющего никаких якорей или правил.

Любава вышла к непрошеным гостям спокойная и улыбчивая, вытирающая мокрые руки подолом передника. Знала, предчувствовала, как это было заведено издавна, а потому и не пыталась укрыться от судьбы. Пусть и такой недоброй.

Старушка встала на крыльце, такая сухая и крохотная, но еще крепкая и готовая ко всему. Взглянула на восток, куда отправила внученьку, но взгляд спрятала, чтобы ненароком не догадались… Интересно, почуяла, что внучка близко, в нескольких сотнях шагов?

Хозяйка заимки что-то спросила у пришлых, негромко и вежливо, как и прожила жизнь.

Ей ответил самый высокий, которого Варя сразу записала в вожаки. Именно за его спиной толпились, переминаясь с ноги на ногу, еще четверо, включая женщин. Остальные же, с любопытством осматриваясь, разбрелись по двору. Один открыл кривенькую дверь сарая, загремев инструментами, а еще трое расхлябанной походкой направились к коровнику.

Варвара закусила губу, совсем не чувствуя слез, катящихся по лицу. Тем проклятым утром она еще не оставляла надежды, что бабушка Люба сумеет договориться с лихими людишками. Зашептать, после чего те уйдут и всё останется, как прежде…

Любава покачала головой, словно сетуя на неразумность гостя, и задала новый вопрос. Вожак что-то сказал, отчего шайка захохотала так, что услышала даже Варя в своем укрытии. После этого шагнул вперед, отталкивая старуху с дороги, и бесцеремонно прошел в дом. Четверо последовали за ним, причем одна из женщин добавила бабке тычка, чтобы не мешалась.

Теперь Варя рыдала почти в голос, даже не опасаясь, что ее могут заметить. На губах оставались отметины, назавтра налившиеся настоящими кровоподтеками, но девчонке было наплевать. Не в силах смотреть, но и не в состоянии отвести взгляда, она наблюдала за тем, как рушится ее привычная жизнь.

Двое бандитов, над чем-то посмеиваясь, выводили из пристройки верную Ластенку. Корова чуяла недоброе, мотала головой и жалобно, с каким-то незнакомым ранее надрывом мычала, упираясь всеми ногами. Следом появились еще несколько мужчин, держащие под мышками кормилец-квохтушек, а последний нес коробку с яйцами.

Мелькнула мысль, что теперь жить станет труднее. Многим труднее. Может быть, и совсем не жить, если к зиме на хуторке не появятся новые звери. Варвара наблюдала, как бандиты уводят скотину, позволявшую им выживать, и машинально, почти не цепляясь за печальные мысли, раздумывала о том, что придется просить помощи деревенских. Ну да ничего, лето на носу, что-то придумают, главное – не унывать, да и лес всегда поможет…

Любава кинулась на чужаков, когда мужики принялись скручивать головы кур. Ухватила лопату, стоявшую возле входа в дом, ту самую, которой еще совсем недавно убирала со двора снег, обнажая пятак для весеннего солнца. А потом всё произошло так быстро, что Варвара не успела даже вскрикнуть.

Бабушка с немыслимой для своего возраста прытью подскочила к ближайшему бандиту, забросившему ружье за спину. Широко размахнулась и впечатала деревянный штык прямо в удивленную рожу, покрытую язвами. Что-то хрустнуло, словно об колено ветку переломили, на черенок брызнуло красным, и мужик завалился на спину, хватаясь за лицо.

А затем щелкнул выстрел, один-единственный, но такой громкий… После которого наступила тишина. Полная, кромешная тишина, окутавшая оцепеневшую Варвару ватным одеялом, отрезавшая даже звуки любимого леса, не сумевшего защитить…

Любаве выстрелили в затылок, и сделал это сам вожак, показавшийся на крыльце. Грабители высыпали на улицу, и девчонка заметила в чужих руках нехитрый скарб, которым была богата их изба. Убирая пистолет в набедренную кобуру, вожак отшвырнул в сторону свою драную шапку, примеряя обновку. С полнейшим безразличием Варя увидела, что это ее собственный малахай, не раз сберегавший уши в самый лютый мороз.

К раненому бандиту подошли двое, притащили аптечку, принялись обрабатывать рану. На лежащую посреди двора женщину с пробитым затылком никто даже не смотрел. Уже потом Варвара думала, что так и должно было остаться. Бандиты должны были забрать скот и птицу, выпотрошить сундуки и подпол, а бабку оставить там, где и убили. Оставить, чтобы Варвара смогла похоронить, попрощаться, сказать последние слова… Всё произошло совсем иначе, и в отношении Любавы у бандитов, увы, тоже имелись свои планы.

Окаменев, не чувствуя ни рук, ни ног, девушка просидела в своем укрытии почти до вечера. То, что она видела, навсегда отпечаталось в ее памяти, чуть не сведя с ума. Осталось выжжено на сетчатке глаза, как это себе делают люди из городов и Анклавов. Засело в сердце огромной каленой иглой…

Как оказалось, лесные бандиты не собирались уводить Ластенку с собой, как подумалось вначале. Растащив небогатые поленницы, найденные в сенях и за домом, они развели перед избой огромный костер, на который установили сразу три закопченных котла. Затем закололи буренку, наперво привязав к вездеходам, и принялись свежевать тушу. Когда всё было готово, чужаки принялись варить тушенку, вялить и солить. Экономно, бережливо, стараясь не израсходовать попусту ни один кусок мяса или потрохов. В том числе и человеческих.

Варвара помнила, что бабушку разделывали трое, в том числе одна из женщин. А вот когда пыталась восстановить в памяти картину, сознание услужливо размывало всё до непрозрачности, пряча жуткие образы подальше, как это было в повторяющемся кошмаре девушки.

Чужаки управились за пару часов, прямо в котлах смешав несколько видов мяса, кости тоже сожгли вперемешку. Обезумевшая Варвара, замшелым камнем просидевшая в кустах почти двадцать часов, видела каждую деталь процесса готовки, улыбки на довольных лицах добытчиков и слышала запах варева, от которого ее дважды болезненно рвало желчью.

Она пыталась отвернуться, но не могла. Хотела выйти к этим ужасным людям и попросить убить ее, причем дважды просить бы не пришлось, – но не могла встать, вспоминая о поступке Любавы. Тогда пробовала смотреть внимательно, насилуя себя зрелищем, подмечая любые подробности, чтобы перегруженное шоком сознание потухло, погрузилось во мрак, – не выходило. Несколько раз порывалась покинуть укрытие, вернувшись в тайгу, но оказалась не способна и на это. Что-то паскудное, червивое и липкое в светлой девчачьей душе требовало досмотреть до конца. Увидеть, как в ее прошлой жизни будет поставлена точка, жирная и неоспоримая.

Она досмотрела. Все-таки проваливаясь в короткие обмороки, но приходя в себя и снова наблюдая за убийцами. Досмотрела, всё это время мысленно прося прощения у бабы Любы. И столь же горячо благодаря ее за свой обман, не позволивший им правильно проститься.

Когда тушенка была готова, ее закатали по десяткам пустых банок, заботливо хранящихся в багажниках «Пионеров». Сгрузив мешки с грабленым добром и свежей солониной, бандиты покинули хутор. Подожгли дом, бросив всё, что не посчитали нужным, и уехали, коптя вечернее небо струями ядовито-черного дыма.

Всё это произошло невесть сколько дней назад. Всё это произошло только что, сию секунду, так свежи были образы. А теперь она одна, совсем одна идет через ставший мрачным лес, даже не представляя, куда ведут ноги.

Лес, конечно, не выдаст. И накормит, если будет нужно, и напоит, и спать уложит в теплый ельник. Но ради чего? Что теперь делать ей, одинокой девчонке, на глазах которой убили единственного близкого человека? Убили ради того, чтобы съесть.

Ничего, способного пригодиться ей в странствии, девушка на пепелище не нашла. Да и не нужно было в общем-то. Любава чувствовала, знала, готовилась. А потому собрала свою внучку в дорогу, спрятав в вещевой узел всё, что посчитала нужным или ценным. Еда на несколько дней, фляга, спички и соль, какая-то одежда и небогатая казна, что хранилась у женщин-отшельников для торговли с деревенскими. И еще фамильные ценности, передававшиеся из поколения в поколение. Небольшой охотничий клинок с костяной рукояткой и латунными набойками. В тертых кожаных ножнах, украшенных медвежьими зубами, – добрый нож. И матрешку на девять куколок, безумно старую и истертую, но всё еще яркую рисунком.

Выбравшись из развалин, Варвара заглянула на кладбище. Родовое, секретное, в сотне шагов по особой тропе. Нельзя покидать дом, не попрощавшись с родней… Ряд из десятка холмиков, хранивших пепел женщин ее рода, молчал, так ничего девушке не посоветовав. Бабушка, да и внучка никогда не присоединятся к своим предкам – сначала в огне, а после в старинной землице. Всё, что осталось в ее власти, – прикопать горсть пепла, в котором смешались смерти человека и животного…

Сначала Варя думала пойти к деревенским. Рассказать, как всё произошло, и просить помощи. Конечно, сейчас у любого «хата с краю», так было всегда и стало еще более демонстративно за последние пару зим. Но ведь не прогонят же в лес бездомную девку, способную помогать людям?

Но до ближайшей деревни, когда-то носившей название Антоновки, она так и не добралась. Свернула на нехоженые тропы, передумав. Не могла сказать точно, чем руководствовалась, страхом или стыдом, но к людям не захотела. Их семья, считавшаяся ведьмовской и безумной для любого постороннего, всегда относилась к чужакам настороженно. Встреча с бандитами многократно усилила материнские рассказы о работорговле, людоедстве и человеческом коварстве.

Поэтому пошла в лес, прося у него защиты и пропитания. Тратила провизию экономно, бережливо, пусть только крошками, но обязательно разделяя трапезу с тайгой, да еще заговаривая добрым словом.

И тайга ответила, она не могла смолчать. Тайга никогда не была злой, опасной или подлой. Никогда не была способной прикончить просто так, обмануть, завести в ловушку. Только не Варвару…

Конечно, убивали и тут. Сильный охотился на слабого, пожирая его. Немощный или калечный погибал почти сразу, раненый почти не имел шансов на выживание, так что мягкостью нравов лес похвастать не мог. Волки, медведи, росомахи, рыси, лисицы да новое ужасное зверье, раньше никогда не водившееся в сибирских лесах, – все они были опасными соседями, способными на расправу быструю и болезненную.

Но древние чащи жили по своим простым законам, которые Варя умела почитать. Жили по законам, нарушить которые мог только человек, самое непредсказуемое и опасное существо из всех живущих. Существо, изначально не умеющее ничего почитать…

На Сибирь со всех сторон наступала весна. Длинные снежные языки еще белели в низинах, куда не могло добраться солнце, но на взгорках и полянах земля открылась, медленно прогреваясь. Иногда шли дожди, но короткие, даже не успевавшие намесить грязи. Один раз ночью выпал тонкий слой снега, растаявший уже на рассвете.

Тропы сами стелились под ноги, доводя то до горячего источника, то до ледяного родника. Еще через несколько дней нашла беличье гнездо, запущенное хозяином, но так и не обнаруженное его сородичами. В дупле оказалось вдоволь орехов и сухих ягод, которых Варя набрала с молчаливого позволения деревьев. Еще через день наткнулась на тушку зайца, по какой-то причине не тронутую убившим зверька волком. Однако от этого подарка пришлось отказаться – один вид мяса сразу вызывал в памяти такие картины, что желудок выворачивался послушной наволочкой. Поблагодарив, Варя оставила тушку на месте, двинувшись дальше.

Рысь, вышедшая на охоту и встреченная ею под вечер следующего дня, только проводила девушку взглядом сверкающих глаз. Хищница была напряжена и заметно нервничала, скаля клыки. Но напасть всё же не посмела, пропустив без преград. Варвара объяснила ей всё, как смогла, убедив, что остроухая добытчица сможет найти себе другую жертву. Поблагодарила, безбоязненно повернувшись спиной.

Хищник, живущий по законам, не страшен. Страшен тот, кого нельзя предсказать. А поэтому девушка с ужасом представляла себе день, когда ей придется нос к носу столкнуться с самым опасным чудовищем, населявшим сибирские земли. Она до дрожи в коленях боялась дня, когда, рано или поздно, ноги вынесут ее ко встрече со своими сородичами…

CREDITUM XII

«…именно поэтому официальный Санкт-Петербург снова и снова подчеркивает, что не готов к силовому решению вопроса. Вспомните, что сказал Президент на прошлой неделе? Он сказал, что в переговорах с сибирскими регионами наверняка найдутся пути конструктивного и, подчеркиваю, политического решения возникших проблем. И что «Звездный путь», прокладываемый китайцами через Сибирь, еще послужит стратегическим интересам страны. Какой из этого можно сделать вывод? Что у главы нашего государства есть рычаги воздействия на бунтовщиков, причем отнюдь не ракетные. Почему он не пользуется ими сейчас? Ответов может быть сотня. Взгляните, во что превратилась наша армия после Инцидента? Взгляните, что стало с инфраструктурой, с дорогами и линиями снабжения… Посмотрите, как стремительно увеличивается география и зона влияния Анклава Москва. Я, может быть, не до конца придерживаюсь этой точки зрения, но большинство моих коллег считает, что нападение на Сибирь сегодня, вот прямо сейчас, равносильно гибельным агрессиям диктаторов прошлого, сломавшим о Русскую землю не один зуб…»

Ростислав брезгливо сморщил нос, выключая телевизионную панель. Они сколько угодно могут болтать о том, что вопрос с непокорной Республикой будет решен без применения силы, потому что знают, как. Единственная причина, очевидная любому умному человеку, – страна еще не оправилась. А без сибирских заводов, людских ресурсов, налогов и полезных ископаемых не оправится еще долго. Сейчас, злобно поглядывающие друг на друга, Сибирь и вся остальная Россия начали гонку по восстановлению потенциалов, и кто первым эту гонку победно завершит, тот и станет диктовать условия.

Как бы дико это ни звучало, но отдельную благодарность Ростислав возносил и Мертвому. После случившегося на Станции доктор Кауфман, казалось, решил радикально преобразить Анклав. Расширял сферу влияния, физически увеличивал географию. Теперь Москва – уже не обычная корпоративная крепость на теле страны. Отныне она – гигантский фильтр, через который на Станцию стекаются людские реки паломников «Наукома». Пока Россия не решит, как реагировать на неуемную активность Мертвого, начала внезапных боевых действий можно не ждать…

Ростислав взглянул на свое отражение в темном экране погасшего телевизора. В общем-то, подобные аналитические передачи, состоящие из пропаганды и намеков на суицидальность отделения, льстили Гилярову. Они раз за разом доказывали, что выбранная им и его кабинетом политика верна, а новая беда еще не торопится дышать в затылок. Однако передача мешала, отвлекала от переговоров и размышлений, а потому он прервал эксперта по внешней политике на самом интересном месте.

– Что говоришь? Да отвлекли тут меня, повтори-ка последние две цифры! Ага, понял.

Вести государственные дела из мобиля было не очень удобно. Сеть опять упала, поднять ее машинисты администрации обещали не раньше чем через пару часов. Пока же приходилось управляться сразу с двумя спутниковыми коммуникаторами «Наукома», от руки делая рабочие пометки в планшетном ежедневнике.

– Нет, я понимаю. А должно быть четыре сотни, понимаешь? Вот чтобы нашел! Излишки убирай, да под замок. Охрану из казачков выставь. Хоть одна тонна пропадет к зиме, шкуру спущу, ясно? Всё, действуй…

За окнами кортежа плавно обновлял пейзажи Новосибирск, но в этот раз Ростислав почти не обращал внимания на штанги подъемных кранов, дорожную технику или десятки рабочих, продолжавших восстанавливать город. С каждым новым весенним днем, более и более теплым и пригожим, забот становилось всё больше, заваливая с головой.

Однако яркие, украшенные лентами и голографическими открытками мобили его интерес всё же вызвали. Свадебный кортеж катил навстречу, сигналя шумно, весело, громко. Ростислав заметил центральную машину с невестой, высунувшейся в открытое окно, несмотря на морозец. Раскрасневшаяся от счастья и вина, она улыбалась, маша рукой проезжающим мимо водителям. Из верхнего люка выглядывали жених и свидетель, тоже опьяненные, с развевающимися по ветру галстуками. Свадьба – это хорошо. Возвращается привычная жизнь, как заведено было веками. К слову, позавчера Президент встречал похожий кортеж. Значит, не замерла жизнь столицы…

Но свадьба укатила, а насущные дела навалились с новым азартом. Продолжая принимать отчеты и выдавать распоряжения по коммуникатору, Гиляров даже не заметил, как мобили вкатились на третий, самый высотный ярус Каменской магистрали. «Умели же строить в прошлом», обычно думал в этом месте он, рассматривая треснувшие, но устоявшие опоры…

Вдруг вернувшись мыслями в далекий августовский день, Ростислав даже отложил планшет. Вспоминать было тяжко, страшно, от этого сразу холодели ладони и на лбу выступала испарина, но иногда Президент Сибири намеренно заставлял себя в красках восстановить, как это было. Увидеть, чтобы в обновленной яркости ощутить, какую ответственность отныне несет за выживших.

Тряхнуло, конечно, в первую очередь в Кемеровском посаде, до Новосибирска докатилось волной, ударило эхом с юга. И если Кузбасс или Алтай, стоявшие на сейсмоопасных плитах, фактически перестали существовать как провинции, то главному сибирскому городу повезло куда больше. Конечно, плотина, построенная чуть выше мегаполиса, вытерпела не все удары, но по сравнению с бедствиями того же Красноярска наводнение было сущим пустяком.