Изгои. Роман о беглых олигархах

Я взглянул на футляр:

– Расскажи поподробнее, как ты его достал. Я не стану объяснять, зачем мне это, но раз спрашиваю, значит, нужно.

Семен жестом попросил сигарету, она оказалась в пачке последней.

– Последнюю и вор не берет, но еврей, ты знаешь, – Семен вздохнул, – возьмет. А достать то, что ты просил, оказалось несложно. А скоро, видимо, станет совсем просто.

Я удивился:

– Совсем просто? Что ты хочешь этим сказать?

– А ты видел, кто станет президентом? Черный! А черные – это бич Америки, ее проклятье. Знаешь, что мне рассказал тот парень, который достал эту штуку? Правда, парнем-то его назвать язык не поворачивается, ему больше подходит прозвище Капитан-Америка-на-пенсии или какой-нибудь Солдат Удачи. Тертый мужик, с ним интересно было поговорить. Так вот, давным-давно он был офицером в восемьдесят шестом десантном полку, полк стоял в Северной Каролине. Когда в шестьдесят восьмом в Мемфисе смертельно ранили Мартина Лютера Кинга, в Вашингтоне вспыхнуло восстание. Черные выползли из своих трущоб и устроили резню, стрельбу, в общем, настоящую революцию. И вот его полк погрузили в самолеты, не объясняя, куда именно они следуют, и лишь при подлете к Вашингтону, когда они увидели, что над городом стелется черный дым, им разъяснили задачу: «Восстановить законность и порядок на улицах». Тогда этот парень понял, что только от него зависит – случится ли непоправимое, станут ли его солдаты стрелять в гражданское население или нет. Он отобрал у них патроны, а мне потом объяснил: «Я был молод, а мои солдаты еще моложе. Они могли испугаться, начать палить во все, что движется. Когда у тебя в руках автоматическое оружие, то очень хочется пустить его в ход».

– Это факт, – задумчиво сказал я, вспомнив пару похожих эпизодов из собственной жизни.

– И вот идут они по какой-то там улице на окраине, там, где обычно селится всякий протестный электорат, лодыри и оборванцы, и вдруг по ним открывают огонь. Парень видит, что стрельба ведется из жилого дома, с восьмого этажа. Все занимают позицию, а он просит себе матюгальник и орет в него: «Панки, это не сраный полицейский наряд или национальные гвардейцы. С вами говорит такой-то и такой-то офицер из восемьдесят шестого регулярного десантного полка американской армии. Если вы сейчас же не прекратите палить, я дам команду, и ваш дом сровняют с землей, а вас и в аду со свечкой никто не найдет». Стрельба тут же прекратилась, а на третий день восстания к солдатам стали подходить девушки с целью завязать отношения для создания крепкой американской семьи или как минимум быстрого и яркого секса. И вот тогда, в шестьдесят восьмом году, Капитан Америка понял, что дальше ничего не будет. Все успокоится. Если девушки хотят заниматься с солдатами постельным рестлингом, то мир не за горами. Все и успокоилось. «А сейчас, – сказал он, – когда эти идиоты выберут президентом Обаму, тут-то всем и придет крышка». Как говорится, каркали-каркали, мол, «скоро Америку постигнет катастрофа», вот и накаркали.

Мне стало совсем интересно. Так интересно, что я забыл даже о негодяйской выходке Семена:

– Ну! Так что будет?

– «Обаму застрелят, – так сказал Капитан. – Причем постараются сделать это еще до президентских выборов». Одно дело, когда убивают кандидата в президенты, и совершенно другое, когда шлепают президента. Хотя в случае с Кеннеди все получилось. Застрелили и его, уже президента, и его брата, сенатора и кандидата в президенты. Стоило Кеннеди-старшему заикнуться о правах черных и отмене сегрегации,[11 - Узаконенное ранее разделение граждан США по цвету кожи. Впоследствии сегрегация была отменена, но по умолчанию сохраняется по сию пору.] как его тут же убрали. «И не надо, – сказал этот ветеран-всезнайка, – искать в убийстве обоих Кеннеди руку Москвы или что-то вроде этого. Всегда найдется быдло, реднек,[12 - Redneck (букв. «красношеий») – белый американец без образования, как правило, шовинист и зачастую член ку-клукс-клана.] который купит в магазине карабин с оптическим прицелом или многозарядную сорокапятку, подойдет к Обаме поближе и снесет ему полчерепа. И вот тогда-то начнется такое, что значительно страшнее, чем изменение климата, нашествие динозавров и все то дерьмо, которым пугает обывателей Голливуд. Произойдет черная революция, и Америка превратится во вторую ЮАР. Я уже стар, но мне противно от того, во что превратилась моя страна с таким пониманием политкорректности. Черные – они другие. Я поэтому даже не спрашиваю, для чего тебе – мне, то есть, – пояснил Семен, – зачем тебе полоний. Может, ты траванешь им Обаму или твои друзья? Революция всегда начинается с евреев». Вот что он сказал, – не без гордости закончил Семен.

– Чем же занимается этот старичок на пенсии, если смог достать такое? – не выдержал я.

– Я думаю, – Семен перешел на шепот, а лицо его выразило испуг, – что он посредник.

– Кто же «первые руки»?

– Витя.

– Бут?

– Да заткнись ты! – Семен побледнел. – Кто Витю помянет, в живых не будет. Он из-под земли достанет.

– Клал я на него, – я щелкнул пальцами на испанский манер. Получился сухой резкий звук кастаньеты. – Я с Витей знаком не хуже, чем с тобой, я, может, с ним спирт пил, с Витей-то. Витя никто, чтоб ты знал. Он просто наемный менеджер, кто-то вроде разъездного коммивояжера. У него контракты с нашим «Росвооружением», «Локхид-Мартин», израильским «Галалом», австрийским «Глоком» и еще с тьмой производителей, которые не могут официально продавать свой товар некоторым, скажем так, странам и категориям населения. И всем им нужен Витя. Он оперирует чужим товаром и чужими деньгами, а расплачиваются с ним всегда после сделки, то есть деньги от продажи оружия он сперва заносит на базу, а потом получает свои посреднические. Классические отношения работодатель – наемник, поэтому даже если какой-нибудь безголовый журналюга или писатель утратит инстинкт самосохранения и вздумает написать про Витю Бута правду, этого бумагомараку никто не издаст, а если издаст, то его больше нигде никогда не найдут. Жаль, я не знал, что «Локхид» делает такую прелесть. Я думал, «Першинги», «Стелсы», «Томагавки», то есть что-то такое крупное, а у них, оказывается, есть радиоактивные проекты. Ведь штуковина-то, кажется, серийная?

Семен умоляюще сложил руки на груди:

– Дорогой мой, я ничего этого не хочу слушать, и знать я тоже ничего больше не хочу. Ты продолжаешь играть в свои игры – я лишь скромный владелец лавочки. Ты попросил – я достал. И все, и ладно: свиделись и разбежались.

– Да иду я, иду… Я и впрямь что-то заболтался. Неожиданно прорезавшаяся болтливость – первый признак старости, Сеня, как ни крути. Ну…

– Прощай! – со значением в голосе выпалил Семен, и я видел, как помрачнело его лицо, когда я поставил перед ним сумку, чиркнул зиппером и вывалил содержимое прямо на пол: пачки ценных бумаг, много пачек. Я таскал с собой по Нью-Йорку капитал, нескромный даже для Манхэттена.

– Что это? – Семен маскарадно прищурился. Это был его фирменный «близорукий» прищур.

– Это? Это плата за товар.

– Но мы ни о чем таком вроде не договаривались, – Семен, не отрываясь, смотрел на пол, усеянный разноцветными пачками акций. На каждой акции в одной из верхних пачек был проставлен ее номинал: один миллион долларов.

– Семен, мне не нужно, чтобы кто-то, кто помог тебе достать полоний, мог узнать, для чего именно он мне понадобился. Во всяком случае, пусть это остается секретом какое-то нужное мне время. Потом-то скрывать не будет никакой надобности, скорее наоборот. Так что передай это сам знаешь кому. Не стану произносить его имени, раз уж ты так его боишься.

– А что это? Ведь это не деньги?

– А ты хочешь, чтобы я таскал с собой несколько килограммов наличности? Это акции Уоррена Баффета.[13 - Один из самых известных инвесторов, входящий в верхние строчки списка богатейших людей мира.] Каждая номиналом в миллион. Я не ошибся с суммой?

– Да нет… Даже много.

– Я хочу, чтобы ты взял себе пяток. Ремонт сделаешь в магазине, купишь пару конкурентов-соседей, то да се. Лишними ведь не будут?

– Будь ты проклят, – надрывным, со стоявшими в нем слезами голосом ответил Семен. – Ведь я думал, что вы от меня отвяжетесь.

Я уже стоял в дверях, но повернулся и с сожалением пожал плечами:

– Кто из нас волен распоряжаться своим словом? Никогда не спеши говорить «прощай». Мне.

* * *

У меня бывают провалы в памяти. Я сумасшедший? Может быть… Во всяком случае, порой забавно становится ощущать, как меняется мир вокруг меня. Мозг начисто стирает эпизоды промежуточных событий, я не помню, как шел по улице, но в голове останется запись, если в это время произойдет хоть что-то более значимое, чем просто прогулка. Я знаю, что в психиатрии мой случай изучен, – это заболевание, один из видов сумасшествия. Я знаю. Вернее, я знал, но… забыл, как это называется.

Сегодняшняя встреча с Семеном, разумеется, запомнится, и это будет вторым по счету ярким отрывком моей новой, совсем еще крохотной жизни. Жизни, которая началась после того, как открылась дверь камеры и меня извлекли на свет, предварительно критически осмотрев и посоветовав как следует помыться, побриться и вообще привести себя, что называется, «в порядок».

Я угодил в тюрьму после бегства Оли. Она не просто ушла от меня, как уходят обычно: сцена, хлопанье дверью… Нет. Она именно сбежала, и ничто не предвещало такого ее поступка. Утром, а она всегда просыпалась очень рано, за ней приехал автомобиль. «Я жаворонок, доживу до ста лет назло всяким гадам», – эту ритуальную поговорку она произнесла и тогда, в наш последний день. Мне никуда не нужно было ехать, я догуливал отпуск, оставалось еще три дня, и я, вернувшийся из южных широт, приходил в себя после смены часовых поясов. Получалось плохо, оставался один способ: напиться до беспамятства, тогда организм сам переведет часы в нужное ему положение. Я сонно улыбнулся Оле, и тогда мне показалось, что она посмотрела на меня не так, как обычно, а со странной смесью испуга, любопытства и какого-то непонятного торжества. Когда долго живешь с одним и тем же человеком и вам все еще есть чем заняться по ночам, то без труда можно научиться вот так вот «послойно» считывать его взгляд. Будь мой мозг на острие восприятия, я, возможно, дернул бы жену за рукав и потребовал от нее объяснений или, во всяком случае, спросил: «Почему ты ТАК смотришь? Со мной что-то не в порядке?» Но я ужасно хотел спать, тело ломало, и мне желалось, чтобы она как можно скорее уехала в свой банк, куда угодно, лишь бы я остался один. Я вышел на балкон и успел увидеть, как машина выезжает с проселка на асфальтовую дорогу. Помахал ей, на мгновение вернулся в дом – лишь для того, чтобы достать из шкафа бутылку купленного в магазинчике аэропорта виски. Как и у всякого пьющего человека, в моем доме никогда не было бара, мы просто покупали спиртное в количестве, достаточном для одного-двух застолий, и все. На моей работе спиртное возведено в ранг члена коллектива, в генеральское звание. Пьют у нас много, и я вообще думаю, что к нам подсознательно идут люди с железобетонной печенью: коллектив преимущественно мужской, и в каждом кабинете найдется водка или коньяк – это составная, пополняемая часть инвентарно-казенного интерьера.

С бутылкой и надетым на ее горлышко стаканом я вернулся на балкон, устроился поуютней, налил полстакана и залпом выпил. Бутылка была объемной, августовское солнце медленно поднималось над Истринским водохранилищем, и я смотрел на его ярко-алый диск, с наслаждением вдыхая запах, шедший от спокойной воды, идеальную зеркальность которой еще не нарушили серферы и любители ревущих водных мотоциклов. Как ни странно, за все годы, что я жил здесь, мне удалось застать эту картину всего лишь в третий раз, и сейчас я наслаждался своим алкогольным одиночеством и обостренным после виски восприятием окружающего. Я провел на балконе бог знает сколько часов, отвлекаясь по естественным делам и совершая короткие набеги на холодильник. Кипевший от виски мозг лишь раз обожгла удивленным холодком мысль: «А почему молчит телефон?» Но расслабленная беззаботность тут же нагрела эту мысль до нужного градуса, превратив ее в успокоительную: «Я же в отпуске, вот и не хотят беспокоить». Если бы это было правдой хоть на один процент! После очередного возвращения на балкон я увидел, как на проселок свернули сразу четыре больших автомобиля, внешний вид которых запросто мог свидетельствовать в пользу их принадлежности моей организации. И если утренней природой за последние пятнадцать лет мне удавалось полюбоваться с родного балкона крайне редко, то такие вот представительные визиты были для меня делом привычным, и поэтому я совершенно не удивился этим четырем черным машинам, вернее, почти не удивился. Меня слегка озадачило присутствие среди них микроавтобуса – с виду ничего особенного, а изнутри автозак, бронированная тюремная камера вип-класса. Кто только не становился пассажиром этого автобуса! Если бы он мог говорить и имел на это право, то рассказал бы столько, что точно хватит на сюжеты для нескольких романов в стиле «фикшн» карманного формата. Такие читают в электричках.

«Какого черта они приперлись без звонка! Куда я сейчас поеду в таком виде?!» Я посмотрел в зеркало, увидел красную, как утренний солнечный диск, собственную физиономию, еще раз в сердцах плюнул и пошел встречать не дорогих, но ожидаемых гостей.

Оказалось, что никто из моих посетителей и не надеялся на гостеприимство с моей стороны, поэтому я столкнулся с одним из них уже в прихожей. Спрашивать, как он проник в мой дом, было бессмысленно: для таких гостей еще не придумали замков. В руке он держал какие-то безобидные с виду бумаги, а вот двое его спутников в черных масках были вооружены автоматами:

– Привет, Виталик, – с усмешкой обратился я к державшему бумаги человеку. – Я хоть и выпимши слегка, но все же удивлен причиной столь откровенного вторжения. Короче, что случилось-то?

– Понимаешь, – он мялся и заглядывал в свои листки, – я даже не знаю, с чего начать.

Виталик мой заместитель. Во время моего отпуска он полноценный руководитель, а случись со мной что-то непоправимое, он встанет к рулю вместо меня. Мы знаем друг друга двадцать два года, еще с четвертого курса института, и между нами никогда не пробегала кошка.

– Начни с чего-нибудь, – ответил я, – например, присядь и попроси ребят выйти.

– Не могу.

– Почему? – искренне удивился я.

– Боюсь твоей неадекватной реакции, – Виталик был официален и по-прежнему избегал встретиться со мной взглядом. – Если в доме есть оружие, лучше сдай.

«Быть может, это шутка?» Я, пожалуй, простил бы им этот маскарад, они знают, что с чувством юмора у меня все в порядке. Но что-то безжалостно подсказывало мне – никакая это не шутка.

– Есть охотничье ружье, твой подарок. На втором этаже, в сейфе.