Зимняя королева

– Единственное их возражение?!

– Нет. Они еще говорят, что его характер несовместим с моим.

Розамунда почувствовала острую душевную боль, когда вспомнила эти слова отца. Она плакала, умоляла, будучи уверенной, что родители отступят, как они делали всегда. Отец, казалось, очень огорчился, что отказывает ей, но был непреклонным.

– Когда ты встретишь того, кого действительно полюбишь, говорил он, поймешь, что мы с твоей матерью имеем в виду.

– Но ты его любишь? – мягко спросила Анна.

Розамунда пожала плечами.

– В наших семьях с нашими чувствами не считаются, – тяжело вздохнула Анна.

– У тебя родные тоже непреклонные? – спросила Розамунда.

– Нет. Мои родители умерли, когда я была еще ребенком.

– О! Анна! – вскрикнула Розамунда. – Как это ужасно!

Ее родители могли дойти до крайнего раздражения, но до появления Ричарда они были нежными и сердечными с нею, своим единственным ребенком. А она с ними.

– Я их почти не помню. Я выросла у бабушки; она такая глухая, что вряд ли знала, что со мной происходит. Не так уж плохо. А потом появилась моя тетя. Она и подыскала мне это место при дворе. Они хотят выдать меня замуж, но по своему усмотрению. Как и твои родители, должна сказать.

– А кого они выбрали? Анна пожала плечами:

– Еще не знаю. Но пожалуй, кого-нибудь старого, ворчливого и беззубого. Какого-нибудь дружка тетиного мужа. Может, хоть богатый будет.

– Нет, Анна, нет!

– А-а-а! Все равно! Нам надо сосредоточиться на твоем романе. Надо придумать, как тайно переправить ему письмо… О, вот, добавь в свою ветвь омелы. Без нее никакого волшебства!

Розамунда засмеялась, взяла у Анны толстую ветку глянцевитой омелы и привязала в центре своей. В самом деле некое волшебство уже плавало в зимнем воздухе: она чувствовала себя легче с приближением Рождества.

Как ни странно, но, глядя на омелу, она видела не светловолосого Ричарда, а темные глаза, сильное худощавое тело под облегающим его бархатом, летящее над сверкающим льдом.

– Падуб и плющ, самшит и лавр вносят в дом под Рождество, – прошептала она.

В другом конце галереи поднялась какая-то суматоха: вошли мужчины, внося с собой холод дня. Среди них был тот симпатичный молодой человек, который в прошлый раз подмигнул Анне, а она от него отмахнулась. И был Энтон Густавсен, с коньками, перекинутыми через плечо: черные волнистые волосы выбились из-под бархатной шапочки.

При виде их леди захихикали, смущенно краснея. Розамунда боялась, что она тоже покраснела – чувствовала, как горят ее щеки. Она склонилась ниже к своей работе, но и в жемчужных ягодах омелы видела глаза Энтона и его дразнящую улыбку.

– Мисс Анна, – сказал один из вошедших. Розамунда подняла глаза и увидела, что это был тот, кто подмигивал Анне. Вблизи он выглядел еще симпатичнее, с длинными золотисто-русыми волосами и зелеными, как изумруд, глазами. Он улыбался Анне, но Розамунде показалось, что она заметила странное напряжение в уголках его рта и быстро завуалированную вспышку в глазах. Возможно, не она одна скрывала свои тайные чувства. – Что вы здесь делаете?

Анна даже не взглянула на него, а, наоборот, сосредоточилась на своих руках, перебирающих ленточки.

– Кто-то же из нас должен работать, лорд Лэнгли, а не только целый день резвиться на льду.

– Ох, какая тяжелая работа! – весело ответил лорд Лэнгли.

Он уселся на конец стола, свободный от плюща. На указательном пальце у него блестело золотое кольцо с чеканкой в виде гребешка феникса, герба рыцарской семьи. У Розамунды перехватило дыхание. Обожатель Анны был граф Лэнгли. И не старым, и не ворчливым. Она против воли бросила взгляд на Энтона, не хотела ни смотреть на него, ни вспоминать об их пари и своих глупых мыслях о поцелуевой ветви и катании на льду. Но ее будто что-то заставило посмотреть, что он делает. А он стоял у окна, вальяжно облокотившись о резную раму и наблюдая, как его спутники хихикают с двумя Мэри. Веселая полуулыбка играла на его губах. Розамунда крепче вцепилась в свою поцелуеву ветвь, и тут же ей померещилось видение, как она стоит с ним под зеленой сферой, смотрит на него, на эти губы, и ей очень захотелось узнать, что она почувствовала бы, если его губы прижались к ее губам в поцелуе. Она представила себе, как берет его за плечи, теплые, мускулистые под прекрасным бархатом. Как гладит руками по его рукам, а его губы приближаются к ее губам, приближаются… И тут его улыбка расплылась, будто он прочел ее мысли. Розамунда затаила дыхание и устремила взгляд в стол; щеки ее полыхали.

– Мы не только катались, мисс Анна, – проговорил Энтон. – Нас королева послала подыскать хорошенькую колоду для камина на Святки.

– И вы нашли, конечно? – едко спросила Анна, вырывая плющ из руки лорда Лэнгли.

Тот расхохотался и взял вместо плюща ленточки.

– Пока не нашли, но сегодня снова пойдем. Только самые хорошие возьмем для Рождества королевы и ее леди.

– Вот и поторопитесь. Рождество-то завтра.

– Не бойтесь, мисс Анна. Если я что задумал, то добьюсь обязательно.

– Обязательно?! – подхватила Анна. – А я-то боюсь, что для всего есть свое время, даже для разочарования.

Зеленые глаза лорда Лэнгли прищурились, а Энтон усмехнулся и подошел ближе к столу. Он склонился над плечом Розамунды, дотягиваясь до веточки падуба. Розамунда тяжело сглотнула, когда он шеей коснулся ее рукава, мягко, тепло и в то же время со снежной свежестью.

– Э, лорд Лэнгли, – протянул Энтон, – работа с падубом сделала сегодня леди такими раздражительными. Может, нам лучше удалиться, пока нас не поцарапали.

Лорд Лэнгли тоже рассмеялся:

– У вас, у шведов, такая тонкая кожа? У нас здесь покрепче защита от колючек леди.

– Разве от этого можно защититься?! – спросил Энтон. Розамунда взяла веточку из его рук осторожно, стараясь не коснуться его пальцев. – Говорят, если листья падуба закругленные, то следующий год в доме будет править миледи. Если с зазубринками, то – милорд. А какие же эти? – Энтон опять взял веточку падуба, провел пальцем по блестящему зеленому листочку. – Что бы это могло значить, если половина листа закругленная, а другая половина с зазубринами?

– Так не бывает, – засмеялся лорд Лэнгли. – В каждом доме править может только кто-то один.

– В доме королевы все листочки всегда гладкие, – сказала Анна. – А теперь будьте так любезны и помогите нам развесить в зале гирлянды.

Энтон вставил маленькую веточку падуба в зачесанные наверх волосы Розамунды; край его ладони коснулся ее щеки.

– Вот так, леди Розамунда, – шепнул он. – Теперь вы совсем готовы к празднику.

Розамунда дотронулась до веточки, но не выдернула ее, а оставила на память.

– В таком случае вам лучше опасаться моих колючек, мистер Густавсен. Их, может быть, не видно, как на листьях, но они есть.

– Учту. Но я не тот, кто испугается ожога крапивой, леди Розамунда, даже самой жгучей.

Он положил свои коньки на стол, сдвинув длинную гирлянду из плюща и лент, и подал ей руку:

– Вы мне покажете, где должны висеть ваши украшения? Я бы очень не хотел нарушить ваш замысел украшения залов.

Чуть посомневавшись, Розамунда кивнула и протянула руку, позволяя ему помочь ей встать. А другой она взяла свою поцелуеву ветвь, и они пошли за всеми остальными. Все принялись напевать.

Розамунда не удержалась и стала подпевать в счастливом предчувствии праздников. Она улыбнулась Энтону, удивленная тем, что он тоже подпевает.

– Вы знаете английские песни, мистер Густавсен? – спросила она, когда они подошли к огромному камину.