Мастеровой

Федор ничего не понял, но лампочки менял. Нравилось. Обретя Друга, мастеровой ощутил тягу к знаниям. Освещение в доме было смешанным. Под потолками висели лампочки, дававшие тусклый, желтый свет. «Ватт 40–60», – оценил Друг. На столах стояли лампы керосиновые. Светили хорошо, но коптили и воняли. Жильцы, впрочем, не жаловались – привыкли. Некоторые использовали свечи. Все это Федор разглядел, приходя в квартиры. Замена лампочек проходила так. Швейцар нес лестницу-стремянку, Федор следом – лампочку, выданную хозяйкой. При этом та вздыхала: лампочки стоили дорого – потому как импортные, а служили недолго. В России лампочек не производили. В квартире швейцар ставил лестницу, Федор забирался наверх, где и производил процесс. Если жильцы были дома, они приходили смотреть. Наблюдали, широко открыв глаза. Друг при этом смеялся.

– Что тут хитрого? – веселился. – Обычный винтовой цоколь: одну выкрутил, другую завернул. Проще некуда.

Закрутив лампочку, Федор протирал колбу чистой тряпицей. «Так прослужит дольше», – говорил Друг. Пару раз ему пытались дать на чай. Федор отказывался и просил отблагодарить швейцара: он ведь лестницу тащил. Раз следить за заменой явилось целое семейство: чиновник в вицмундире, его дородная супруга и две дочки – пухленькие и смешливые. По завершении работы чиновник дал гривенник швейцару, другой протянул монтеру.

– Извините, ваше благородие, – отказался Федор. – Но я это делаю не за деньги.

– А чего ради? – удивился глава семейства.

– Хозяйке помогаю. Она женщина вдовая, одинокая, как откажешь? Да и жалованье у меня приличное.

– И какое же? – поинтересовался чиновник.

– Как у армейского капитана.

– Слышала, дорогая? – обратился чиновник к жене. – Вот за кого дочек нужно выдавать! А то ищем…

Супруга в ответ фыркнула, чиновник захохотал, дочки посмотрели на Федора с интересом.

С отладкой производства Федор провозился до конца лета. Завершив, вздохнул с облегчением – надоело. Пора конструированием заняться. Он как раз набрасывал на листке эскиз, когда прибежал посыльный и передал приказ зайти к Рогову. Федор отложил рисунок и отправился. В кабинете, помимо начальника мастерской, оказался и Куликов. Во взглядах офицеров, устремленных на него, Федор разглядел какое-то странное веселье.

– Садись, Федор Иванович! – предложил Куликов. – Разговор есть.

Кошкин подчинился.

– Для начала добрая весть, – начал Рогов. – Начальник завода утвердил тебе жалованье. Сто двадцать рублей.

– Благодарю, ваше благородие! – сказал Федор.

– Это не все, – подхватил Куликов. – Подписан приказ о награде отличившимся. Тебе – триста рублей.

Федор не успел ответить, как офицер продолжил:

– Нам с Михаилом по тысяче, а еще представление на досрочное производство в чин. Всем этим мы обязаны тебе. Прими искреннюю благодарность. Приглашаем отметить награду в воскресенье, в ресторане.

– А так можно? – спросил Федор.

– Почему нет? – удивился Куликов.

– Вы дворяне, я мастеровой.

– Что я говорил? – повернулся Куликов к Рогову. – Скромен, как истинный талант. Можно, Федор. А насчет дворянства… Я сын мастерового. Окончил реальное училище, поступил в Михайловское артиллерийское, где познакомился с Мишей. Он тоже не потомственный дворянин, из офицерских детей[46 - В царской России существовал такой класс, как «офицерские дети». Из-за невысокого чина родителей права на дворянский титул они не имели, но пользовались определенными льготами – например, при приеме в вузы. Из офицерских детей был, к примеру, Деникин.]. Вместе получили назначение на Тульский завод.

– Так вы друзья? – догадался Федор.

– С училища, – подтвердил Куликов. – Но на людях не показываем, потому как субординация. Что скажешь?

– Соглашайся! – посоветовал Друг. – В ближний круг зовут. Это дорогого стоит.

– Непременно приду, ваше благородие! – сказал Кошкин.

– Вот славно, – заключил Куликов. – Мы будем с женами, так что можешь взять невесту. Есть такая?

– Не завел еще, – развел руками Федор.

– Если будешь так работать, скоро заведешь, – улыбнулся Куликов. – Маменьки прохода не дадут. Нас вот с Мишей быстро охмурили.

– Коля! – насупился Рогов.

– Шутка, Миша! – поспешил Куликов. – Не подумай, Федор: жены у нас замечательные. Жаждут познакомиться: мы им уши прожужжали про тебя.

– Болтун! – хмыкнул Рогов, впрочем, незлобиво.

В назначенный час принаряженный Федор топтался у ресторана. Чувствовал себя не в своей тарелке. Шею давил накрахмаленный воротничок сорочки, потела голова под котелком, купленным для такого случая. Офицеров с женами все не было. «Передумали, что ли? – тосковал Федор. – Что же делать? Уйти? Вдруг явятся, а меня нет?» Наконец, к ресторану подкатила коляска. Опущенный верх позволял разглядеть в ней Рогова с Куликовым, а еще двух дам. Коляска остановилась, офицеры спрыгнули на тротуар и помогли выйти женам.

– Вот и наш герой, – улыбнулся Федору Куликов. – Добрый вечер. Извини, что опоздали. Пока собрались… Женишься – узнаешь, как бывает.

– Николя! – укорила офицера низенькая, пухленькая дама.

– Молчу, молчу, дорогая! – улыбнулся Куликов. – Алевтина Григорьевна, Полина Александровна, позвольте вам представить Федора Ивановича Кошкина. Золотые руки, светлая голова, гордость Тульского оружейного завода.

Федор снял с головы котелок и поклонился.

– Здравствуйте, ваши благородия.

– Обращайтесь к нам по именам и отчествам, – предложила Полина Александровна – та самая пухленькая дама, удивительно походившая на мужа. Жена Рогова, высокая и худощавая, сморщилась, но кивнула.

– С этой будут проблемы, – оценил Друг.

– Дамы, прошу! – Куликов указал на ресторан. – Нас стерлядка заждалась. И молодая телятина.

Он плотоядно пошевелил усами. Швейцар открыл им дверь, и компания вошла в ресторан. Там офицеры и Федор сдали головные уборы гардеробщику, дамы остались в шляпках. Подскочивший официант отвел их к столику. Тот располагался у сцены, где бренчал на пианино молодой человек с длинными волосами и во фраке. Стол укрывала белая, накрахмаленная скатерть. Поверх стояли фужеры и лежали серебряные приборы.