Чукотский вестерн

– Фамилия, имя, отчество? – спросил лениво.

– Иванов Николай Андреевич, – ответил Ник честно.

Записал дядя, не торопясь, язык от усердия высунув, эти сведения в журнал, зевнул пару раз и продолжил:

– Год рождения?

– Восьмидесятого года, – осторожно так, чисто на всякий случай, ответил Ник.

Посмотрел дядя удивлённо, засомневался:

– Напрасно ты, паренёк, врёшь. Ну, никак ты на пятьдесят семь лет не тянешь, так, на тридцатник только. Хотя и не моё это дело, пусть у товарища следователя голова болит, он за это свои деньги немалые и получает.

Записал и уже у сопровождавших Ника милиционеров поинтересовался:

– Причина задержания?

Те переглянулись между собой, и один из них неуверенно доложил:

– Хулиганство во время показательных прыжков с парашютом. Выполнял прыжок в неуставной форме одежды…

– Ясное дело, – понятливо констатировал дядя, заполняя журнал. – Разгильдяйство и головотяпство налицо. Разбаловались, о дисциплине забыли. Ничего, посидишь тут суток трое – сразу поумнеешь. Всё равно сейчас тобой некому заниматься, все заняты на праздничных мероприятиях. Сидорчук! Отведи этого вояку недоделанного в третью камеру.

Из другого закутка появился толстый пожилой милиционер, пошёл дальше по коридору, звеня связкой ключей и что-то бормоча себе под нос, жалея о том, что отменили розги – очень действенный инструмент в деле воспитания молодёжи. Ник и двое сопровождающих отправились следом за старым ворчуном.

По узкой, почерневшей от времени лестнице поднялись на второй этаж. Сидорчук, противно скрипя ржавым ключом в замке, открыл неприметную коричневую дверь и жалостливо прошептал Нику, предварительно подмигнув:

– Ты это, веди там себя правильно. Оно, может быть, и пронесёт.

И уже громко, для всех:

– Задержанный, входите. Правила поведения – висят на стенке. Извольте ознакомиться, гражданин…

Ник переступил порог камеры, дверь за ним закрылась, снова, словно предупреждая об опасности, проскрипел ключ в замке.

Огляделся по сторонам – вполне терпимо, могло быть и хуже.

В 1997-м, по глупости малолетней, приходилось ему пару раз посещать аналогичные заведения. Так вот, там всё выглядело во сто крат хуже, мрак полный, если коротко.

Здесь же – курорт натуральный: свежий воздух, никакой тебе вони, нары просторные в два ряда, вон – даже простыни на матрацах имеются, между нарами – стол квадратный, табуреток шесть штук, занавесочки висят на окошках. А параша, судя по всему, за той вот ширмой находится. Культура, одним словом, с элементами навороченного дизайна.

Вот только с людским контингентом похуже будет: четверо малоприятных личностей за столом в карты дулись, ещё двое похрапывали на верхних нарах. С теми, спящими на нарах, ничего ещё не понятно, а вот эти, которые за столом находились, – те ещё типажи. Сплошные золотые фиксы, наколки синие многочисленные, шрамы неаппетитные – тут и там.

Блатата натуральная такая, недобрая. Шестеро на одного – многовато будет, да и четверо – не слаще, в общем-то.

Ник, как и многие его сверстники из тоговремени, имел определённые навыки рукопашного боя: в школе посещал секцию дзюдо, в студенческие годы немного каратэ занимался. Но слабое это утешение: в замкнутом пространстве, да ещё если все сразу накинутся – нулевые шансы на победу, всё равно затопчут.

Один из картёжников встал из-за стола и, небрежно сунув руки в карманы, двинулся к Нику. Худющий, лет двадцать с небольшим, наверное, по пояс голый, а на голове – крохотная кепочка, залихватски сдвинутая набок.

«Знакомая ситуация – по фильмам, сериалам и книжкам: это обычная «шестёрка» направляется на разведку. Сейчас обзываться начнёт, сразу попросит обувь снять. Скучно даже», – подумал про себя Ник. – «А ещё у него изо рта луком должно вонять, обязательно…».

Про лук он ошибся – изо рта «шестёрки» отчётливо несло чесноком.

Зато всё остальное угадал досконально. Молодец.

– Ба, кого к нам занесло! – тоненько заверещала «кепочка». – Глядите – какой нежный красавчик. И буковки у него на груди заграничные, уписаться можно запросто…. Чего там написано-то, красавчик? Чего молчишь-то? Может, непотребное что? Относительно твоей участи горькой, или про привычки какие, вредные, хронические? А? Не слышу, фря несносная! Глядите – молчит. А это что ещё? Вы посмотрите, какие у него штиблеты на ножках стройных.

Ботинки у Ника действительно были знатные, купленные в Германии, армейские, настоящий «бундесвер», без всяких китайских происков и подделок.

«Шестёрка» продолжала изгаляться:

– Дяденька, родной, ты ботиночки-то свои – снимай, пожалуйста. Тут у нас подметено, запачкаешь ещё. – И, уже теряя терпение, гаркнул, вытащив из кармана руку с зажатым кастетом: – Снимай быстро боты, фраер ушастый!

«Прав тот служивый оказался, плохо здесь с дисциплиной. Даже кастет у подследственного не отобрали, деятели хреновы» – отметил про себя Ник, прежде чем заехать «шестёрке» по наглой физии. Ногой, естественно, вернее, просимой бундесовской штиблетиной.

Обычная маваша-гири, выполненная далеко не лучшим образом.

Честно говоря, это само собой произошло, не преднамеренно. Во-первых, больно уж от этого шпанёнка чесноком несло, нестерпимо просто, а во-вторых, так всегда «главный герой» поступал – в фильмах, сериалах и книгах, кои Нику доводилось смотреть и читать в той своей жизни.

Стереотипы, так сказать, сработали.

Дальше всё опять предсказуемо завертелось: «шестерка» отлетела назад, глухо ударилась головой об угол стола, опрокинув его, – карты разлетелись по всей камере. Остальные трое мгновенно вскочили на ноги, вооружившись напильником и двумя солидными табуретами, приготовились к атаке.

«А, будь что будет», – бесшабашно решил про себя Ник, принимая оборонительную стойку.

– Ну-ка, ша! – С нар свесилась коротко стриженная седая голова. – Назад все! Отпрянули шементом, собаки дикие! Отпрянули и успокоились! Кому сказано? Порядок всей стаей облезлой навели, по-бырому!

Стол мгновенно был водворён на место, грозная троица расселась по табуретам, «шестёрка», жалобно скуля и подвывая, принялась собирать разбросанные карты.

Ник застыл у входа, скрестив руки на груди.

С верхних нар слезли двое. Вернее, слез один: пузатый, уже пожилой, с профессорской бородкой – весьма неуклюже сполз, сопя и охая. Зато второй, обладатель стриженной седой головы и перебитого в двух местах носа, средних лет, сухощавый и высокий, ловко соскочил – с ленивой кошачьей грацией.

В нём сразу угадывался опытный боец, опасный и выносливый. Да ещё и повыше Ника будет на полголовы.

Ник непроизвольно напрягся и опустил руки со сжатыми кулаками к бёдрам. Так, чисто на всякий случай.

– Смотри-ка, Профессор, – обратился седой к обладателю профессорской бороды, совсем не обращая внимания на движение Ника. – Новенький-то у нас – ловко умеет ногами махать. Кенгуру, прямо, настоящий. Когда я в далёкой молодости мореманил во Владике, у нас на корыте один узкоглазый служил, тот тоже горазд был так махать. Хилый весь из себя, в чём только душа держалась, а в драке равного ему не было.

Профессор согласно покивал головой и вежливо поинтересовался:

– Извините, молодой человек, эта техника, вами продемонстрированная, называется «кон фу»?

– Нет, не совсем, – так же вежливо уточнил Ник. – Этот вид японских единоборств именуется «каратэ-до».

– Да, да, – вновь закивал Профессор, словно что-то вспоминая. – Конечно же, «каратэ-до». Если ничего не путаю, этот термин переводится на русский язык как «пустая рука»?

Ник, в свою очередь, утвердительно кивнул.