Серебряный осел

Между обитаемыми домами тянулись целые кварталы заброшенных жилищ, в трещинах стен зеленели ползучие растения. Огибая какой-то храм, они увидели, что внутри устроен загон для свиней. Запах смутил не только Орланду, но и ко многому привыкшую воительницу.

Не менее ядреный дух тянулся из подземелья какого-то дворца (вернее сказать, бывшего дворца). Видать, не первое поколение окрестных жителей пользовались им как отхожим местом (как будто канализацию не для них копали!).

Шум встречных повозок, дребезжавших на неровных каменьях, был так силен, что Орландина едва улавливала слова сестры. Та показывала ей древние гробницы, Марсово поле близ Тибра, где жили самые бедные обитатели града, – их домишки ютились между старинными дворцами, столь обветшалыми, что они, казалось, могли рухнуть в любую минуту.

Стайки чумазых, одетых в отрепья детишек сновали по улочкам, пытаясь стянуть у зазевавшихся прохожих несколько монет или, если повезет, весь кошелек. Около грязных забегаловок околачивались полупьяные мужики со сломанными носами и подбитыми глазами, высматривавшие по сторонам с кем бы завести потасовку. Ночные горшки без предупреждения выплескивались на улицу или на неосторожного прохожего. Время от времени огромные крысы перебегали улочки и скрывались в грязных подворотнях.

Орландина чувствовала смесь жалости и брезгливости.

Рим, прародитель Империи, гражданкой которой она, как бы там ни было, всегда себя ощущала, оказался грудой загаженных развалин.

Но вот они добрели до мест, где уже было что-то похожее на нормальную городскую жизнь.

То был довольно большой, относительно чистый и упорядоченный базар, где имелись не только торговцы и мраморные прилавки для них, но и эдил с десятком стражников.

Торговые ряды показались наемнице очень опрятными и привлекательными. Женщины покупали здесь овощи и цветы, сыр, мясо и рыбу.

Впервые с тех пор, как они вошли в Вечный (нет, скорее уж увечный) город, ее настроение улучшилось.

Гостиница стояла на самом перекрестке.

Заведение было похуже достопамятного тартесского «Хозяина морей» (чтоб тот вертеп сожгли пьяные солдаты Аргантония!). В нем было три этажа. Комнаты хотя и небольшие и скудно обставленные, были чистыми, а с кухни доносился аппетитный запах.

Номера сдавали шлюхам, астрологам, борцам и колесничим, ворам средней руки, торговцам, небогатым путешественникам.

Впрочем, выбирать не приходилось. Это было первое более-менее нормальное жилье почти за два последних месяца.

Вещи им помог подтащить ловкий малый лет шестнадцати, пожилая же привратница взяла на себя заботу об Асинусе.

(После того как сестры узнали, что под ослиной шкурой скрывается бродячий певец и поэт Стир Максимус, ездить на нем верхом им показалось неудобным. По обоюдному согласию, длинноухий стал использоваться лишь для перевозки их нехитрого багажа.)

Пока сестра устраивалась в номере, проголодавшаяся послушница спустилась в триклиний постоялого двора, где за чистыми столиками чинно сидели или возлежали на ложах постояльцы, вкушая яства.

– Чего желаете? – осведомился у девушки подбежавший подавальщик. – Могу предложить восхитительный горячий хлеб, выпеченный с добавлением апельсинового сока. Начните с него, не прогадаете: это куда лучше, чем любое пирожное. Да, кстати, пирожные у нас тоже есть. А запить? Стаканчик горячего вина или подогретое пиво с пряностями? А вот, кстати, и превосходнейший мед. А этот сыр приготовлен по рецепту императорских сыроварен. – Он закатил глаза и аппетитно причмокнул губами. – А что скажете насчет этой прелестной колбасы? Укажу, что при ее приготовлении использовалось мясо теленка и молочного поросенка.

– А можно зайца? – робко поинтересовалась Орланда.

– Никаких зайцев! – отрезал подавальщик. – 3аяц – это плебейская еда! У нас такого не подают.

– Ну тогда, пожалуйста, что-нибудь вот на эти деньги. – Она пододвинула в сторону официанта пару монет.

Лицо его отразило среднюю степень брезгливости.

– За такие деньги у нас ничего не продают. Разве только… Сходите на кухню, там угостят «крысиным хвостом».

Услышав такое предложение, Орланда возмущенно вскочила, пытаясь вспомнить те слова, что иногда употребляла ее сестра, но, как назло, от волнения все забыла.

– Что такое, сестренка? – спросила воительница, уставившись на возмущенное личико ворвавшейся в номер христианки.

– Ну и цены у них! Он сказал, что за эти гроши мы можем получить только… Только крысиный хвост. Вот…

Орланда виновато потупилась, запнувшись.

– Ладно, будем, значитца, есть «крысиный хвост», что ж теперь делать? – философски произнесла амазонка и, увидев выражение лица сестры, поспешила объяснить ей, в чем дело. «Крысиным хвостом» именовалось кушанье, приготовляемое на постоялых дворах, ночлежках и вообще везде, где хозяева считают, что человек недалеко ушел от скотины.

Говорят, изобретший его повар получил награду от кого-то из правителей. Тот был весьма рад столь дешевому способу накормить подданных. Разнообразные объедки, накопившиеся за несколько дней или же задешево скупленные у лавочников куски – от сырных корок до переваренных овощей и шкурки от сала, старательно перемешивались, мелко рубились, а затем варились, превращаясь в условно съедобное рагу. Свое название сие кушанье получило вовсе не по популярному танцу, а потому, что, случалось, в заведениях средней паршивости в нем, по словам бывалых людей, можно было запросто найти эту часть тела серого пакостного грызуна.

Бывшая послушница тем не менее решительно отказалась от подобного блюда, и по обоюдному согласию было решено выделить еще пару монет на пропитание.

Поужинав и забрав немного еды для сестры, Орланда вернулась в номер и обнаружила, что ее спутница заснула.

Вздохнув, она тоже легла, но сон не шел, и девушка раскрыла окно, некоторое время любуясь открывавшимся с третьего этажа видом.

Западный край неба еще горел последними красками заката, с крыш стекал горьковатый и сладкий дым – город ужинал, перед тем как отойти ко сну.

Запахи рыбы и чечевицы, приправленной чесноком, щекотали ноздри.

Возле фонтана усталыми голосами переговаривались женщины, наполняющие амфоры водой, где-то кричали играющие дети…

Подобно горящим бабочкам, тут и там в сумерках затрепетали огоньки масляных светильников, красновато вспыхивали жерла жаровен, когда кто-то обмахивал уголья или вдувал в печь воздух через деревянную трубу.

Так она и задремала, сморенная Морфеем.

Наступило утро, солнце светило в окно сквозь оконный переплет и прозрачные роговые пластины.

Позавтракав и проведав Стира, сестры выбрались из гостиницы и остановились как вкопанные.

Прямо на площади давал представление бродячий цирк.

Нарумяненный полуголый канатоходец балансировал над толпой, делая вид, будто вот-вот упадет (а может, и в самом деле с трудом удерживался).

Зрители вопили от восторга, причем половина из них предвкушала, как бедолага вот-вот брякнется вниз. Крики ужаса сменялись восторженными аплодисментами.

А между делом шустрый мальчишка бегал среди зрителей, протягивая кувшин, куда те бросали плату за представление. Народ не скупился.

Потом под звуки египетской флейты из шатра появилась пышногрудая женщина в прозрачном покрывале. Она щелкала бичом, и тот обвивал ее тело, точно змея. У женщины были черные волосы и глубокие черные глаза.

Застучали барабаны – сначала медленно, потом все быстрее, и помощники вывели двух белых лошадей.

Снова свист бича – и лошади с громким ржанием опустились на колени. С неожиданной для ее комплекции легкостью женщина высоко подпрыгнула, встав широко расставленными стройными ногами на спины лошадей, и погнала их вскачь.

Затем выскользнули акробаты и мимы.

Акробаты проделывали просто фантастические трюки: изгибались, принимая немыслимые позы. Их кульбиты поражали воображение. Казалось, для них не существует земного притяжения. А когда все восемь взгромоздились один на другого, образовав гигантскую пирамиду, и стали при этом делать всякие непристойные жесты, публика пришла в неописуемый восторг.

Акробатов сменили пожиратели огня, а затем жонглеры. Появившиеся после жонглеров менестрели играли на своих инструментах и пели песни.

Наконец, на площадку вышел полуголый мулат, за поясом которого торчало с дюжину кинжалов. Его сопровождала тоненькая девушка, на которой не было ничего, кроме символической набедренной повязки и тяжелого ожерелья, прикрывавшего грудь (слишком массивного, чтобы быть настоящим).