Легенда преступного мира

– Видите ли… Расследование этого убийства поручили мне и моему напарнику, полковнику Крячко. Понятное дело, если мы не найдем убийцу, на нас повесят всех собак, оставят без премии, да и служебный рост – а кто о нем не мечтает? – окажется под большим вопросом. Значит, что из этого следует? Правильно: во что бы то ни стало надо найти того, кто убил журналиста. Ну или того, кто признается в этом… – с циничной многозначительностью Гуров выделил последние слова.

Это заявление еще больше напрягло его собеседника.

– И вы решили, что это мог сделать именно я? – возмущенно и с сарказмом спросил Брухашко.

– Павел Павлович, если бы я спросил вас, скажем: летали ли вы на Луну, и вы мне ответили бы «нет», то я поверил бы вам без малейшей тени сомнения. А вот что касается убийства Токарнова, то… С этим вопросом дело обстоит гораздо сложнее. Кстати, Павел Павлович! Какого черта вас занесло в криминал? Вы же добивались невероятных успехов на музыкальном поприще! Е-мое! Если бы я имел такие же таланты, как у вас, то меня в угрозыск и палкой никто не загнал бы. Но, увы, у меня таких дарований нет. А вот у вас… – мечтательно сказал Лев и сделал многозначительную паузу. – Представляете, сейчас висела бы на всю стену вон того дома афиша: великий пианист Павел Брухашко дает сольный концерт. Это же – всемирная слава, громадные деньги, сотни самых красивых женщин… А что в теперешней, реальной жизни? Мелкие, не самые оригинальные аферы, ходки в тюрягу, жизненные перспективы – коту под хвост. Это все равно что картину Ребрандта продать за стольник и радоваться купленной на эти гроши бутылке паленой водки… – он укоризненно покачал головой.

Гуров специально столь резко поменял тему начатого разговора. Как когда-то учил его, еще молодого стажера, один из его наставников – старый опер Михаил Степанович Лосев, «клиента» сначала нужно расслабить, потом – ошарашить, а потом – озадачить. Нужно несколько раз резко поменять его эмоциональный фон, резко поменять течение мысли. Это помогает взломать его внутренние защитные психологические барьеры. И, надо сказать, в своей практике этот прием Гуров использовал уже не раз. Не так уж и редко эта психологическая уловка оказывалась весьма эффективной, когда требовалось вызвать подозреваемого на откровенность.

– Почему-почему… Так сложилось! Как говорится, так карта легла… – судя по выражению лица Тротила, своими рассуждениями Гуров попал в самое больное место уголовника. – Попал в черную полосу, вот и занесло…

Неожиданно для самого себя, Брухашко вдруг разоткровенничался. Кривясь и морщась, он согласился, что – да, у него и в самом деле был талант, были перспективы. Но однажды он пережил, причем два раза подряд, самые большие разочарования в своей жизни. Все началось с женщины. Ему было пятнадцать, когда весенним днем, вернувшись с занятий в «музыкалке», на своей лестничной площадке он случайно столкнулся с соседкой по этажу, молодой разведенкой Анджелой. Та слыла особой весьма раскованной, с «широкими взглядами» на жизнь. От нее пахло вином и духами. Она явно искала приключений. Подмигнув Пашке, соседка поинтересовалась его успехами в музыке, а потом, вспомнив, что у нее есть пианино, попросила парня немного ей поиграть. В квартире выяснилось, что никакого пианино у разведенки нет, зато есть початая бутылка ликера. Они выпили по рюмке, и Пашка оказался с Анджелой в постели.

Длились его отношения с соседкой около года. А потом, таким же весенним днем, позвонив в дверь Анджелы, он увидел перед собой здоровенного усатого брюнета.

– Тебе чего, пацан? – вытаращился тот, изучающе глядя на подростка. – Это не твой, часом, хахаль? – обернувшись, спросил он Анджелу.

– О чем ты, Арсен?!! – донесся из глубины квартиры голос молодой женщины. – Стану я связываться с малявкой из детского сада! Ха-ха! – пренебрежительно бросила она.

Дверь тут же захлопнулась перед самым носом Пашки, и он, чувствуя себя морально убитым, побрел домой. А на следующий день ему снова крупно не повезло. Пашка вдруг узнал, что на региональный конкурс молодых исполнителей, к которому он так готовился, поедет не он, как ранее ему обещали, а его главный конкурент Борька Мельников, сын крупного столичного кооператора. Судя по всему, Борькин папа очень щедро заплатил их преподавателю…

Завершил эту полосу неудач скандал с матерью. Та каким-то образом узнала о том, что ее сын похаживал к непутевой соседке, и сильно его за это отругала. Сделав вывод, что весь мир против него, Пашка тем же вечером сбежал из дому. Около недели бродяжил. Потом встретил «нормальных пацанов» и влился в их компанию. Потом сам стал ее главарем. За вспыльчивый характер получил свое прозвище – Тротил…

– …Так что, гражданин начальник, мне просто сильно не повезло, – закончил Брухашко свое повествование. – Так все-таки, что там за предъявы ко мне у «уголовки»?

– Все очень просто… – глядя на кроны деревьев, ответил Лев с нотками доверительности. – Судмедэкспертиза показала, что Токарнов был застрелен из пистолета системы Браунинга. Выстрел был произведен почти в упор. Трассолог установил, что стрелявший на голову ниже убитого. Тут же возникло предположение, что этим стрелком мог быть только Иннокентий Чумакин: именно он ниже Токарнова ростом, именно у него была такая особенность – стрелять с близкого расстояния в сердце, и именно из браунинга. Потом было установлено, что граждане Чумакин и Брухашко пересекались в местах лишения свободы. Чумакин был объявлен в розыск. И тут… Опять, как говорится, рояль в кустах: Иннокентия нашли, но уже в морге. Возник вопрос: у кого мог быть мотив ликвидировать Браунинга? Ну, наверное, у заказчика убийства Токарнова. А кто мог заказать журналиста? Правильно! Тот, кто был недоволен его публикациями. Сопоставим все вышесказанное и попробуем угадать всего с одной попытки: кто же он, этот загадочный инкогнито, заказавший журналиста и ликвидировавший киллера?

Озадаченно хлопая глазами, Брухашко уточнил:

– Гражданин начальник, вы это серьезно, что Кешку, того, грохнули?

– Куда уж серьезнее, – Гуров чуть заметно усмехнулся. – Иннокентий сейчас в Журавлевском морге, где было произведено его официальное опознание. Гражданская жена Чумакина опознала его в безымянном жмурике, найденном в лесополосе за МКАД. Так что факт смерти Чумакина доказан на все сто. Вопрос: кто его убил?

– Секунду! А как он был убит? Его тоже застрелили? – зачастил Брухашко, выбитый из колеи тем, что сообщил полицейский.

– Нет, его отравили паленым пойлом с большим содержанием метилового спирта, – невозмутимо пояснил Лев, мысленно отметив, что для его собеседника сообщение о смерти Чумакина и в самом деле стало шокирующей новостью.

– Ек твою кочерыжку!.. – медленно крутанув головой из стороны в сторону, пробормотал Брухашко. – Вот это да! И теперь я, выходит, главный подозреваемый. Ну, задерживайте… Вот мои руки. Доставайте «браслеты».

– Павел Павлович, мне не нужны липовые подозреваемые. Мне нужны железные факты, подтверждающие чью-то виновность или невиновность. Если вы согласны с изложенными мною фактами, то тогда мы едем в главк, чтобы там официально оформить признание. Если есть возражения, хотел бы услышать их прямо сейчас. Чтобы потом на суде не краснеть, если вдруг вылезут нестыковки и вся моя работа окажется халтурой. Слушаю!

После некоторых размышлений Тротил тягостно вздохнул и поинтересовался:

– Гражданин начальник, если я прямо сейчас сделаю «чистуху», мне это зачтут?

– Разумеется! Чистосердечное, и только чистосердечное, без каких-либо умолчаний и утаек! – подтвердил Гуров.

– В общем, так… Когда убили этого журналиста?

– Примерно дней восемь-девять назад, – Лев все так же оставался безмятежен и невозмутим.

– Так вот, две недели назад вместе с Кешкой мы поехали в Питер. Ну-у… Там одно дельце провернули. А сюда вернулись четыре дня назад. Все это время были там. Так что и Кешка ни в кого не стрелял, и у меня убить его возможности тоже не было.

Неспешно шагая по аллее, глядя перед собой, Гуров уточнил:

– Кто может подтвердить, что вы все это время были в Питере? И что за дельце вы там провернули?

Издав конфузливое «гм», Брухашко рассказал, что месяц назад он «закатился» в одну «хазу», где схлестнулся в «двадцать одно» с одним серьезным каталой. Тот уже не слабо успел опустошить карманы завсегдатаев притона и предложил сыграть Тротилу. На свою беду, катала не распознал в нем не менее крутого, чем он сам, картежника. Своими чувствительными, гибкими, музыкальными пальцами Пашка умело манипулировал картами, и очень скоро весь выигрыш каталы перекочевал к нему в карман. Тогда, чтобы отыграться, шулер предложил сыграть последний кон. Поскольку у него с собой денег больше не было, он предложил старинное полотно, не так давно кем-то похищенное из квартиры известного коллекционера антиквариата. Катала его только что выиграл сам. И почти тут же проиграл.

Вспомнив, что Браунинг когда-то пару лет промышлял антиквариатом, Брухашко встретился с ним. Кешка, лишь взглянув на полотно, объявил, что это, скорее всего, настоящий Поленов. Поскольку в Москве продавать картину было слишком рискованно, приятели поехали в Питер. Там сняли двушку и начали искать покупателя. Дело это оказалось не слишком скорым. Затянулось больше чем на неделю. Чтобы не скучать, подельники нашли себе подружек и все эти дни с ними «гужбанили». Наконец покупатель нашелся. Цену он, правда, сбил на четверть, но все равно четыре тысячи баксов за полотно они взяли. И вот приятели организовали для своих красоток прощальный вечер, а утром проснулись без денег. Девахи оказались ловкими клофелинщицами. Подлив Брухашко и Чумакину транквилизатора в выпивку, красотки забрали деньги и были таковы. Впрочем, следовало отдать им должное: средства на билеты до Москвы они оставили, да еще и бутылку водки на опохмелку.

– Так что, гражданин начальник, лоханулись мы здорово! – с грустью заключил Тротил.

Выяснив все необходимые детали поездки в Питер и взяв с Брухашко написанное им чистосердечное признание, а также порекомендовав ему не покидать столицу, Гуров отправился в главк.

Войдя в свой кабинет, Лев увидел Стаса, сидящего за своим столом и смотревшего в монитор ноутбука. Судя по всему, тот зависал в интернете.

– О, Лева! – откинувшись на спинку стула, Крячко потянулся и вопросительно посмотрел на приятеля. – Как успехи? Что новенького?

– Ну, что новенького? – Гуров сел за свой стол и стукнул пальцем по клавише «энтер». – Пообщался с Тротилом. Судя по тому, что он рассказал, ни к убийству Токарнова, ни к смерти Чумакина он отношения не имеет…

Лев сжато передал основные моменты своего разговора с Брухашко.

– Вот написанное им чистосердечное признание. На серьезную статью продажа им и Чумакиным полотна Поленова не потянет. Тем более, если его удастся вернуть владельцу. Но в любом случае их пребывание в Питере в то время, когда был убит журналист, говорит о том, что в смерти Дмитрия Токарнова Браунинг и Тротил не виновны. Что касается отравления Чумакина, то у меня есть ощущение того, что это часть чьей-то аферы. Может быть, кто-то пробует нам «помочь» в том, чтобы мы клюнули на Брухашко как на главного подозреваемого?

– Вполне может быть! – Станислав вскочил со своего места и прищурился. – А что, если договориться с Тротилом насчет его временного помещения в Лефортово? Пусть думают, будто мы клюнули на эту «наживку», я имею в виду тех, кто решил его нам подсунуть как главного подозреваемого?

Гуров некоторое время напряженно думал.

– Мысль интересная… Но тут надо хорошенько подумать. Хотя бы посоветоваться с Петром – что он скажет? Да и с Брухашко удастся ли договориться? Видишь ли, бывшие сидельцы, особенно имеющие несколько ходок, люди в той или иной мере суеверные. Будучи не осужденным, добровольно идти в СИЗО, по их мнению, чревато тем, что очень скоро и в самом деле попадешь туда. Ладно, еще не вечер, мы с ним еще переговорим по этому поводу. Ты лучше расскажи, что удалось узнать от Такталиной. Ты с ней встретился?

– Встретился… – кивнул Крячко. – Нашел ее на работе. Ну чего-то уж очень важного, конечно, от нее не услышал.

…Лана Такталина оказалась худощавой, светловолосой, среднего роста, на вид ей было около тридцати. Узнав, кто и с какими вопросами к ней пришел, Лана засмущалась и поэтому на вопросы отвечала не очень охотно и лаконично. Как можно было понять из всего сказанного ею, с Чумакиным она познакомилась случайно, при довольно драматичных обстоятельствах. Минувшим летом она, уже в сумерках, со своей маленькой дочкой возвращалась от знакомых. И вдруг дорогу ей загородили трое парней, явно подпитых, явно неместных. Довольно развязно они начали уговаривать ее пойти с ними, обещая «кайф неописуемый». Прижав заплакавшую дочку к себе, Лана уже собиралась закричать, чтобы хоть кого-то позвать на помощь. Но тут откуда-то подбежал некий небритый гражданин ниже среднего роста, причем, судя по его виду, весьма серьезно настроенный. Чувствовалось, что он не из боязливых. Хихикнувших было парней он огорошил длинной фразой на непонятном языке. Вернее, язык-то был русский, но какой-то особенный. Как догадалась Лана чуть позже, мужчина говорил на жаргоне, на каком говорят в преступном мире.

Трое непрошеных «ухажеров», сразу же «сдувшись», поспешили прочь, что-то возмущенно галдя на своем родном языке. А Лана, обратив внимание на руки своего спасителя, исколотые синими татуировками, испугалась еще больше: матерь божья, вот это спаситель! Но незнакомец поспешил ее успокоить:

– Да не боись ты, не обижу! Я не садюга… Дочку твою жалко стало. Вон как напугали кроху эти хреновы «моджахеды»!

Он проводил ее с дочкой до дому, а пока они шли, рассказывал о себе. Попутно расспрашивал Лану – где работает, как зовут дочку, почему развелась с мужем… Чувствуя себя обязанной (а может, и еще по какой-то ей самой непонятной причине), Лана пригласила незнакомца на чай. Засиделись они допоздна. И незнакомец, которого звали вполне интеллигентно – Иннокентий, уже не казался ей злым и страшным. Более того, много знающий и остроумный, он сумел расположить молодую женщину к себе. И как-то так получилось, что гость остался у Ланы до утра. Потом Иннокентий периодически стал к ней заезжать. Навещал он ее, самое малое, раза два в неделю. Привозил гостинцы дочке, покупал продукты, помогал с ремонтом мебели, проводки… Иннокентий рассказал Лане о том, что у него есть гражданская жена, с которой он прожил уже около года. Но, скорее всего, они расстанутся. Чумакин надеялся, что Елена подарит ему ребенка, однако его надежды уже почти растаяли. Как-то он нашел пустую упаковку из-под таблеток для предотвращения беременности. Сожительница поспешила заверить Иннокентия в том, что «эта хреновина неизвестно с каких пор валяется». Но он понял однозначно: ребенка она не хочет.

Знала ли Лана о том, что Иннокентий отсидел более чем двадцать лет? Знала. Он ей сам рассказал об этом. Однако, по словам собеседницы Станислава, в сравнении с ее «бывшим», который, хоть и ни одного дня не сидел, но часто бил ее с садистской жестокостью, экс-киллер для нее оказался светом в окошке. Несмотря на пятнадцатилетнюю разницу в возрасте, они всегда и во всем находили общий язык. Он сразу же привязался к Ксюхе, да и девочка отвечала ему взаимностью. Правда, подруги Ланы тревожились – не будет ли беды с этим бывшим зэком? Не покусится ли он на ребенка? На что Лана возражала: нечто подобное скорее можно было ждать от «бывшего». Тот-то как раз и проявлял нездоровый интерес к малолеткам, в том числе и к родной дочке. Она и подала-то на развод не столько из-за побоев, сколько из боязни за их общего ребенка.

– А он вам рассказывал о тех, кого ему заказывали, так сказать, ликвидировать? – в ходе разговора с молодой женщиной поинтересовался Станислав.

– Да, рассказывал… – кивнула Лана. – Но, по его словам, ни одного человека не из криминальной среды он не тронул и пальцем. Он говорил так: «Я был “санитаром леса”. Я, как охотник, отстреливал вконец оборзевших волков. Заказы на правильных ментов, судей не принимал принципиально. Если бы не я и другие “санитары”, ты себе даже не представляешь, что творилось бы в России. Да, я грешник. Но за это отвечу перед Богом. Если меня определят в ад, значит, так тому и быть…».

На вопрос Крячко, не говорил ли Иннокентий о том, что ему кто-то угрожает или подбивает взяться за старое, его собеседница припомнила, что подобное действительно было. Месяц назад ему звонила какая-то женщина и, как поняла Лана, предложила кого-то «убрать», но Чумакин довольно резко ответил, что считает себя «санитаром», а не «мясником». Он так и ответил звонившей ему: «На такой заказ, мадам, ищите себе мясника. Я – санитар, и такие заказы не принимаю!» Еще Лана рассказала о том, что недели три назад Иннокентий приехал к ней радостный и возбужденный. Он рассказал о том, что намечается некое очень даже «клевое дельце». Как он считал, если оно «выгорит», то поможет ему заработать «крутые бабки», после чего он переедет к ней уже навсегда. Потом недели две он не появлялся и лишь изредка позванивал, а потом приехал хмурый и чем-то крайне огорченный. Лана сразу же догадалась, что «клевое дельце» у него не «выгорело».