Слуга царю...

Какая-то мохнатая тень кубарем выкатилась из темноты и, с недовольным ворчанием отпихнув физика-помора от раскопа, воткнула длинную палку в самый центр прямоугольника.

Жердь в руках Тунгуса (а это был, конечно, он) на глазах онемевших от изумления ученых, не встречая никакого сопротивления, легко уходила в глубь выстилающей дно выемки скальной породы, о которую тупились самые твердые инструменты…

8

– Дывысь, Грицю, який гарный жупан на сим хлопци!..

Сознание, а вместе с ним и окружающий мир возвращались к Владимиру постепенно, склеиваясь из каких-то вроде бы ничем не связанных осколков: дуновения ветерка, надо сказать довольно сырого и неприятного, ощущения чего-то жесткого, холодного (даже ледяного) и неровного под спиной, малороссийского говора, невозможного здесь по определению…

Стоп! Малороссийского?..

Разомкнуть глаза удалось с трудом и далеко не с первой попытки, что добавило к небогатой коллекции ощущений еще и яркий, режущий глаза свет…

– Да вин живый, Опанасе! Дывысь, як зенками лупает, курва крымчаковская!..

– Я вот ща ему полупаю!..

– Ни, Опанасе, не можно… Вин же тоже чоловик, хучь и крымчак… Треба до куреня волочь.

– Господа… – Язык ворочался с трудом, словно примороженный к гортани. – Господа, помогите мне…

– Да вин же на москальской мове лопочет, Грицю! Слухай!

– А як же крымчак?..

– А мабуть вин и не крымчак. Слухай, чоловик, ты кто: татарин чи москаль?..

Глаза наконец привыкли немного к яркому свету, и Бекбулатов разглядел смазанные очертания склонившихся над ним двух человек, одетых пестро и диковинно. Цветные кафтаны, высокие смушковые папахи, длинные вислые усы на бритых круглых лицах… Казаки… Запорожские казаки…

– Я русский, господа казаки, москаль по-вашему…

– Забожись, лярва!

С трудом подняв руку, Владимир кое-как осенил себя православным крестным знамением, вернее, обозначил его, догадавшись, что именно этого от него и ждут.

– Крестится, песий сын! Православный!..

– Чого ж ты молчал, байстрюк! Опанасе, подмогни мне поднять його…

Едва только милосердные, но чересчур грубые руки подхватили штаб-ротмистра под микитки, не ощущавшаяся до этого момента, словно тоже примороженная, боль окатила все его тело таким огненным водопадом, что, скрипнув зубами, Бекбулатов провалился в райские кущи благословенного забытья…

* * *

– Ну и горазд же ты спать, хлопче! – Лицо седого представительного мужчины, сидящего у изголовья постели Владимира, от добродушной улыбки все пошло мелкими морщинками, словно печеное яблоко.