Национальный состав Красной армии. 1918–1945. Историко-статистическое исследование

Рассмотренные альбомы стали ключевым источником для анализа национальных процессов в Красной армии. Более полных материалов в этой области пока не обнаружено. В то же время нельзя не отметить, что они не совершенны, особенно для военного периода. Во-первых, во время Великой Отечественной войны был нарушен полугодовой шаг составления альбомов. Некоторые альбомы составлялись непосредственно к установленной дате, некоторые – сразу после окончания войны – в 1945 г., а отдельные (на 1 января 1943 г.) – только в 1954 г., по сохранившимся донесениям. За первый период войны (на 1 июля 1941 г. и 1 января 1942 г.) они вовсе не обнаружены и, возможно, совсем не готовились.

Во-вторых, хотя альбомы и составлялись по одной учетной форме № 19 (в конце войны – № 6/оп), однако приобрели полностью единообразное наполнение только в последний период войны – в 1944–1945 гг. Так, в альбоме на 1 июля 1942 г. не представлена категория раненых и больных военнослужащих, а в последующих альбомах они есть. В альбоме на 1 января 1943 г. нет данных Военно-воздушных сил Красной армии. По этой причине из нашего поля зрения выпадают сотни тысяч военнослужащих.

Однако и на этом проблемы не заканчиваются. В материалах одного органа учета (8-го отдела Оргучетного управления Главного организационного управления ГШ КА) за период Великой Отечественной войны отмечаются существенные расхождения в численности Красной армии на одну и ту же дату. В этом видится несовершенство учетно-статистического дела советского военного ведомства, выражавшееся в запаздывании поступления и обработки статистической информации, параллелизме и пересечении статистических потоков. Очевидно, что различные справочные материалы основывались на разных первоисточниках: альбомы социально-демографических сведений – на основе донесений о списочной численности военнослужащих по социально-демографическим признакам (форма № 19, в конце войны – форма № 6/оп), а помесячные сведения о личном составе – на донесениях о списочном составе военнослужащих (форма № 3). Первые данные носили развернутый характер, вторые – краткий. Поступление последних из войск было более оперативным. Так или иначе, недоучет некоторых категорий военнослужащих, а также запаздывание социально-демографических учетных сведений приводили к очень существенному расхождению с фактической численностью вооруженных сил. В источниках есть прямые указания на эти расхождения. Так, в оглавлении «Альбома списочной численности личного состава Красной армии по социально-демографическим признакам по состоянию на 1 июля 1942 г.» дано примечание: «При пользовании данными социально-демографического учета следует принимать во внимание то, что ввиду неполучения донесений ряда соединений, частей и учреждений списочная численность, показанная по этим данным, меньше фактической численности Красной армии на 10,9 % (по раненым меньше на 9,4 %)»[204 - ЦАМО. Ф. 7. Оп. 26. Д. 181. Л. 1.]. В альбоме за 1 июля 1943 г. приведена сравнительная справка о списочной численности личного состава Красной армии, показанной в донесениях о списочном составе (форма № 3) и в донесениях о списочной численности военнослужащих по социально-демографическим признакам (форма № 19). По донесениям формы № 3 общая численность военнослужащих составляет 11 449 404 человек плюс 731 420 раненых и больных, а по № 19 соответственно 10 883 977 человек и 676 006 человек. Разница – в 4,9 % по здоровым военнослужащим и 7,6 % – по раненым и больным[205 - ЦАМО. Ф. 7. Оп. 26. Д. 234. Л. 1.]. Данные о численности Красной армии по ежемесячным донесениям по форме № 3 были опубликованы[206 - См.: Великая Отечественная война без грифа секретности. Книга потерь. М., 2010. С. 39–40. Эти же цифры приводятся в большом докладе Главного организационного управления Генерального штаба «Развитие Красной армии за годы Отечественной войны 1941–1944 гг.», подготовленном в конце 1944 г. (ЦАМО. Ф. 7. Оп. 30. Д. 707. Л. 70–100).] и известны научной общественности; данные социально-демографического учета военнослужащих Красной армии рассекречены лишь недавно и впервые вводятся в научный оборот.

Несмотря на перечисленные недостатки, альбомы социально-демографического учета остаются наиболее полным и, что важно для статистического исследования, периодичным и достаточно единообразным источником по национальному составу Красной армии. В связи с этим нельзя не упомянуть о том, что почти четверть века, начиная с 1940 г. учетную службу Генерального штаба возглавлял один человек – полковник интендантской службы, затем генерал-майор С.М. Подольский[207 - Подольский Стефан Максимович (1901–1981), генерал-майор интендантской службы (1949). В Красной армии с 1921 г. В 1930-х гг. занимал различные руководящие должности по строевой службе в штабах Киевского и Одесского военных округов. С августа 1940 г. – начальник 8-го отдела Организационного управления Генерального штаба (с августа 1941 по май 1943 г. управление находилось в составе Главного управления укомплектования и формирования войск Красной армии). С мая 1943 г. – начальник 8-го отдела Организационно-учетного управления Главного организационного управления Генерального штаба (ГОУ ГШ). С мая 1946 г. – заместитель начальника Управления учета и контроля за численностью и укомплектованию вооруженных сил ГОУ ГШ; с ноября 1948 г. – начальник этого управления. С октября 1955 г. – начальник отдела планирования, укомплектования и учета численности – начальник направления по учету численности вооруженных сил Генерального штаба. Уволен в запас в июне 1963 г. (Биографическая справка предоставлена Б.В. Айрапе тяном).]. В целом это обеспечило единство и преемственность учетной работы в центральном аппарате вооруженных сил нашей страны. Возможно, упомянутые послевоенные попытки закрыть образовавшиеся в сводных документах лакуны были его инициативой, и уж во всяком случае альбомы на материалах военной поры готовились под его прямым руководством.

Материалы, отражающие статистические данные по учету личного состава Красной армии и военного призыва за период Гражданской войны, хранятся в обширных фондах Управления делами при НКО СССР (РГВА. Ф. 4), Всероссийского главного штаба (РГВА. Ф. 11), Штаба РККА (РГВА. Ф. 7). Статистические материалы за межвоенный период в основном сосредоточены в делах 4-го отдела (учета и статистики) ГУ РККА (ЦАМО. Ф. 7. Оп. 24; РГВА. Ф. 54. Оп. 6)[208 - Материалы по учету численности и состава РККА: ЦАМО. Ф. 7. Оп. 24. Д. 3, 6, 8, 14, 15, 17, 20, 25, 60, 87, 92, 102, 105, 106, 109, 114, 125, 134, 135, 167, 170.], в фонде Организационного управления Главного организационно-мобилизационного управления Генерального штаба (РГВА. Ф. 40442). За период Великой Отечественной войны – в документах Управления учета и контроля численности Вооруженных Сил Главного организационно-мобилизационного управления (ГОМУ) Генерального штаба (ЦАМО. Ф. 7. Оп. 26)[209 - ЦАМО. Ф. 7. Оп. 26. Д. 28, 29, 123, 164, 181, 234, 317, 319, 366.] и Управления мобилизации Главного организационного управления Генерального штаба (ЦАМО. Ф. 7. Оп. 881806)[210 - ЦАМО. Ф. 7. О. 881806. Д. 205, 207, 208, 212.].

Диаграмма 1.Сравнение сведений о численности Красной армии по данным полугодовых альбомов социально-демографического учета личного состава Красной армии и ежемесячного учета списочной численности Красной армии

Примечание. На нижней кривой сведения за 1.07.1942 г. приведены без учета раненых и больных, сведения за 1.01.1943 г. и 1.7.01943 г. приведены без учета личного состава ВВС.

Составлено по: Верхняя кривая построена на материалах, опубликованных в справочнике: Великая Отечественная война без грифа секретности. Книга потерь. М., 2010. С. 39–40. Нижняя кривая построена на материалах ЦАМО, выявленных автором в фонде 7. Оп. 26. Д. 123. Л. 2, 21; Д. 181. Л. 194, 199; Д. 220. Л. 29-48.

Большой массив отчетного и статистического материала, включая статистику национального учета военнослужащих, изучен также в материалах Мобилизационно-планового управления РККА (РГВА. Ф. 33994). Кроме того, важная мобилизационная статистика, связанная с военным призывом в республиках СССР и национальными формированиями и подготовкой национальных политических кадров, аккумулировалась 8-м отделом (мобилизационной подготовки) Политуправления РККА (РГВА. Ф. 9. Оп. 33). В частности, нами обнаружен, сведен воедино и проанализирован статистический материал по предвоенным призывам в ряды Красной армии начиная с 1936 г. с указанием национальности призванных. Последние предвоенные годы характеризовались радикальным приростом военного призыва в национальных регионах СССР. Эта тенденция выявлена и проанализирована в книге.

Особое внимание уделено анализу динамики численности командно-начальствующего состава из представителей народов СССР. Кадровая проблема являлась краеугольным камнем на пути широкого использования национальных контингентов военнообязанных в рядах РККА в 1920-х – первой половине 1940-х гг. Динамика подготовки командно-начальствующего состава отдельно в военно-учебных заведениях и военных академиях по национальностям в предвоенный период проанализирована по состоянию на 1 января 1931 г., 1 января 1936 г., 1 февраля 1938 г., 1 января 1939 г. и 1 января 1940 г., 1 июля 1940 г. и 1 января 1941 г., а за годы Великой Отечественной войны – за 1 июля 1942 г., 1 июля 1943 г., 1 января 1945 г. Эти материалы позволили оценить динамику и степень вовлеченности советских этносов в процесс подготовки командных кадров. Богатый статистический материал по вопросам подготовки национальных кадров выявлен также в фондах Управления военно-учебных заведений Красной армии (РГВА. Ф. 62; ЦАМО. Ф. 54), Главного управления кадров (ЦАМО. Ф. 33) и отделов кадров ряда фронтов и округов (прежде всего Среднеазиатского, Закавказского, Северо-Кавказского военных округов и Закавказского фронта).

Использование массива статистических материалов, наряду с анализом нормативной и делопроизводственной документальной базы, предоставило нам мощный инструментарий для анализа национальной политики Советского государства в Вооруженных Силах СССР в межвоенный период и в годы Великой Отечественной войны, которым не располагали предшествующие исследователи. Опора на статистические материалы позволила проанализировать конкретные проблемы истории Красной армии, связанные с этничностью военнослужащих, которые иным способом едва ли решаемы.

2.4. Учет потерь личного состава по национальностям

В заключение анализа источников имеет смысл несколько слов сказать о том, чего в книге нет, или, если быть точным, о том, что освещено лишь частично – настолько, насколько позволили источники. Это вопрос о национальном составе потерь Красной армии в годы Великой Отечественной войны. Выше уже отмечалась чрезвычайная актуальность и острота этого вопроса в историографии и публицистике, ибо наиболее зримо вклад советских этносов в общую победу может быть отражен не только в численности участников Великой Отечественной войны по национальностям, но и в числе военнослужащих, сложивших свои головы в вооруженной борьбе за Отечество. Поэтому было бы правильным дать разъяснения о возможности исчисления различных типов потерь в этническом отношении.

Централизованный учет безвозвратных потерь в Красной армии впервые был введен в Советской России в годы Гражданской войны в 1919 г. и находился в ведении Управления по командному составу Всероглавштаба[211 - РГВА. Ф. 12. Оп. 12. Д. 13. Л. 728.]. В предвоенный период учет потерь велся в Бюро по учету потерь Главного управления Красной армии. В годы Великой Отечественной войны этой работой занимался Отдел учета персональных потерь – Главного управления формирования и укомплектования Красной армии (5-й отдел). Все воинские части обязаны были направлять сюда списки безвозвратных потерь. 5 февраля 1942 г. в связи с большим объемом работы отдел был развернут в Центральное бюро по персональному учету потерь личного состава действующей армии в составе Главного управления формирования и укомплектования войск Красной армии.

Формы учета персональных потерь, подававшиеся по команде, начиная от командира взвода и до штаба дивизии (отдельной бригады), были введены еще до войны. Приказом НКО № 238 от 21 декабря 1939 г. приняты «Положение о персональном учете потерь личного состава Красной армии в военное время» и «Инструкция о порядке пользования медальонами с краткими сведениями о военнослужащих Красной армии». Во вкладной листок медальона заносились следующие сведения: фамилия, имя и отчество военнослужащего, воинское звание, год и место рождения, адрес семьи, призвавший его райвоенкомат и группа крови[212 - РГВА. Ф. 4. Оп. 12. Д. 88. Л. 666.]. Национальность погибшего не указывалась ни в листке-вкладыше «смертного» медальона, ни в имевшихся во всех отдельных частях и соединениях книгах учета безвозвратных потерь, содержавших подробные социально-демографические сведения о безвозвратно утерянном личном составе.

Не изменились требования и в годы Великой Отечественной войны. Главным руководящим документом было объявленное незадолго до ее начала (15 марта 1941 г.) «Положение о персональном учете потерь и погребении погибшего личного состава Красной армии в военное время», доведенное до всего начальствующего состава. В предлагаемых формах для заполнения сведений о потерях не содержалось графы о национальности. Не появилась она и в подготовленном с учетом опыта войны в феврале 1944 г. «Наставлении по учету личного состава Красной Армии (в военное время)»[213 - «Положение о персональном учете потерь и погребении погибшего личного состава Красной Армии в военное время» (введено приказом НКО № 138 от 15 марта 1941 г.) и «Наставление по учету личного состава Красной Армии (в военное время)» (введено в действие 1 мая 1944 г. приказом НКО № 023 от 4 февраля 1944 г.) (Русский архив: Великая Отечественная: приказы народного комиссара обороны СССР: 1937–1941 гг. Т. 13 (2–1). М., 1994. С. 258–261).]. «Командир отделения обязан иметь постоянно точный список бойцов своего отделения с данными: фамилия, имя и отчество, звание и должность, год рождения, место рождения, адрес семьи или ближайших его родственников», – указывалось в Наставлении[214 - ЦАМО. 33. Ф. 11456. Д. 689. Л. 158.]. Аналогичные обязанности были у командира взвода и старших командиров. В штабе полка «после точного установления списка погибших в боях, попавших в плен и умерших от ран и других причин, они исключаются из списков части приказом по полку, в котором указывается: воинское звание, должность, фамилия, полное имя и отчество, а также год рождения, какой местности уроженец, дата гибели и место погребения»[215 - ЦАМО. 33. Ф. 11456. Д. 689. Л. 159.]. В прилагаемых формах, в которых велся персональный учет потерь от полка до корпуса, также нигде не указывалась национальность.

Почему так произошло? Мы не склонны усматривать здесь какой-то специальный умысел. Скорее можно говорить о недосмотре. Иные формы учета личного состава в годы войны (например, рядового и офицерского состава воинских частей, маршевых пополнений, награжденных и т. п.) предусматривали указание национальности личного состава.

О возможной случайности может свидетельствовать и то обстоятельство, что в отчетности по другому типу потерь – санитарных – национальность военнослужащих указывалась. Если персональный учет безвозвратных потерь велся по правилам, разработанным перед войной Главным управлением РККА, то правила учета санитарных потерь разрабатывало для собственных нужд Санитарное управление Красной армии[216 - РГВА. Ф. 4. Оп. 12. Д. 88. Л. 674.]. В данной монографии использован большой объем статистических материалов, отражающих национальный состав раненых, заболевших, обмороженных военнослужащих. Таким образом, хотя бы частично удалось пролить свет на вопрос этнического состава потерь. Любопытные дополнительные результаты дало сравнение между собой одновременных данных по санитарным потерям с общим составом Красной армии, а также составом действующих и недействующих войск, что позволило расставить некоторые акценты в объяснении интенсивности использования тех или иных этносов в боевых действиях.

Из всех категорий потерь, относимых к безвозвратным, национальность указывалась только у бывших советских военнопленных, репатриированных на родину в 1944–1946 гг. Всего органами репатриации было учтено 1825 тыс. бывших военнопленных[217 - ЦАМО. Ф. 7. Оп. 26. Д. 28. Л. 1.]. Из этого числа на 1 368 849 человек имеются сведения об их национальности. Эти данные были опубликованы еще тридцать лет назад[218 - Гриф секретности снят: Потери Вооруженных Сил СССР в войнах, боевых действиях и военных конфликтах: Статистическое исследование. М., 1993. С. 339.], однако оставались без комментариев исследователей.

Невольно напрашивается такое наблюдение: органы государственного и военного управления не интересовались национальностью военнослужащих, безвозвратно потерянных для вооруженных сил. Но едва возникала возможность вернуть гражданина в «народно-хозяйственный» оборот, возвращался интерес к его социально-демографическим характеристикам, одной из которых являлась его национальная принадлежность. Именно это происходило с репатриантами, которые в период войны уже были полностью и навсегда списаны в безвозвратные потери. Анализ национального состава бывших военнопленных, возвращенных на родину, представлен в этой книге.

Возвращаясь к безвозвратным потерям, повторим, что в распоряжении исторической общественности источников, позволяющих полно установить их этнические параметры, на данный момент нет. Неслучайно национальность погибших бойцов и командиров не указана и в большинстве издававшихся с 1990-х по середину 2000-х гг. региональных Книгах памяти, в которых были учтены персональные потери военнослужащих Красной армии с 1923 по 1945 г.[219 - Книга памяти. 1939–1940. Т. 9 (Фабрика – Ящук). М., 2005. С. 12. Поименные Книги памяти издавались в соответствии с Законом Российской Федерации от 14 января 1993 г. «Об увековечивании памяти погибших при защите Отечества», Постановление Правительства РФ от 22 декабря 1992 г. № 1004, Распоряжение Правительства РФ от 26 августа 1995 г. № 1177-р.] Однако в целом ряде региональных Книг памяти национальность устанавлена их авторами по учетным картам военкоматов, которые призывали граждан на военную службу. Такая поименная реконструкция потерь, как представляется, единственный теоретически возможный путь приблизиться к более или менее точной оценке людских потерь по национальности. Однако и этот метод не сулит полного успеха из-за неизбежных лакун в военкоматской документации (например, в десятках областей, побывавших под оккупацией).

Итак, для объективного подсчета безвозвратных потерь Красной армии историки не имеют главного – во всех документах учета национальность погибшего (пропавшего без вести, попавшего в плен) не отмечалась. Поэтому любые попытки вывести цифры расчетным способом являются не более чем спекуляцией.

* * *

Накопленная источниковая база позволила осуществить полное и всестороннее исследование национальных процессов в строительстве Вооруженных Сил СССР в период 1918–1945 гг. Принципиально новым в подходе к источникам в данном исследовании являются:

– опора на обширный комплекс впервые выявленных и введенных в научный оборот архивных материалов, в том числе рассекреченных в самое последнее время;

– проведенная по различным опубликованным и неопубликованным источникам реконструкция нормативно-правовой базы, положенной в основу строительства национального сегмента Красной армии в 1918 – середине 1940-х гг. и позволившая определить направление, логику, темпы решения национального вопроса в военном строительстве;

– опора на комплекс статистических материалов, позволивших прийти к обоснованным и объективным выводам. Материалы по национальному составу Красной армии в 1918 – первой половине 1940-х гг., проанализированные в данной работе, никогда прежде не публиковались и впервые использованы в военно-историческом исследовании.

Глава 3. На закате империи. Национальный состав Русской армии в конце XIX – начале XX в.

3.1. Бремя угнетателей: имперские этносы и воинская повинность в конце XIX – начале XX в.

Россия всегда была страной многонациональной. Являясь важнейшим общественным институтом, армия лишь отчасти отражала его этническую структуру, а более следовала сложной, извилистой истории государственно-национального строительства, в которой этносы, стоявшие на различных супенях социального и культурного развития, занимали свое место в иерархической структуре российского общества постепенно и так же неравномерно обретали свои права и обязанности. Традиция неравного отношения этносов к воинской повинности в полной мере досталась в наследство большевикам, и изменить ее одним росчерком пера представители новой власти оказались не в силах.

В XIX в. воинская повинность носила ярко выраженный сословный характер. Основную тяжесть рекрутской военной службы несло русское крестьянское население. Этот этноним в то время понимался синкретично, включая в себя великороссов, малороссов и белорусов. Подводя в 1875 г. итог завершившейся истории рекрутской системы, полковник А.Ф. Риттих несколько утрированно заключал, что до сих пор комплектование армии «исполнялось, и притом довольно удачно, по той причине… что в состав войска входило до 90 % однородного русского элемента»[220 - Риттих А.Ф. Племенной состав контингентов русской армии и мужского населения Европейской России. СПб., 1875. С. 5.]. Доступная статистика не подтверждает пропорции, озвученной Риттихом, однако факт доминирования восточнославянского суперэтноса безусловен (см. таблицу 2). Дворянство, купечество, почетные граждане, а также немецкие колонисты и переселенцы из других стран, жители Бессарабии, отдаленных областей Сибири, так называемое инородческое или туземное население Кавказа, Средней Азии, Сибири (то есть коренное местное население) и др. – в целом более 30 % населения – было или освобождено от военной службы, или могло откупиться от поставки рекрутов денежным взносом[221 - Головин H.H. Военные усилия России в Мировой войне. Париж, 1939. Т. 1. С. 9.].

Таблица 2.Личный состав строевых и нестроевых нижних чинов в войсках по племенам за 1868-1877 гг.

1* Жмудины или самогиты – литовский субэтнос.

2* Чухонцы – устар. этноним прибалтийско-финских народов в новгородских землях.

3* Вотяки – устар. этноним удмуртов.

4* Зыряне – устар. этноним коми.

5* Черемисы – устар. этноним марийцев.

Составлено по: Ежегодник русской армии за 1869 г. СПб., 1869. С. 200–201; Ежегодник русской армии за 1874 г. СПб., 1874. Ч. 2. С. 304–305; Ежегодник русской армии за 1877 г. СПб., 1877. Ч. 1. 1877 г. С. 234–235; Ежегодник русской армии за 1878 г. СПб., 1878. Ч. 2. 1878 г. С. 256–257; Ежегодник русской армии за 1879 г. СПб., 1879. Ч. 2. 1879 г. С. 266 – 267.

Русскому правительству одной из главных целей привлечения к военной службе инородцев виделось обрусение, понимавшееся и буквально (освоение русского языка, культуры, поведенческих моделей, отказ от собственной этнической идентичности), и символически (обретение национального достоинства, приобщение к русской истории, как к собственной)[222 - Лапин В.В. Армия как имперский интеграционный механизм // Петербургский исторический журнал: Исследования по российской и всеобщей истории. 2019. № 1 (21). С. 303–304.]. В этнокультурном единообразии виделся залог стабильности и прочности воинского коллектива. Ставя цель на русификацию, царская военная администрация не поддерживала национальные формирования, ибо в них не происходило искомого радикального отрыва инородцев от национально-культурного субстрата.

С введением 1 января 1874 г. всеобщей воинской повинности пропорция в этническом составе армии несколько сдвинулась в пользу нерусского контингента: в этом году воинская повинность была распространена на не отбывавшее прежде рекрутской повинности инородческое население Астраханской губернии, Тургайской, Акмолинской, Семипалатинской, Семиречинской и Уральской областей, а также на сибирские племена[223 - Полное собрание законов Российской империи (ПСЗРИ). Собр. II. Т. 49 (1874). № 52983.]. Однако реальный массовый призыв год от года откладывался «до особых распоряжений».

В 1887 г. воинская повинность была распространена на туземное население Закавказского края, Кубанской и Терской областей. Но фактически оно коснулось лишь местных христиан (прежде всего армян и грузин), в то время как мусульманам Закавказского и Туркестанского краев, так же как и коренным народам Урала и Сибири, «временно, впредь до дальнейших распоряжений» натуральная военная служба уже в 1889 г. была заменена взиманием денежного сбора. В то же время допускался прием охотников (добровольцев) из числа мусульман[224 - Высочайшее повеление «О привлечении к отбыванию воинской повинности населения Закавказья и инородцев Терской и Кубанской областей». Тифлис, 1886.]. По расчетам Военного министерства, эта мера должна была дать по мобилизации до 260 тыс. солдат, сократив тем самым бремя воинской повинности для русского населения с 39,5 человека на 1000 мужчин работоспособного возраста до 34,9 человека на 1000 мужчин, то есть на 12 %[225 - Золотарев А.М. Материалы по военной статистике России. Население России, как источник комплектования ее армии (на основании данных за первое десятилетие отбывания воинской повинности). СПб., 1889. С. 8.].

Привлечение широких масс нерусского населения империи к службе в армии считалось сугубо положительным шагом, ибо не только расширяло мобилизационную базу государства, но и являлось мощным культуртрегерским инструментом в отношении нерусских военнослужащих. Длительный срок службы, установленный уставом, способствовал профессиональному, социокультурному и языковому сближению нерусских контингентов с доминирующим в армии русским элементом.

Но с формальным введением всеобщей воинской повинности картина менялась крайне медленно. Призыв на окраинах империи нужно было долго готовить: налаживать общегражданский и воинский учет населения, поднимать его культурно-образовательный уровень, повышать степень его толерантности российской власти. Призыв приходилось год за годом откладывать. В 1889 г. профессор кафедры военной статистики Академии Генерального штаба А.М. Золотарев констатировал продолжение демографической перегрузки воинской повинностью русских[226 - Золотарев А.М. Указ. соч. С. 1.]. Если на территории Европейской России лишь 0,4 % населения было освобождено от службы, то в Сибири – 31,3 %, на Кавказе (до 1887 г.) – 78,8 %, в Средней Азии – 94,7 %[227 - Золотарев А.М. Указ. соч. С. 6.]. Льготные категории приходились в основном именно на инородцев. Демографическое перенапряжение населения Европейской России выражалось в следующем соотношении: среди населения империи его доля составляла 84,5 %, в то время как среди военнослужащих – 93,7 %[228 - Золотарев А.М. Указ. соч. С. 9.]. У народов Кавказа и Средней Азии, напротив, в относительных значениях численность военнослужащих уступала численности населения. Остальное многомиллионное мусульманское население страны не обязано было натуральной военной службой. Не призывались также народы Сибири и Крайнего Севера, русские переселенцы на окраинах империи и др.

В начале XX в. в армию на общих основаниях призывалось только около 40 народов империи, включая восточных и западных славян, представителей прибалтийских, финно-угорских национальностей (финнов, эстонцев, мордвин, черемисов, вотяков, карел и др.), немцев, армян, грузин, осетин, молдаван, цыган, евреев, греков, чувашей и ряд других. Из мусульманских народов призывались только поволжские татары и башкиры[229 - Антонович А. Русский народ и главнейшие народности России перед воинской повинностью // Военный сборник. 1909. № 11. С. 248.]. Кавказские и закаспийские инородцы добровольно поступали в милицию или инородческие войска – Туркменский и дагестанский конные полки[230 - РГВА. Ф. 7. Оп. 7. Д. 570. Л. 117.]. Использование в войсках евреев, составлявших достаточно заметную прослойку среди нижних чинов, постоянно дискутировалось в политических и военных кругах. К началу Первой мировой войны правительство было готово отменить прием в армию евреев как носителей революционных идей и разлагающего дисциплину типа поведения. Николай II по этому поводу заметил: «Я давно того мнения, что евреи – язва русской армии». Опрос командующих военными округами и высших чинов Военного министерства показал, что такое мнение в вооруженных силах являлось превалирующим[231 - РГВИА. Ф. 1. Оп. 2. Д. 111. Л. 12.].

В целом армия оставалась в основе своей русско-славянской, однако удельный вес русских (в широком смысле) по сравнению с периодом упразднения рекрутской системы несколько сократился и колебался между 72 и 75 % при удельном весе среди населения 65,1 % (таблица 3). Так, в 1903 г. было принято на службу 314,8 тыс. человек, среди которых удельный вес восточных славян составил 72,3 % (44,2 % русских, 21,2 % украинцев, 7,0 % белорусов). В 1907 г. было принято на службу 440,5 тыс. человек, а удельный вес славян составил 75,3 %[232 - РГВИА. Ф. 1. Оп. 2. Д. 111. Л. 12.]. Сокращение численности восточных славян по сравнению с рекрутской эпохой на несколько процентов произошло за счет расширения призыва ряда народов, прежде всего евреев и поляков, а также кавказских христиан и мусульман внутренней России.

Таблица 3.Мужское население Российской империи по родному языку по Первой Всероссийской переписи 1897 г.

Источник: Первая Всеобщая перепись населения Российской Империи 1897 г. Распределение населения по родному языку, губерниям и областям. Т. II. Общий свод по Империи результатов разработки данных Первой Всеобщей переписи населения, произведенной 28 января 1897 года. СПб., 1905. Таблица XIII. Распределение населения по родному языку.

На рубеже веков при комплектовании воинских частей в регионах с нерусским населением, как правило, применялась простая пропорция: 75 % русских и 25 % нерусских[233 - Глудин И. Комплектование РККА очередными призывами // Война и революция. 1927. Кн. 7. С. 57.]. Для этого территория Европейской России делилась на две части – русскую (куда входили губернии с великороссийским, малороссийским и белорусским населением) и инородческую (губернии польские, прибалтийские, литовские и Бессарабская). Первые разбивались на участки комплектования армейских полков (по одному-два уезда); четыре смежных участка объединялись в дивизионный район комплектования. Каждому такому району дополнительно назначались инородческие уезды, дававшие четверть пополнения[234 - Добророльский С.К. Мобилизация русской армии в 1914 году. Подготовка и выполнение: по материалам Военно-исторического архива. М., 1929. С. 16.].

В начале XX в. система национального квотирования несколько усложнилась, но по существу оставалась прежней, будучи устроенной на дискриминационном по отношению к нерусским национальностям принципе. Система эта состояла в следующем. Все уезды Европейской России делились на три группы комплектования: две основных – великорусскую и малорусскую (малоросскую) и дополнительную – инородческую. В малоросскую группу включались украинцы и белорусы, причем последние считались «самым слабым элементом русского населения и притом имеющим некоторую примесь инородческого»[235 - РГВИА. Ф. 2000. Оп. 1. Д. 339. Л. 1, 2.]. Поэтому их численность в войсках минимизировалась. В инородческую группу включались прочие славянские, прибалтийские, а также поволжские народы и евреи, общее число которых не должно было превышать в составе частей 30 %, а в трех западных округах – 26 %. При этом количество евреев при любом раскладе не могло быть выше 6 % от общей численности поступавших на комплектование частей контингентов.

Каждый пехотный полк и артиллерийская бригада имели свои участки (уезды) комплектования во всех трех группах (гвардия, кавалерия и инженерные войска комплектовались со всей территории страны), получая из основных («русских») от двух третей до трех четвертей призывников[236 - РГВИА. Ф. 2000. Оп. 1. Д. 339. Л. 1, 2.]. Однако эти участки не были территориально связаны со «своими» войсками, что вызывало массовые перевозки новобранцев: от 99,4 % для Варшавского округа, где великорусский элемент должен был преобладать (59 %), и до 58 % для Петербургского[237 - РГВИА. Ф. 2000. Оп. 1. Д. 339. Л. 3.]. Кроме того, в случае мобилизации переброски запасных из округа в округ (преимущественно с востока на запад) достигали по мобилизационному расписанию № 18 (действовало с мая 1903 г. до 1910 г.) огромной цифры – 385 тыс. запасных (исключая потребность азиатских округов), что составляло 20 % всех запасных[238 - Добророльский С.К. Указ. соч. С. 43.]. Традиционно основную часть пополнений извне получали Кавказский, Финляндский и Варшавский военные округа, где нерусское по составу местное население призывалось в армию в ограниченном количестве.