Черная метка в паспорте

Мы встретили их в парке. Ее и Сергея. Шли под руку, а вокруг них катались на самокатах ее близняшки. Идиллия. Семья с картинки в глянцевом журнале. Маринка тогда испугалась при виде меня, отвела глаза, даже здороваться не стала. А Сергей как будто не узнал, прошелся глазами, как по пустому месту. Правда, меня тогда это не уязвило, стало не до личной жизни. Все силы занимала борьба с раком. Сеансы химиотерапии, больницы, бесконечная боль постоянно, ужасные последствия. Я облысела, весила меньше сорока килограмм, а на прогулки меня на инвалидной коляске вывозил сын. Не до мести или обид было, на краю могилы о таком не думаешь. Я лишь одно запомнила тогда, что Маринка не счастлива. Да, именно так, на этой глянцевой картинке у нее взгляд побитой собаки. Сама улыбается, а глаза не улыбаются, они несчастные. Это я точно рассмотрела, потому что видела такой же взгляд в зеркале. Я боялась смерти. Каждый день просыпалась, смотрела на свое отражение и в ужасе вспоминала – я умираю. И у нее был страх внутри. Не знаю, чего боялась она. Мы с той встречи не виделись и не разговаривали.

Надя вдруг замолчала на несколько секунд, а потом в ярости сжала кулачки:

– Ненавижу Афанасьева. Испортил жизнь мне, Маринке. Стравил нас между собой. Я ведь обиделась на нее, что она завела с ним отношения. Знала, как он поступил со мной, через что я прошла, и все равно начала с ним встречаться. Замуж за него вышла. А сейчас понимаю, она тоже была ослеплена, как глупая бабочка, полетела на свет.

– Что вы имеете в виду? – Гуров ловил каждое слово женщины.

Она не просто свидетельница, а фактически жертва. Выжила лишь потому, что оказалась не так привлекательна для мошенника, как остальные невесты. По всей вероятности, Афанасьев понял, что денег он не получит – основная их масса пойдет на лечение, на реабилитацию. Надежда улыбнулась в ответ:

– Я ненавижу Афанасьева и благодарна ему. Он умеет поддерживать, умеет сделать так, чтобы женщина чувствовала себя королевой и в то же время маленькой девочкой. Он такую любовь во мне разжег, а после его ухода она превратилась в жуткую ярость. Это меня спасло, заставило двигаться, убегать от смерти. Он ведь… как бы вам объяснить… Словно опытный энтомолог, изучает женщину как неизвестного науке жука, замечает ее достоинства и хвалит, хвалит, хвалит. Он был прав, когда говорил, что у меня сильный характер, что я многое смогу. Комплименты, вера другого человека в меня помогли мне стать тем, кто я есть сейчас. Это сработало, как спусковой механизм. Я преодолела болезнь, вернулась в профессию, открыла свой блог и достигла успеха. За короткий срок. Мне повезло, что тогда страшный диагноз спас меня от второй стадии, через которую проходили остальные невесты Сергея. После восхищения и свадьбы он начинал их втаптывать в грязь, уничтожать морально, чтобы превратить в покорных служанок. Сначала абсолютный плюс, а потом – такой же абсолютный минус. Я думаю, поэтому у Марины были такие несчастные глаза. Их идеальный брак начал превращаться в идеальный ад.

Надя вдруг улыбнулась смущенно:

– Сумбурно все звучит сейчас. Я до сих пор эмоционально переживаю эту историю, она длилась для меня несколько лет, изменила всю жизнь.

Лев Иванович кивнул:

– Понимаю. И действительно, я немного запутался. Вы ведь говорили, что после встречи в парке не виделись с одноклассницей, с Мариной Заицкой. Откуда тогда вы узнали о второй стадии в отношениях Афанасьева с другими женщинами?

Девушка охотно пояснила:

– Люда Рыкова. Когда она начала свою общественную кампанию против Афанасьева, я предложила сотрудничество, как блогер и как журналист. Помогала готовиться к интервью, собирала информацию у других пострадавших женщин для статей.

Она вдруг залилась звонким смехом:

– Сережа был прав, на сто процентов прав. Я на многое способна. Только одного не учел, что мои силы и талант будут направлены против него.

Отсмеявшись, молодая женщина продолжила:

– Мы с Людой стали приятельницами, она рассказывала мне о ходе всей кампании. Поэтому я в курсе каждой истории. А схема у Афанасьева одна. Сначала восторгается искренне и самозабвенно, после у него начинаются трудности и нужны деньги. Когда брак заключен, начинает якобы тревожиться о безопасности избранницы, о беспомощности женщины, убеждает, что он лучше распорядится ее деньгами. Критикует, запугивает, унижает, превращая бабочку в покорную куколку, которая боится сделать движение и разозлить своего хозяина. Вот почему у Марины был страх во взгляде. Она боялась реакции Сергея, что он увидит меня и взорвется, станет злиться на нее, высказывать, говорить гадости.

У Нади в кармане громко зазвонил телефон, и она охнула испуганно:

– У сына закончилась тренировка, мне надо срочно бежать. Он ждет меня в холле. Простите, мне надо ехать.

– Подождите, вы не рассказали, почему считаете, что некоторые из жертв Афанасьева пропали! – опер не знал, как остановить свидетельницу.

Если бы они были в Москве, то он отвез бы ее на своей машине, а по пути дослушал ее показания, расспросил как следует. А здесь она ускользала у него из рук, так и не рассказав самого важного – почему она оказалась в кабинете у майора Бережнюка. Надя сунула ему визитку и торопливо пояснила:

– Мы можем встретиться вечером, когда вам будет удобно. Я расскажу все до конца. Хотела попросить прощения и помириться с Мариной, а оказалось, что ее никто не видел из наших общих знакомых уже больше двух месяцев. Дети у отца в Испании, он забрал их через суд после скандала с Афанасьевым в СМИ. Я была так удивлена, мы обзвонили с Любой остальных жертв Афанасьева и не смогли связаться еще с Софией Дубровкиной. Вчера мне позвонила мама Люды, она сказала, что машину Рыковой нашли за городом, сама она не выходит на связь. Это совсем не похоже на Люду, она очень, очень пунктуальный и обязательный человек! Поэтому я пошла в полицию, ведь они даже не признают, что женщины пропали. Никто не ищет Дубровкину и Марину, но ведь никто из родственников и знакомых не знает, где они. Конечно, Афанасьев под домашним арестом, но он очень хорошо разбирается в компьютерах и электронике. Уверена, он нашел лазейку и стал избавляться от своих жертв. Без их показаний дело будет развалено и Сергей выйдет из суда свободным человеком.

Надя нажала на рычаг двери:

– Мне очень нужно бежать. Через три часа я освобожусь. Приезжайте прямо ко мне домой. Я все вам покажу, записи интервью с пострадавшими, список женщин с подробными рассказами о Сергее. Я дам адреса пропавших девушек, телефоны их родственников. Только отвезу сына домой и буду свободна. Готова вам помогать хоть сутками, я надеюсь, что они живы и мы сможем их найти, спасти. Афанасьев, он… он умный и жестокий, но не убийца. Я уверена, женщины живы, нуждаются в помощи!

– Я обязательно приеду, Надя, – пообещал Гуров. Он проводил глазами женщину, которая исчезла в своей машине. Красный автомобиль стремительно развернулся на парковке и влился в поток.

Перед тем как выйти из салона, Гуров взглянул на себя в зеркало: бледное лицо в испарине, руки дрожат от слабости, а белки налились желтизной. Опер прислушался к своим ощущениям – неужели отравился едой в дороге или гостиничном кафе? Уж слишком плохо ему было, чтобы списать все на акклиматизацию организма к южному климату. Он повернул голову к темным окнам казенного учреждения. В сумраке помещений с солнечной улицы было не рассмотреть десятки любопытных глаз, но оперуполномоченный был уверен – коллеги наблюдают за каждым шагом визитера, пытаясь вычислить, как можно быстрее избавиться от московского засланца. Ему, конечно, есть что сказать, уже сейчас можно устроить разнос местному начальнику, указать на ошибки и недочеты в работе. Информации хватит для начала внутренней проверки действий сотрудников: пропавшие женщины, оставленные без внимания со стороны органов, непродуманность домашнего ареста Афанасьева.

Только все обнаруженные ошибки он обсудит не с местными операми, а с генералом Орловым по окончании рабочего дня. Сейчас нужно узнать официальную версию расследования. Все-таки вполне может быть, что его недоверие напрасно и Надежда Хвалова просто не в курсе всех оперативных мероприятий. Так бывает иногда: свидетели или потерпевшие хотят правосудия как можно быстрее, горят желанием отомстить за пережитую боль и потерю, не принимая во внимание, что работа сотрудников регулируется законом, а не является импровизацией. Иногда преступник находит щелку в законе, а у опера оказываются связаны руки. Тогда и начинаются обвинения полиции в бессилии или коррупции, а общая атмосфера раздражения, давление начальства, жалобы жертв приводят к новым ошибкам, желанию пойти на поводу и получить от преступника признание вины любой ценой. Подтасовка фактов, слепота к мелким деталям – частая ошибка новенького старательного опера, но не такого опытного сыщика, как Гуров. Он знал, что сейчас лучше собирать сведения, внимательно вслушиваясь в каждое слово коллег, свидетелей, родственников, а не пороть горячку.

В кабинете его уже ждали, на столе стояла пузатая бутылка с янтарной жидкостью, рюмки и тарелка с закуской. Майор Бережнюк радушно предложил:

– Господин полковник, Лев Иванович, может быть, с дороги стресс снимете? А потом сразу к делу. Вы вон какой бледный, лечение не повредит.

– Спасибо, и правда после дороги чувствую себя не очень. Поэтому давайте лучше сразу к делу, и потом я в гостиницу – отлеживаться, – отказался от скрытой взятки Гуров.

Майор с явным сожалением на лице убрал приготовленное угощение на сейф и вздохнул:

– Давай, Сладкевич, докладывай.

Павел, не меняясь в лице, сухо заговорил:

– Поступило заявление о пропаже гражданки Рыковой, свидетельницы по делу Афанасьева. По информации от матери Рыковой, та не вернулась домой в положенное время после работы.

Анатолий Юрьевич нахмурил тяжелые брови:

– Давай ближе к делу, какие мероприятия провел? Результат какой у тебя, Сладкевич, результат?

Сладкевич осекся, как от удара, но на лице не проявились эмоции. Он так же сухо ответил:

– Изменена мера пресечения для Афанасьева. Еще сегодня планировал его допросить по исчезновению Рыковой, отложил до приезда полковника Гурова. Осмотрел найденную машину Рыковой, опросил местных жителей.

– И? Появились данные, которые позволят квалифицировать исчезновение Рыковой как преступление? – буркнул Бережнюк в нетерпеливом раздражении.

Вид у его подчиненного стал еще мрачнее, неприятно расписываться в собственном бессилии:

– Пока ничего, свидетели не нашлись. Камера на выезде из города засекла машину Рыковой около восьми вечера, в салоне она ехала одна по трассе в направлении Азова. По моей версии, возможно, ей угрожает Афанасьев. Поэтому она скрывается до момента суда. Матери не сказала, чтобы не выдать убежище. Ну или у Афанасьева есть информация против Рыковой, он шантажирует ее, заставляет отказаться от показаний, имитировать исчезновение. Думаю, что стоит опросить ее подруг, поспрашивать у местных в Азове, может быть, кто-то ее подвозил или видел на вокзале. Надо отследить маршрут Рыковой. По остальным пропавшим девушкам, – майор покосился на своего начальника, ловя очередной неодобрительный взгляд, – заявлений не поступало, поэтому проверка по ним будет проведена завтра. Как с Рыковой разберусь.

Бережнюк фыркнул в ответ:

– Может, так, может, не так. Конкретики кот наплакал. Мы не художники, а опера. Докажи, что преступление имеет место быть. Дел у тебя, Павел, на сутки вперед. Действуй тогда, чего ждать. И это… – очередной смущенный взгляд на москвича. – Защитник Афанасьева атакует там звонками начальство, уже до министерства крик о полицейском беспределе поднял. Так что нужны доказательства его вины, ну ты понимаешь сам, железобетонные улики, свидетелей надежных. Или придется выпустить, по его амурным делам материалы передаем в мировой, по нашей части статей не нашлось.

Сладкевич пробормотал себе под нос:

– Без тела-то что мы ему предъявить можем… надо продлить задержание.

Брови-домики поползли вниз:

– Выполнять приказ.

Огорченный опер сгреб бумаги:

– Есть выполнять, – вопросительно взглянул на Гурова.

Лев поднялся со своего места, с трудом нашел силы на вежливое прощание. Перед глазами все плыло, дурнота не отпускала, затуманивая сознание. В коридоре он выдавил из себя:

– Есть комната для допросов у вас? С зеркальным стеклом? Я не буду присутствовать, посмотрю со стороны. Поговори с подозреваемым и отпускай. А завтра утром вызывай его на новый допрос, подумаю над вопросами и над тактикой.