За горизонт

– Наклейка с сувенирной тарелки, – пояснил он. – Из Кронштадта. Помнишь?

Бухта с остроносыми кораблями, гавань в огнях, городские кварталы… Этот панорамный вид сталкеру был отлично знаком, поскольку Глеб часто проводил вечера, подолгу разглядывая снимок из прошлого.

– Скажи, а ты когда-нибудь показывал ее Тертому? – вкрадчиво поинтересовался Таран.

Из глубин памяти всплыла отчетливая картинка – заваленный бумагами дощатый стол в пыльном кабинете, треснутый стакан с чаинками на дне, пластмассовая коробка таймера, который Глеб так неудачно приволок начальнику Сенной, спутав с настольными часами… А рядом… она! Наклейка…

«Ну точно! Мешалась, когда вытаскивал презент, – так и очутилась на столе! Терентьев еще вертел ее в руках, когда песочил за таймер!»

Глеб собрался было поделиться воспоминаниями, но Таран уже и так все понял по глазам сына.

– Ну что ж… Вот и сложилась головоломка. Теперь, по крайней мере, известно, где искать этот научный центр. А Тертый тоже хорош, конспиратор хренов! Не мог сразу сказать…

Члены отряда переводили взгляд с одного на другого, непонимающе хлопая глазами.

– Глеб, не вижу радости. Ты ведь мечтал… хоть одним глазком?… – сталкер кивнул на поблекшую фотографию.

Теперь на предмет разговора были устремлены взгляды всего экипажа. Успев за долгое время изучить каждый уголок, каждую деталь волшебного рисунка с пугающе красивой панорамой прибрежного города, мальчик с волнением посмотрел чуть ниже, где красовалась короткая, но овеянная тайной подпись – «ВЛАДИВОСТОК».

Глава 3

Облако

Снег, серый от бетонной пыли и копоти городских руин, здесь отливал белизной и искрился в лучах солнца, что изредка пробивалось сквозь пелену угрюмых туч. Непроницаемым пологом затянув пространство просеки от одного края леса до другого, он сгладил угловатые очертания притулившейся у обочины постройки, разровнял неровности рельефа, укрыл от глаз кюветы, насыпи, дорожные вешки, и лишь столбы ЛЭП с бахромой обледенелых проводов служили немым напоминанием о покоящемся под снежным настом шоссе. Нечастое в этих краях безветрие и тишина, нарушаемая лишь потрескиванием веток на морозе, добавляли и без того идиллическому пейзажу безмятежности и спокойствия.

Правда, было в этой обманчивой красоте что-то неестественное. Нечто пугающее таилось за умиротворяющим безмолвием дивного места. Не доносился из чащи бодрый перестук дятлов, не шебуршали в корнях деревьев полевки, и даже расплодившиеся без меры мутоволки не оглашали окрестности заунывным воем. Отсутствие следов животных на нетронутом снежном полотне указывало на один неоспоримый факт – в воздухе притаилась невидимая смерть. Свирепый хищник, идеальный охотник нового мира, безраздельно властвующий на выжженных просторах планеты с момента исчезновения ее прежних хозяев…

Видоизменившись до неузнаваемости под действием высокого радиоактивного фона, местная флора уже мало чем напоминала деревья в классическом понимании этого слова. Скрученные, раздавшиеся вширь и ввысь стволы с шишковатыми наростами выглядели пугающе чуждыми, неземными, а переплетение шипастых веток, непроглядной стеной обступивших дорогу, скорее напоминало многорядное ограждение из колючей проволоки.

Что же касается фауны… Никто не отважился в это погожее декабрьское утро нарушить покой чарующе красивого, но гиблого места. Некому было наблюдать за приближавшейся с запада черной точкой, что росла и ширилась с каждым мгновением, наполняя пространство давно забытым механическим звуком – рычанием многосильного движка. Еще немного, и огромные колеса ревущего железного монстра вгрызлись в искрящееся полотно, клиновидный отвал на полном ходу протаранил цепочку сугробов. Поднимая в воздух тонны ледяной пыли, ракетовоз ходко прокатился мимо заметенного снегом придорожного кафе и уже спустя несколько минут исчез за поворотом. Когда рассеялась гарь выхлопов и перестало метаться вдоль просеки гулкое рокочущее эхо, лишь глубокая колея, безобразным рваным шрамом распахавшая пространство поляны из конца в конец, напоминала о недавнем визите людей.

* * *

– Вторые сутки на ногах! Я ему говорю: иди спать, моя очередь. А он знай себе баранку крутит. А у самого глаза на ходу слипаются. Того и гляди, в овраг сверзимся, и поминай, как звали!

Старик в сердцах бросил шлем на скамью, раздосадованный отлучением от любимой игрушки. Дым сочувственно покачал головой, аккуратно отжал Мигалыча с прохода.

– Ну-ка, батя, посторонись. Здесь с подходцей нужно. Деликатненько…

– Галстук не забудь, дипломат! – бросил путеец вслед.

Однако Геннадий, согнувшись в три погибели, уже полез по соединительному ходку в водительскую кабину.

Подростки, став невольными свидетелями разыгравшейся «драмы», лишь пожали плечами и вернулись к более интересному занятию – созерцанию проплывающих за оконцами окрестностей. Индеец был всецело поглощен разборкой доставшегося ему «винтореза», поэтому Мигалыч, все еще не утоливший жажду общения, присел на койку возле свернувшегося клубком Безбожника. В воздухе витал едва уловимый запах перегара. В обход всех запретов командира хирург умудрился-таки протащить на борт спиртное и под действием фирменного «снотворного» мирно почивал, отвернувшись к стене.

– Я говорю, каков фрукт! – с ходу заявил старик, для верности пнув врача локтем в бок. – Гонит без продыху. Угробит ведь транспорт! Как есть, угробит!

Безбожник шевельнулся. Продрал глаза, обвел пространство отсека мутным взглядом. Поняв, что бодрый старикан вряд ли отцепится, нехотя спустил ноги с кушетки, притулившись плечом к переборке, обстоятельно зевнул.

– Да не сможет он спать… Ты бы, отец, задрых после такого? По своим ведь палил. Не шутка… Эти жмуры приморские ему теперь долго во сне являться будут.

Глеб наконец заинтересовался беседой, отлип от бронестекла и навострил уши.

– А я-то думаю, что он заведенный такой? Волком смотрит, слова не скажи… – путеец принялся задумчиво мять в руках многострадальный шлем.

Хирург воровато оглянулся, подмигнул пацаненку и вытащил из-за пазухи плоскую фляжку с облупившейся по краям краской.

– Будешь? – предложил он старику.

– Ох, смотри, паря, застукает тебя командир за этим делом, да «снимет с поезда». Штрафом не отделаешься.

– Ну, как хочешь, – Безбожник запрокинул голову, шумно глотая.

Еще секунда, и фляга исчезла под полой ватника, словно карта из рук иллюзиониста.

– Я в свое время так же психовал, – продолжил он, утершись рукавом. – Когда пациент на моих глазах копыта откинул. Прямо на хирургическом столе.

– Бывает… – вздохнул Мигалыч.

– У меня не было. Ни разу. До того случая…

Теперь и Аврора повернулась в сторону собеседников, ловя каждое слово. Но врача уже понесло, и лишние уши не могли остановить поток рвущихся наружу признаний.

– Я ведь первое время и в подземке продолжал практиковать. Работы – непочатый край. Только успевай кромсать. Аппендициты, пулевые, переломы… Вскоре с обезболивающим проблемы начались. Сталкеры таскали кое-что с поверхности, но разве ж напасешься… Стакан браги вместо анестезии, кляп в зубы – и вперед… А как работать, когда он бьется перед тобой, надрывается, будто режут его?! Хотя, почему «будто»… Ну, я и сам стал на грудь принимать. Для храбрости. Чтобы не слышать их, болезных…

Глядя на постаревшего разом, осунувшегося рассказчика, Глеб вдруг остро осознал всю тяжесть груза, что взвалил на свои плечи Таран, открыв огонь по приморцам. В этот момент мальчику вдруг стало нестерпимо стыдно за брошенные в порыве гнева слова. Однако тихий надтреснутый голос вернул его в реальность.

– День тот отчетливо помню. Ровно год после Катастрофы… Растолкали меня, под белы рученьки – и в операционную. А они, родимые, пляшут с перепою! Пальцы не слушаются, хоть тресни! И ведь, как назло, медлить нельзя ни минуты… Мужика привезли с проломленной черепушкой. Можно сказать, повезло бедолаге. Осколок височной кости вытащить, и побегал бы еще по земле грешной…

Безбожник вдруг закрыл руками лицо, прерывая сбивчивый монолог, и принялся качаться взад-вперед. На виске рельефно проступила пульсирующая синяя жилка.

– Не сдюжил я, братцы… Подвели ручки-то… Вот этими самыми руками я его и угробил…

Врач с ненавистью уставился на дрожащие пальцы, сжал в кулаки до хруста и снова затих, теперь уже надолго.

Старик в знак утешения неловко похлопал Безбожника по плечу, уже не единожды пожалев о заведенном разговоре. А Глеб… Глеб впервые посмотрел на застывшего в позе мученика выпивоху без прежнего пренебрежения.

Неловкую тишину нарушил скрип тормозов. Качнувшись, «Малютка» остановился, а пассажиры запоздало ухватились за поручни и переборки. Подростки стремглав бросились в штурманскую кабину, однако Мигалыч, проявив удивительную для своего возраста прыть, занял место в «первом ряду» раньше других.

– Почему встали? – деловито выпалил старик, щелкнув тумблером внутренней связи.

Сквозь полуоткрытые бронешторки было видно, как Таран в соседней кабине указывает куда-то вперед. Геннадий, перегнувшись через спинку водительского кресла, тоже не отрывал глаз от зловещего облака, что маячило прямо по курсу. Зашуршала щетка стеклоочистителя, оставляя на стекле грязные, желтоватого оттенка, разводы. Вглядевшись в пейзаж за окном, Глеб наконец понял, что так насторожило отца.

Дымка испарений стелилась вдоль земли, сгущаясь и прибавляя в размерах, заполняя собой ложбины и ямы, и парой километров вниз по шоссе вырастала в непроницаемую стену туманного марева, эдакий грозовой фронт, циклопическим куполом накрывший огромную территорию. Открывшееся взорам явление поражало масштабами. Мальчику стоило больших усилий скрыть охватившую вдруг оторопь. Аврора, не сдержав удивления, ахнула и вопросительно посмотрела на напарника. Глеб лишь пожал плечами – подобного на поверхности встречать ему еще не приходилось.

Неожиданно зазвучавший из динамика голос Тарана заставил всех вздрогнуть.

– Череповец прямо по курсу. Мы, похоже, проскочили нужный поворот и вышли к городу с севера.