День мертвых тел

К полудню улицы и площади были полны восторженным и возбужденным многоголосьем, гремела музыка. Гуров живо представил, что будет твориться здесь вечером и ночью. И как к этому относятся местные? Он бы совсем не удивился, если приветливая бабушка, предлагавшая ему пирожок на вокзале, плюнула в тесто.

«И все это безумие при закрытом наркодиспансере», – размышлял Гуров, решив пройтись по дворам. Там дела обстояли не намного лучше. Сердитые тетки в ситцевых халатах, балансируя на колченогих табуретах, отмывали окна квартир на первых этажах. Собственными глазами Гуров видел, как мужчина выбежал из подъезда, но спасти от непристойного изображения лобовое стекло и крышу своего, видимо, автомобиля не успел. Изображение было анатомически верным, проработанным в объеме и на совесть. Хулиганы в бейсболках и банданах, не только защищающих легкие, но и скрывающих лица живописцев от взглядов и камер, бросились врассыпную.

И это центр. Где сей праздник бытия теоретически контролируется властями, но на практике ни малейшего признака контроля за происходящим Гуров не заметил.

Одного только взгляда на местный детский дом ему хватило, чтобы понять – едва ли художники согласовывают хотя бы половину из осваиваемых творчеством площадей. Тоскливая, похожая на тюремную, высокая стена приюта была разрисована сверху донизу, до зеленого ежика травы. Сюжеты отдавали предпочтение библейским мотивам: страдающие крылатые детишки, сцены Армагеддона и измененная на все лады количеством шрифтов и цветов фраза: «Ангел идет домой!»

Заглянув меж неплотно запертых створок ворот, даже сквозь запущенный сад Гуров разглядел, что от рук вандалов пострадали также стены и окна учреждения – где-то они были выбиты вовсе. Кое-где по стенам расползлись забеленные работниками пятна изуродованной штукатурки.

«Стасик, Стасик, как бы все это безобразие тебе понравилось», – Гуров остановился напротив двухэтажного, непонятно из какой столицы забравшегося в онейскую глушь, автобуса. На дверях красовалось уже знакомое изображение блондина в белой футболке. Он будто стоял полубоком и улыбался каждому, кто взглянет на него. За его спиной через два этажа окон тянулись не до конца проработанные пернатые крылья, пронзенные искристыми грозовыми молниями. Группа человек в семь расположилась неподалеку на газоне с бутербродами и чем-то пенным в коричневых полуторалитровых бутылках. Переговариваясь, художники устало кивали друг другу, не сводя глаз со своего необычного полотна.

Гуров посмотрел на залитые цветными разводами окна и крикнул сидящим:

– Здорово, ребята! Очень. Мне нравится. Но как водитель в боковое зеркало смотреть будет?

Компания молча воззрилась на него, потом перевела взгляд на автобус. Кто-то медленно поднял с глаз защитные очки. Девушки, звонко ахнув, закрыли рты ладонями. Стало понятно, что простая мысль о зеркалах в их творческие головы пришла только что.

Гуров засмеялся и покачал головой. Для первого раза информации у него достаточно, картина ясна. Самое время позвонить Капитолине Сергеевне. И пообедать.

Глава 4

Картофельное пюре с зеленью, сосисками и молочным соусом испортить тоже можно. Однако для этого нужно обладать степенью темной гениальности, доступной далеко не каждому. Картофель был с комочками, соус водянистым, не сливочным. Но было сытно и даже вкусно – романтика отпуска захватила Гурова. Настроен он был снисходительно и на досадные мелочи внимания не обращал. Запомнив кафе «Ольга» исключительно добром, мысленно поблагодарил участливую квартирную хозяйку за совет и созвонился с Капитолиной Сергеевной Молотовой.

Нужно признать, что как бы ни готовили жизнь и обстоятельства Гурова к встрече с этой уникальной женщиной, он оказался не готов.

Дворик, в котором полковник вышел из такси, оказался крохотным, буквально погребенным под сетью ветвей могучих кленов – солнечный свет в него почти не проникал. Гуров обратил внимание на нескошенную траву газонов и детскую площадку с горками и турниками в хлопьях облезлой краски. Здесь было сумрачно и влажно. Внезапно Гуров подумал, что именно в таких условиях чувствовала бы себя комфортно плесень. Как выяснилось, не только она.

На скамейке у подъезда, развалившись по-хозяйски, компания парней от двадцати до двадцати пяти культурно выпивала, заняв отходами своего торжества всю подъездную площадку и вторую скамью, стоявшую напротив. Крячко назвал бы их гоблинами: бесполезные, трусливые, недалекие. Боятся солнечного света, но могут быть опасны, сбившись в стаю.

Приблизившись, Гуров разглядел, что обе урны на детской площадке переполнены, и количества бутылок хватит даже для вечернего времени, а был только обед. Полковник остановился, решив послушать, о чем нынче беседует просвещенная молодежь.

– …я говорю ему: «И что?» А он грудь так выпятил, лицо сделал серьезное, будто истину вселенскую откроет мне сейчас, и говорит: «А то. Настоящий художник, чтоб вы знали, юноша, всегда даст натурщице на аборт!»

Компания зашлась хохотом, а Гуров ощутил разочарование. В городе с такой яркой культурной жизнью темы для анекдотов у гопников могли бы быть и разнообразнее. Увы, чуда не произошло.

Мужчина негромко кашлянул, привлекая к себе внимание, и, когда все лица обратились к нему, ласково произнес:

– Доброго дня, молодые люди. Хотя, как я вижу, утро тоже было добрым. Отмечаете что-то?

После паузы ему ответил огненно-рыжий крепыш в видавшем виды спортивном костюме и домашних шлепанцах. Видимо, заводила. Кроме него, с комфортом угощались только двое, прочие располагались на корточках рядом.

– Чего надо, дядя? Отмечаем, что день вчерашний прожит. И тебе советуем, жизнь коротка. Ты шел бы, куда идешь.

– Мне надо, чтобы вы исчезли отсюда, прямо сейчас. В чудеса не верю: пить не бросите. Абстинентный синдром – не шутки, его пережить – силы нужны. Физические и моральные. А ваш потолок – в песочницы испражняться. Домашние питомцы встречаются умнее и сильнее вас, – фыркнул Гуров, решив, что к административной ответственности ребят привлекать даже не попытается. Хотя распивают в общественном месте, за что могли бы ответить по закону. Но мороки, пожалуй, значительно больше, нежели эффекта.

Провокация вошла в сознания гоблинов превосходно. Некоторое время нетрезвые мозги с явной натугой обрабатывали сложное словосочетание «абстинентный синдром». Потом рыжий, маскируя неуверенность ленью, поднялся со своего места и оказался ниже Гурова на полголовы.

– Иди куда шел, высокий, повторять не буду. В тебе роста сколько, метр восемьдесят? Не боишься с такой высоты упасть? Иди куда шел, говорю. – Он сделал пару небольших шагов и оказался у полковника перед самым носом. Разило от парня, как от помойки за гаражами. Добавляя веса словам старшего, четверо поднялись с корточек.

«Впечатляюще, – подумал Гуров. – Стариков, детишек и мамочек с колясками пугать – самое оно. Потому вы и не отсыпаетесь сейчас после ночного грабежа и не тягаете железо в качалке, а двор загаживаете с утра – на большее неспособны».

Полковник поймал рыжего двумя пальцами за ухо и отвел от себя на расстояние, позволяющее не чувствовать запах. Детина озадаченно моргнул, а потом взвыл в голос, хватаясь за руку незнакомца. Удивился, наверное, в пальцах силы не заподозришь.

– Уже повторяешься, – не дав тому открыть рта, заговорил Гуров, как и прежде, спокойно и доброжелательно. – Чтобы не повторять одно и то же, как попугай, нужно новые слова учить, а ты не учишь. Нехорошо это. Но я здесь не для того, чтобы тебя воспитывать.

Когда он дотянулся до нагрудного кармана, компания шарахнулась в стороны так, будто в легкомысленной летней рубашке с короткими рукавами можно спрятать оружие. Гуров не имел привычки показывать документы без нужды, но он и правда приехал в Онейск не ради воспитательных маневров в стиле Макаренко. Авторитет и уважение к порядку в головах великовозрастных оболтусов ему были нужны здесь и сейчас. Не тратя времени на прочих, поднес удостоверение к глазам рыжего, выждал, раскрыл корочки. Вернул в карман.

– Безобразие прекратить. Убрать бардак, на игровой площадке тоже.

– На площадке не мы, это Егор!

– Я не спросил кто. Я сказал, убрать. Сейчас я войду в этот подъезд и через час из него выйду. Чисто должно быть, как на душе у пионерки. Если не будет, я всех вас найду, и этот разговор продолжится. Доступно?

Рыжий кивнул, краснея, как умеют краснеть только рыжие, кривя лицо от боли и унижения. Когда Гуров отпустил его, он отошел немного назад и несколько мгновений, тяжело дыша, смотрел на незнакомого мужика с опасным удостоверением и стальной хваткой. Мужественно проглотил обиду, наклонился и принялся собирать бутылки и обертки от закусок в пакет. Собутыльники нехотя, по одному, присоединились к лидеру.

Поднимаясь по лесенке с покатыми ступенями, Гуров ждал, что хулиганы бросятся врассыпную. Не бросились, продолжили порученное. «Значит, не все еще потеряно, – думал полковник, следуя на четвертый этаж. – Неплохие ребята. Жаль, ни отцов в семьях, видимо, нет, ни толкового мужского примера рядом. Вести себя по-человечески они хотят, только не знают как. Ладно. Через час вернусь к этому. Сейчас вспомнить бы, какой у Капитолины Сергеевны номер квартиры…»

Вспоминать не пришлось. Нужная дверь оказалась распахнута, и на пороге Гурова ожидала та, кого по рассказам он представлял себе совсем иначе. Пожилая женщина со строгими глазами, на которых сходство с воображаемым обликом былой наставницы Маши и завершалось, была высока, стройна и осанку имела воистину царственную. Аккуратно наложенный макияж оживлял красивое некогда лицо, платье в пол не казалось чрезмерно просторным, но и гордости хозяйки прекрасной физической формой не скрывало. Руки, выдающие обычно возраст, были облачены в высокие перчатки. Одна лежала на ручке двери, другая небрежно сжимала тонкий малахитовый мундштук с незажженной сигаретой.

Гуров, оторопевший от неожиданности, открыл было рот, но ни слова так и не произнес. Первой заговорила она:

– Имела удовольствие наблюдать ваше выступление с балкона. Приветствую и благодарю за удовольствие, уважаемый Лев Иванович! Добро пожаловать, проходите скорее в дом.

Лев Иванович, смутившись, выдавил растерянное «здравствуйте» и, чувствуя себя школьником, прошмыгнул в гостеприимно распахнутую дверь. Голос у Капитолины Сергеевны был звучный, хорошо поставленный многолетним служением Мельпомене. Артикулировала бывшая актриса так, что, если бы ей пришло в голову окликнуть Гурова с балкона шепотом, он разобрал бы каждую букву. Недавние их с Марией шутки насчет того, стала ли былая красавица похожа к семидесяти годам на бабу Капу, показались ребячеством из репертуара Крячко – даже он не нашел бы в себе сил относиться без трепета к этой царственной женщине. А кто-то находил и, очевидно, делал это регулярно.

Поразительная Капитолина Сергеевна усадила гостя в кресло с высокой спинкой и резными подлокотниками, предложила кофе. Кофе был натуральным и сваренным в турке, однако на этом роскошь приема и закончилась. Гуров отметил, что квартира, обставленная некогда с большим вкусом, бедна. Ремонт обветшал, полировка старинной мебели видала лучшие времена. Капитолина Сергеевна будто вещала со сцены в темный притихший зал, но в голосе ее угадывалась неподдельная стариковская обида.

– Да если бы дело было только в фестивале, уважаемый Лев Иванович. Поверьте, я начала эту войну задолго до приезда в город первого… живописца в респираторе. Но ведь когда началось это неудержимое веселье и наплыв туристов, житья и вовсе не стало никакого. О художественной ценности этих полотен можно спорить долго, – Капитолина Сергеевна поднесла к лицу мундштук и изящно затянулась сизым дымом. Закурила она недавно, от нервов, предварительно испросив у Гурова разрешения. Гуров, зачарованный зрелищем, против не был. – Но позвольте, друг мой, ведь эти пьяные негодяи у нас под окнами никакого отношения к искусству не имеют. Им-то чего праздновать? Торжество деградации над духом?

Гуров представил, как эта престарелая небожительница спускается со своего четвертого этажа, что для нее само по себе тяжело, и пытается найти слова, чтобы вразумить рыжего с его приспешниками. Возмущаться в голос, по-старушечьи взвизгивая, и поливать дебоширов содержимым ночной вазы она бы не стала, сочтя ниже своего достоинства. Так же, как и бросить безнадежное дело на произвол судьбы.

– Капитолина Сергеевна, вы обращались в полицию? Какие меры были приняты?

– О, мой юный друг… – патетично выдохнула прима и, с видимым усилием поднявшись с кресла, отошла вглубь квартиры. Вернулась с пачкой таких знакомых Гурову листов формата А4, исписанных крупным каллиграфическим почерком. Торжественно вручила полковнику. – Как же не обращалась, Лев Иванович, как же. Не поленилась, в двух экземплярах писала, заверяла, как положено. Сизый, участковый наш, даже принимать их не хотел. Тяжких телесных повреждений, говорит, нет. Угроз или хамства нет. Украсть у меня никто ничего не пытался, да и взять у меня нечего. Вздорной старухой обозвал.

После последних слов Капитолина Сергеевна замолчала, отведя глаза, и Гуров понял, что женщина пытается справиться с чувствами.

– Да что вы. Прямо так и обозвал?

– Не прямо. Я за дверью задержалась, слышала. Мол, ходит тут, воздух нафталином своим портит. А диспансера нет. Раньше хоть прокапать алкоголиков наших можно было. Теперь мы с нашими проблемами просто никому не нужны. А мне… Мне тяжело ходить. И ноги уже не те, сердце. Мне присесть у подъезда иногда… Ох, простите великодушно, я сейчас.

Когда, успокоившись и припудрив заплаканные глаза, Капитолина Сергеевна вернулась, Гуров собрался уходить. Выписал для себя имя участкового, интересующие факты, понял, что заявления гражданки Молотовой написаны великолепным почерком, но эмоционально, и выдать их за записки надоедливой истерички не составляло ни малейшего труда. Что, скорее всего, и сделали. Уверил, что за грубость с участкового взыщет, дело не оставит и будет держать в курсе.

Капитолина Сергеевна, провожая его, улыбалась, и Гуров понимал, что все эти слова и шаблонные формулировки одинокая впечатлительная женщина слышала уже много-много раз. Пообещал себе, что на его визите череда разочарований для Молотовой завершится.

Отделение полиции Семеновского района встретило Гурова запахом пыли, свежей краской на сваренных из арматуры решетках и надежно въевшимся в лица служак выражением выученной беспомощности. Когда через двадцать минут поисков полковнику УГРО все же удалось отыскать участкового, принимавшего заявления у Молотовой, примерный план их дальнейшего разговора словно вспыхнул у него перед глазами. За годы службы он участвовал в стольких таких же разговорах, что становилось тошно.

– Вы чего от меня-то хотите? – гнусавил старший лейтенант, Сизый Виктор Степанович, удивительным образом соответствуя цветом кожи и выражением лица своей фамилии. – Чтобы я перед ней извинился? Или чтобы я шпану с ее двора за руку держал и хорошим манерам учил, товарищ полковник? Некому их трезвить. У нас в городской больнице не то что нарколога – психотерапевта нет, кодировать и торпеды им вшивать некому. Это вам не центр, простите. Из передоза выведут, в алкогольной коме не оставят – и на том спасибо. Кто помрет, тому время пришло. Вы знаете, что в других-то районах делается? У нас на Семенке все еще, можно сказать, благополучно. Бабка эта… Простите, гражданка Молотова до сих пор на товарищеский суд и на угрозу исключения из комсомола надеется. А сейчас все совсем не так работает. Посмотрела бы она, как в Горьковском туристам краску паленую продали. Я уж не знаю, как с ней рядом огонь оказался, но пожарище был – с другой улицы ноль один звонили. У людей обгорели руки и ноги. Тут же молодняк только лавочку у подъезда занимает, а она ходит сюда, как на работу, трясет шляпой этой своей.