«Скорпион» нападает первым

Костины страхи куда-то отступили, он словно окунулся в детство. И пахло, как в детстве, пыльными портьерами, мастикой для натирания полов, ванильным мороженым. Все казалось настолько родным, что Костя чуть не прослезился. Демонстрировался мультфильм «Боцман и попугай». Костя даже удивился: для кого, спрашивается, показывают детские мультики в столь поздний час? Однако вскоре вместо безобидных проделок попугайского семейства на экране замелькала анимация совсем иного свойства, которую иначе как порнографией не назовешь. Несмотря на занимательное зрелище, в зале находилось от силы человек десять, в основном подростков, которые визжали и гоготали, как бешеные. Однако их вопли Косте ничуть не мешали. Он и на экран-то смотрел без особого интереса, продолжая размышлять о своих проблемах. Что все-таки делать? Наверное, самое правильное – пойти на встречу в парк, объяснить, как все получилось, вернуть деньги и оружие.

Костя вышел на улицу и огляделся. Было еще светло, жара спала, по улице медленно проползла поливальная машина, мокрый асфальт сверкал радужными разводами. Перескакивая через лужи, повизгивали девчонки в сверхкоротких юбках. Жизнь била ключом. Костя ощутил вдруг висевший под мышкой «ТТ» и скрипнул зубами от злости. Все люди как люди. Веселятся, влюбляются, даже, вон, пиво пьют прямо из жестянок, а он! Как последний идиот, влип в такую грязь, из которой, похоже, и выхода не видно. Ладно, потопаем в парк.

Почти совсем стемнело, но он прекрасно ориентировался и впотьмах. Еще бы. Все тут знакомо с самого раннего детства, все закоулки облазил, все тропинки исходил, каждая дыра исследована на брюхе. Костя нырнул в пролом изгороди. Кажется, он идет в правильном направлении. Точно. Вон вдалеке показался тусклый фонарь над бильярдной. Костя замедлил шаг, прислушался. Ему показалось, кто-то крадется следом. Нет, все тихо. Просто прошлогодняя листва шуршит под ногами, и оттого мерещится всякая чертовщина. А может, это от страха?

Костя прижался к стволу старого дуба и замер.

В парке бушевала весна. Цвела сирень, соловьи с неистовой силой выводили свои щелкающие рулады. Гулять бы здесь сейчас с девчонкой, а вместо этого… Эх! От тоски в носу защипало и слезы навернулись на глаза. Какой же он дурак!

Наконец вдали послышались невнятные голоса. Показались две мужские фигуры, в одной из которых Костя узнал Зуба.

– Ну и где эта сука?! – спросил второй человек, и Костя понял, тот самый, который давал пистолет и деньги.

– Придет, наверное, – неуверенно отозвался Зуб.

– Придет! А если не придет? Сколько его ждать. И откуда ты выкопал этакую вонючку. Дезертирчика нашел на нашу голову. Спасибо за подарок, браток.

– Костя, эй, Костя?! – крикнул Зуб.

Костя медлил. Выходить или не выходить? И эти слова – «искать не будут». Костя похолодел.

– Костярин? – вновь заорал Зуб. – Выходи, бедолага, бить не будем.

Костя нерешительно отделился от дерева и двинулся на свет.

– А вот и он! – изображая неподдельную радость, фальшиво захохотал Зуб. – Я же говорил, придет братан, придет!

Костя сунул руку за пазуху, вытащил пистолет, решив первым делом избавиться от опасной игрушки.

– Не двигайся, – угрожающе произнес второй человек, видимо пристально следивший за Костиными манипуляциями.

В это мгновение слева от Кости из кустов ударил выстрел. Пуля угодила во второго, и он без звука рухнул ничком.

Костя среагировал мгновенно.

За месяцы службы в Чечне у него выработался рефлекс: стреляют – падай. И он бросился на землю. У Зуба, видимо, подобного рефлекса не имелось. Он бестолково заметался в круге света.

Костя поднял голову:

– Ложись, – крикнул он, – ложись, дурак!

Но тут грохнул новый выстрел. Зуб словно споткнулся о невидимую проволоку.

Все, понял Костя. Однако это был еще не конец. Куда попала пуля, не понять, но Зуб был только ранен. По-заячьи вереща, он катался в пыли, а потом пополз, не переставая кричать.

Косте уже приходилось видеть, как убивают людей, но такого нечеловеческого крика он в своей жизни еще не слышал. Зуб, загребая правой рукой, судорожно дергался в пыли, однако третий выстрел положил конец его мучениям. Над старым парком повисла гнетущая тишина. Замолчали даже соловьи…

Сколько он пролежал без движения – полчаса, час, а может, больше, он не знал. Соловьи вновь завели свое щелканье. Оставаться без движения больше было невмоготу. Парень медленно поднялся, ожидая, что вот-вот получит пулю. Но, похоже, никто его убивать не собирался, иначе бы давно пристрелили. Наконец он выпрямился во весь свой немаленький рост и только тут передернул затвор «ТТ». Но и эти его действия не вызвали ответной реакции.

Не разбирая дороги, он рванулся прочь…

Витя уже собирался ложиться спать, когда раздался телефонный звонок. Звонили по сотовому. Кто бы это мог быть? Почему-то сразу же он понял, звонок несет неприятности. Так и оказалось.

– Петрович? – услышал он в трубке растерянный голос и тотчас узнал Клюку. Именно Клюка пас пацаненка-дезертира, которому отводилась роль подсадной утки.

– Чего тебе? – недовольно пробурчал Витя. – Забыл, который час?!

– Тут такое случилось!.. – зачастил Клюка.

– Откуда звонишь? – строго спросил Витя.

– Да по «банану», по «сотке», ты же сам велел, если что экстренно.

– Ну?

– Замочили Харю и этого дуроплета Зуба.

– Кто замочил? – похолодел Витя.

– Этот, за которым я весь день хлял. Парень оказался крут. Мне кажется, он вовсе не тот, за кого себя выдавал.

– Ты где? – спросил Витя.

– На Ильинской, возле парка.

– На тачке?

– Ага.

– Давай подъезжай, живо!

– Через десять минут буду.

– Так, – сказал вслух Витя, – так, – повторил он. – Понятно. – Он оделся, вышел к воротам дома и стал ждать. Машина подошла почти тотчас же. Витя сел на заднее сиденье.

– Чем это у тебя тут воняет? – поведя носом, брезгливо спросил он.

– Воняет? – удивился Клюка. – Ничем, шеф, не воняет. Может, рыбой? Мы тут леща с пивом ели.

– Ладно, черт с ним. Давай докладывай.

– Ага. Значит, пас я этого паренька…

– Дальше! Не нужно сопли размазывать, по делу говори.

– До десяти он сидел в киношке. Вышел – я следом. Вел себя непонятно, видно, почуял слежку. То чуть ли не бегом бежит, то столбом встанет посреди улицы. Потом, в парке – уж на что я осторожно шел – он несколько раз останавливался.

– Ну-ну?