Ученик мага

– Бросьте, – вполне серьезно сказал Санчес. – Я работаю на грани, но я никогда не переступаю ее. Я знаю, за что меня любят, я знаю, за что меня терпят. Знаю черту, за которой терпение лопается, и никогда ее не переступлю. Любой эпатаж должен иметь свои границы. И никакой эпатаж не стоит того, чтобы я рисковал ради него своей шкурой.

– А как же идеи? Идеалы? Ценности, наконец?

– Идеалы и идеи такой же товар, как и все прочее, – журналист повернулся на бок, подпер щеку ладонью и отклячил бедро, умышленно или нет, но напоминая девушку легкого поведения. – Главное, правильно преподнести и подороже продать, ну или продаться. Нет, бывают искренние, которые свои идеалы пихают в то, что пишется в угоду тенденциям, власти, цензуре, читателю. Но даже если они двигают светлую идею, она все равно работает на систему. А если она идет вразрез с системой, то система его уничтожает. Лояльный автор – почет и стабильная работа, революционер – ссылка и нищета.

– Слышали бы вас сейчас ваши читатели.

– Плевать я хотел на этих читателей, – фыркнул Санчес. – Пока мои статьи – товар, и товар продающийся, мне начхать на каждого гребаного покупателя. Где сердитое бурчание, там скандал, а любой скандал привлекает внимание.

Ниро брезгливо поморщился. Он всегда подозревал, что журналисты люди без чести и совести, но чтобы настолько…

– Но есть для вас хоть что-то святое?

– Конечно, – ухмыльнулся Санчес. – Тот, кто меня продает. Тот, кто меня печатает. Без них я – никто. А те, которые читают… да им все, что угодно впарить можно. Если я начну писать про то, как с неба спустились боги и устроили потасовку в городском парке, это будут читать. Найдутся, конечно, те, кто возмутится, но и они прочитают. Если я начну писать с нарочитыми ошибками, куча борцов за чистоту языка предаст меня анафеме, а еще куча кретинов станут подражать моему гениальному слогу. И при этом те и другие будут меня читать. Они никуда не денутся, покуда мой редактор предлагает им к завтраку меня под кофе, овсянку и жареные яйца. Да если я открыто назову их всех идиотами с первой полосы, они все равно будут меня читать. Более того, большая часть их примет это с восторгом.

– Почему?

– Потому что они идиоты, – пожал плечами Санчес.

– Но ведь должно же быть уважение к читателю? – не выдержал Ниро.

– Уважение к читателю быть должно. Уважение к читателю есть, – загрустил вдруг Санчес. – Читателей вот только нет почти.

– Да, – фыркнул пристав. – Похоже вы забыли, какой тираж у вашей газеты?

Санчес посмотрел на пристава с возросшим удивлением.

– Господин Ниро, вы вправду считаете, что любой, кто научился складывать буквы в слоги и слова – читатель?

– А разве нет? – сгоряча ляпнул пристав.

– Складывать буквы в слова умеет любой гимназист. Но это умение не имеет ничего общего с умением понимать написанное. Я уж не говорю о том, чтобы читать между строк. Для этого нужны культура, образование, воспитание, наконец. А «Огни Вероллы» покупают все, вне зависимости от умения думать.

Пристав обиженно отвернулся от журнального столика и мысленно поклялся больше никогда не покупать паршивую газетенку. Впрочем, здесь ему предлагали эту желтую прессу совершенно бесплатно.

Поразмыслив, Ниро подцепил «Огни Вероллы», думая, что заснет под пару-тройку глупых статеек.

– Бинго! – радостно возвестил журналист.

Пристав отдернул руку, роняя газету, и поглядел на журналюгу, ища подвох.

– Я победил, – довольный собой, поведал Санчес.

– Я с вами не соревновался.

– Не врите, – покачал головой журналюга. – Ваши душевные терзания были оттиснуты у вас на лбу крупным шрифтом. И их итог я наблюдаю сейчас. Так что вы спите на диване.

– С чего это? – возмутился пристав.

– С того, что вы проиграли со своей моралью, когда взяли в руки газету с моей статьей. Кроме того, кто-то должен спать на диване. Или вы хотите делить со мной койку этой ночью?

– Идите, знаете куда?! – разъярился Ниро.

– Знаю, – лучезарно улыбнулся журналист. – Я на койку, а вы – на диван. Спокойной ночи, господин пристав.

– Наглец, – сказал Ниро только для того, чтобы хоть что-то сказать, оставить последнее слово за собой.

17

Вино возымело странный эффект. Винсент, смешавший с вином пиво, отключился и теперь мирно похрапывал, откинувшись на спинку стула и запрокинув рыжую голову. Пантор сидел мрачнее тучи. При одной мысли о том, что чуть было не воспользовался боевой магией, на душе становилось паршиво. Нет, Мессера, как и других, преступивших закон, он не осуждал. Не было у него такого морального права. Но сам старался всегда жить по закону. А тут… Как могло случиться, что он так легко едва не нарушил закон? Ведь он уже был готов. Еще секунда и…