Андеграунд

…Давным-давно, в другой жизни, на одной из верхних планет, она пыталась представить себе рай, и ей никогда не удавалось сделать это; но зато она очень хорошо представляла приближение к нему – как долгий полет внутри мрачного коридора, стены которого были сгустившимся мраком.

С каждым мгновением удалялось оставшееся позади все грязное, плоское, человеческое… Не было ничего хуже человеческой грязи – омерзительной блевотины с одуряющим запахом. Ни одно животное не могло произвести такой исключительной грязи, какую производили люди, – может быть, потому, что это приобретало значение только для им подобных…

Но впереди, в конце черного коридора, было разлито волшебное сияние, нежное, как лунный свет, однако обещавшее гораздо больше – целый блистающий мир, слишком прекрасный, чтобы описывать его жалкими бледными словами.

От этого свечения захватывало дух; даже в снах, а может быть, именно в снах, у Риты щемило сердце от тоски по всему несбыточному, тому, что существовало только в конце черного коридора и больше нигде в целом мире. Случалось, она просыпалась со следами высохших слез на висках и после этого целый день чувствовала себя больной.

Сейчас ее не коснулась даже слабая тень тех ощущений. Только инстинкт двигал ею – инстинкт, гнавший Риту прочь отсюда.

Она бесшумно выскользнула из комнаты, готовая каждую минуту шмыгнуть обратно, и услышала хрипы, вырывавшиеся из его полуоткрытого рта. Острое отвращение, охватившее ее, было уже совсем человеческим чувством, но она не поняла этого. Возможно, именно отвращение помогло Рите нарушить табу, казавшееся незыблемым, и превратило липкий страх перед Хозяином Вселенной в кнут, подстегнувший ее.

Целую вечность она кралась по длинному коридору под аккомпанемент его хрипов к двери, за которой были луна, небо и отсутствие стен. Она столько раз ходила этой дорогой с надетым ошейником, врезавшимся в горло, что знала наизусть каждый квадратный сантиметр пола; ей были неизвестны только последние несколько метров перед самой дверью – ее terra incognita. Здесь Хозяин всякий раз поворачивал направо, в узкий боковой проход, ведущий во внутренний дворик, где она трижды в сутки справляла нужду.

В этот момент еще одно рудиментарное чувство шевельнулось в ней – сладкое предвкушение мести. Кухня находилась где-то рядом; Рита никогда не была там, но видела, откуда Хозяин приносил еду и воду. По какой-то странной, мучительно необъяснимой для нее причине она ассоциировала с кухней блеск металлических предметов, среди которых могли быть и предметы для убийства…

Она оказалась возле приоткрытой двери в спальню. Бог, поверженный не столько алкоголем, сколько испытываемым Ритой безграничным отвращением, предстал ее взгляду в необычном ракурсе – она видела только его тяжелый, плохо выбритый подбородок и кадык, заметно дергавшийся при каждом выдохе. Все лишнее исчезло, растворившись в зыбком мареве, – остался только кадык, этот пульсирующий бугор плоти, в котором была заключена враждебная жизнь.

Дальнейшее происходило за упавшим кровавым занавесом: сверкающее лезвие аккуратно вскрыло этот нарыв, и из него толчками стал извергаться гной, а затем и кровь. Рита всхлипнула от ужаса, и звук собственного голоса заставил ее броситься прочь из спальни.

С дрожащими коленями она преодолела последние несколько метров, оставшихся до двери, которая вела во внешний мир, и коснулась ее ладонью. Пальцами, потерявшими чувствительность, она обхватила ручку и потянула дверь на себя…

* * *

В раю не было сияния. Рай оказался холодным и темным, а еще в нем накрапывал дождь. Но все равно ее восторг нарастал и с каждой секундой становился сильнее страха. Она открывала дверь все шире, пока не увидела свою тень, падавшую вовне. Часть тени терялась во мраке.

Тогда Рита с ужасом осознала, что больше не слышит хрипов, исходивших из хозяйской глотки. Ее собственная глотка как будто покрылась коркой сухого асфальта.

Рита начала оборачиваться, уже догадываясь о том, что происходит у нее за спиной. По ее личному времени это движение было долгим и мучительно неуклюжим, но на самом деле она обернулась стремительно…

И выдавила из себя приглушенный крик.

Сквозь сетку спутанных волос, упавших на глаза, она увидела грузную фигуру Хозяина, опиравшегося на стену. Казалось почти невероятным, что в таком состоянии он мог проснуться и подняться с кровати…

Он стоял в полутемном коридоре, и рассмотреть нож в его руке было невозможно, однако обостренное чутье жертвы подсказало Рите, что нож там все-таки есть.

Потом он сделал движение, слишком быстрое и ловкое для пьяного, и она успела отшатнуться только потому, что ожидала чего-то в этом роде. Нож с чудовищной силой ударился о дверь рядом с ее головой, и больше ей уже не требовалось никаких предупреждений.

Она выскочила из дома и стремительно помчалась по аллее, ведущей к дороге, преследуемая затихающими проклятиями, которые были для нее не более чем угрожающим шумом…

* * *

Спустя час Рита вошла в город. Все-таки она была домашним животным и устремилась не в лес и не к унылой ленте реки, а к острову миллиона огней, зыбко мерцавших на горизонте сквозь завесу дождя. Что-то подсказывало ей, что там есть еда, места, куда не проникает дождь, и немного тепла – совсем немного, чтобы согреться.

* * *

Она забыла человеческий язык и была обречена на абсолютное одиночество. А потом ее ожидало и нечто худшее. Бездомная, без имени и почти без одежды, она не могла ни о чем попросить или рассказать о своей беде. Представление о том, что кто-нибудь может ей помочь, давно выветрилось из ее головы. Сознание Риты стало сознанием существа, единственного во всей Вселенной. Хозяин был не в счет, как высшая и отвратительная сущность.

…Она бродила по городу двое суток и уже пошатывалась от голода. Воду она пила из реки или из луж. Вода оказалась омерзительной на вкус, но это было лучше, чем ничего.

В последнюю ночь ее избили нищие, собравшиеся под мостом, когда от отчаяния она приблизилась к их костру. Чем-то она взбесила их – немая и босая женщина с пугающе бледным лицом, вышедшая из ночного мрака.

Инстинкт подсказывал ей, что днем надо прятаться в безлюдных местах, но и там у нее случались неприятные встречи… Ее щека была порезана бутылочным горлышком и постоянно кровоточила.

Рита оказалась в изгнании, худшем, чем заточение.

* * *

Сжавшись в комок от холода, она сидела под каким-то мостом и смотрела в черную ледяную воду вяло текущей реки. Рита была согласна умереть и даже ждала смерти – но только не здесь, рядом с этой чернотой, медленно, по каплям, высасывающей жизнь.

Поверхность реки маслянисто поблескивала, отражая свет фонарей на набережной. Вода несла отбросы, словно схлынувший гной.

Рита услышала позади себя глухое рычание. Обернувшись, она увидела неясные тени и желтые точки глаз. К ней медленно приближалась стая бродячих собак. Страх быть съеденной пробудил в ней остатки воли. Она поднялась и начала отступать, прижимаясь спиной к гранитным плитам.

Свора не торопилась. Рита рассмотрела с десяток одичавших собак различного размера и окраса; всех их объединяли поиски пищи, и друг на друга они были похожи только голодным блеском в глазах. Она чувствовала себя слишком слабой, чтобы обороняться.

Камень, попавший под ногу, лишил ее возможности бежать. С воплем отчаяния Рита заскользила вниз по гранитной плите, в клочья раздирая платье на спине. Боль от порезов на мгновение ослепила ее, и эхо ее крика слилось с ликующим рычанием крупной собаки, бросившейся ей на грудь…

Рита отчаянно дернулась, пытаясь отползти в сторону, и челюсти зверя щелкнули в пустоте у самого ее горла. Потом ее отросшие ногти вонзились в шею собаки, и сильнейший звериный запах ударил ей в нос. Она почти задохнулась, но еще сильнее сжала руки, чувствуя, как лопается кожа под ногтями…

Древние, темные, животные рефлексы проснулись в ней. Их только подстегнула боль, возникшая, когда еще чьи-то острые зубы впились в ее ногу. Тогда она сделала то, на что была совершенно не способна в своей прошлой жизни, и то, чего не совершала даже в самых мрачных снах.

Пульсирующее горло собаки оказалось поблизости от ее лица, и в это горло, покрытое свалявшейся рыжей шерстью, она вонзила зубы, по-звериному обнажив десны.

Горячая липкая кровь, извергавшаяся толчками, заполнила ее рот, смешавшись с вонью, исходившей от собачьей кожи и клочьев жестких, как проволока, волос…

В мире не осталось ничего, кроме хрипа и судорог смертельно раненой собаки. Риту едва не вывернуло наизнанку от отвращения, но она не разжимала зубы до тех пор, пока издыхающее тело, зажатое в тисках ее рук и челюстей, не обмякло и не перестало содрогаться. Тогда она отшвырнула от себя мертвого пса, и свора немедленно набросилась на него, привлеченная запахом свежей крови…