Контактная импровизация

– И будешь публиковать в сети?

– Как вариант, но не думаю, что такое развитие событий обрадует Верлухина, он-то рассчитывает на книжку, которую можно продавать, а сеть у нас самая бесплатная в мире. Может, частями…

– А кто герой? – Паша задает этот вопрос как раз в тот момент, когда я пытаюсь припарковаться к снежной стенке, которая выросла на месте тротуара. – Да провези еще несколько метров, чтобы я не в сугроб вылезала.

Пассы с парковкой оттягивают новость.

– Так кто герой?

– Павел.

Пашка, уже подхватившая пакетики-котомочки, замирает, медленно поворачивается и смотрит на меня в упор. Подруги помнят мои истории иногда даже лучше, чем я. И они никого не прощают, а я прощаю.

– У тебя других мерзавцев не нашлось?

– Погоди, не надо так резко. Он мне ничего-ничего плохого не сделал. Никто и никому не сделал ничего плохого.

– Да он просто исчез, а ты после этого на всех смотрела, как брошенный котенок.

– Это полезный опыт, он рано или поздно случается. И из всех моих историй эта была не самой отвратительной. Непонятной – да, но не мерзкой.

– И что он будет делать в твоей истории? – сарказм тут неуместен, во всяком случае не настолько.

– Искать меня…

Мы сидим и молчим, а радио поет нам со школы знакомую песню Ase Of Base.

– Если так тебе будет легче, то пусть хоть весь город ищет. До завтра.

Мне надо, чтобы кто-то меня нашел, чтобы вдруг понял и побежал искать, потому что сама я никого не теряла. Школьная улица отпускает ненайденную обратно на мост, к дому, к картине и тексту. Почему-то именно этот район города я обжила больше других. Я почти не попадаю на Юг города, лишь иногда включая в ареал обитания отдаленные от Петроградки точки. Дальние работы не приживаются, дальние друзья растворяются в пространстве и времени, остаются лишь те, кто живут на расстоянии одного вздоха.

Возвращаюсь домой заливать пустоту созданием других жизней и миров – это действенный метод не пропасть. За один день можно прожить несколько историй, и каждая будет только моей. Могу представить себя командиром звездолета и лететь через вселенную, могу – домохозяйкой с мужем и детьми и тут же подробно исследовать каждый предмет в своем доме, слышать разговоры соседей и моделировать сплетни. В воображении я любая, свободная, идеальная. Такая, какой мне никогда не стать.

Пользователь acedera 3 марта 2011 года 00:12

Братья и сестры, занятие по КИ переносится на через не знаю скока. Следим за объявлениями, не плачь по мне, Аргентина.

Закрытая запись пользователя acedera

3 марта 2011 года 00:27

Не идет из головы картина. Я вспомнил, кто рассказал мне про канал и верфь, и это воспоминание меня не обрадовало. Оно такое большое, что сразу и не охватить. Девочка. Теперь женщина (гадкое жирное слово). Я читаю иногда ее записки в сети, интервью всякие. Смотрю на ее картины, когда их показывают по телевизору, но стараюсь относиться к ней как к абстрактному человеку, незнакомому. Это другая, чужая женщина, которая была очень родной.

Я увидел ее в глубоком детстве, на дачной дороге. Она ехала на трехколесном велосипеде, и у меня был точно такой же. Запомнились две косички, сплетенные сзади огромными синими бантами. И платье в горошек, синее в белый. И смех. Она так хохотала, что невозможно было не смотреть на нее. Посередине улицы рос дуб, огромный и корявый, и под этим деревом сидел цепной добрый пес неизвестной породы. Она бросила псу кусок колбасы и снова расхохоталась. Это было странно, потому что у меня дома никто так не смеялся. Моя мама говорила, что надо вести себя достойно, и это означало тихо.

Я наблюдал за ней насколько дней, прячась за кустами и деревьями, узнал ее имя, когда бабушка позвала ее домой, и однажды подошел и сказал: «У меня есть жук». Чтобы сказать это, я целый день искал и ловил майского жука, потому что не мог просто так подойти, без повода.

Мы подружились и стали все время играть вместе, все лето, потому что наши дома были на одной улице и бабушки дружили, носили одинаковые платья в цветочек, которые шила еще одна их соседка. Это была такая дачная форма. Бабушки отпускали нас гулять за ворота на песчаную кучу, где мы строили лабиринты. Наверное, это уже гораздо более позднее воспоминание, потому что в три года лепят только куличи. Ее звали Сашей.

Каждое утро мы будили друг друга. Кто проснется первым, тот и приходил. Обычно это был я.

В Сашином саду росли яблони, немного, штуки четыре, и под ними стоял изъеденный жучками деревянный стол, за которым мы рисовали или лепили или просто сидели. Однажды я выкопал в песочной куче кусок глины, и мы слепили фигурки. Я сделал индейца, а Саша собаку, и мы поставили их сушиться на солнце, но пошел дождь, и глина потекла. Это ничего не значит, просто я помню.

Обычно мы играли в войну, нас брал в общую игру мой старший брат, хотя по возрасту мы не слишком подходили, и тогда Саша была санитаркой, а я сыном полка. Почему-то все хотели быть злыми фашистами, чтобы нападать на добрых партизан и брать их в плен, и тогда нас назначали добрыми и мы прятались в кустах. Было очень страшно, когда вот-вот должны найти, а ты сидишь и закрываешь глаза, чтобы не увидели.

Сначала у нас на участках была вода, много, сколько хочешь. Родители поливали нас из шлангов, когда было жарко, а по вечерам поливали огурцы в парниках, душистых и влажных. А потом вдруг вода стала только в колонках, и мы стали ходить с бидонами и почти весь день носили эту чертову воду, чтобы вечером можно было помыться.

Саша всегда была веселой, только боялась, когда приезжал ее отец. Белая «хонда» была только у него. Сначала у них били золотистые «жигули», это самое-самое детство, а у нас в то время не было машины. Тогда вообще машины, а уж тем более иномарки, были редкостью, поэтому шикарная белая «хонда цивик» ее отца так запомнилась. У моих родителей потом появился серебряный «форд».

Когда белая машина показывалась в самом начале дороги, ведущей в садоводство, Саша вздрагивала и мгновенно убегала домой. Это было не просто послушание. Ее никогда не наказывали, потому что она всегда слушалась.

Я не знаю, любил ли я ее, но очень хорошо помню, как рассказывал, что мне нравится одна девочка из класса. Саша внимательно выслушала и спросила: «А какая она?» Я рассказал о Тане, которая мне действительно сильно нравилась, рыжая кудрявая Таня с огромными голубыми глазами, хрупкая, фарфоровая, бисквитная. Сашу же постригли после третьего класса, и она была больше похожа на мальчишку. Курносая, резкая, смешливая. Она была универсальным уничтожителем нашего времени: придумывала тысячи игр, которые мы потом смело забывали, чтобы изобретать новые, но она была для меня не девочкой и не сестрой, а другом, хотя наступил момент, когда я почувствовал, что для нее это обидно.

Однажды она меня поцеловала. Мы играли в солдатиков на песочной куче, и я особенно удачно сбил одного. Саша подпрыгнула и поцеловала меня в щеку. Мы оба понимали, что это было не спонтанно, но никогда не говорили об этом.

Чтобы нажить новых слов и впечатлений, надо их проживать. Я не фантаст, во всяком случае, не на столько, чтобы описать жизнь разумной зеленой плесени в плену у злобных фиолетовых губок. И для обогащения впечатлениями, для пополнения словарного запаса и качества знаний о людях и себе, надо время от времени делать что-то совершенно неожиданное. Сегодня это будет тренинг.

Тренинг – всемирная народная забава. Если нечем заняться, то лишнее время и деньги легко пристроить на курсы по личностному росту или йоге, на трехдневную медитацию, контактную импровизацию (в народе КИ) или даже раскрепощающую секс-терапию. Пожалуй, последняя была бы нелишней, но как-то мне все не хватает смелости. Лучшие тренинги проходят в просторных залах, там много народу, хорошая команда тренеров, правильная работа с атмосферой… Мероприятия послабее арендуют школьные спортивные залы, резвятся как могут, иногда даже интересно, но без пафоса и слишком жестких правил. А мы попали на самый нижний уровень, почти домашний. Ребята сняли помещение у клуба родительской культуры. На стенках фотографии беременных и младенцев, везде разложены профильные журналы и разные забавные штуки для кормления и других манипуляций, о которых можно только догадываться. Павлина тут же решает приуныть. Дети – больная тема, а такие вот недвусмысленные намеки просто перекрыли ей доступ к кислороду и радости. Тут нужна активная психологическая помощь.

– Бобер, выдыхай, – прошу я и подтаскиваю Пашу знакомиться к тренерам. Ребята молодые, то есть мы примерно одного возраста. Автоматически регистрирую в себе квоту недоверия и старательно стираю из сознания этот файл. Чтобы не тратить время зря, надо доверять учителю, пусть даже это младенец.

– Вы пока отдыхайте, чай пейте, а мы подождем опаздывающих, потому что лучше начинать вместе, – девушку зовут Альбина, парня – Тарас. Они принадлежат к особой породе людей без тела. Не как Налька иссохшие, а попросту бестелесные, и лица прозрачные, беловатые, и глаза без цвета. Похоже, они растворились в чем-то. Скоро узнаю, в чем.

Утром в субботу желающих приобщиться к откровению новой психотехники нашлось ровно семеро. Красивое число, но не четное, значит, парных танцев не планируется. Среди девушек, женщин и пожилых дам притаился один молодой человек, которого явно насильно привела похожая на сурикату подружка. Они стоят в стороне, и главная задача сурикаты удержать самца от бегства. Тарас, понимая сложность момента, все речи обращает к пугливому товарищу. Грамотный ход.

Я спокойно проживаю вводную часть, когда мы валяемся по полу, перекатываемся и не слишком напрягаемся, все это под довольно заунывную музыку, так что в сон клонит почти всех. Это фаза расслабления, нас же нужно брать тепленькими. Мое сознание на стреме.

Пашка катается колбасой, полностью отдавшись процессу. У нее есть редкое свойство с ушами нырять в состояние, а у меня нет. Жду подвоха.

Теперь мы бодаемся головами, ползаем и бодаемся головами, потом вертикализируемся и обнимаемся, медленно раскачиваясь. Со стороны все это похоже на слет зомби. Мне смешно и неловко. Обнимать сурикат почти невозможно – они шарахаются, зато одна старушка меня крепко придушила, делясь по призыву Альбины любовью. Откуда только люди берут столько лишней любви? Так прошли первые два часа, за которые танцами даже не запахло, но противно не было, так что я потеряла бдительность.

– Сейчас будет играть музыка, мелодии и ритмы будут меняться, и мы будем называть вам шепотом разные образы. Пожалуйста, выразите их телом, – Тарас нажимает на кнопку, и я получаю некоторую возможность заняться тем, что мне действительно нравится, хотя похоже, что сложные па тут неуместны. Народ колышется без фанатизма… Альбина шепчет мне на ухо: «Сон». И я борюсь с желанием просто лечь без движения. А чего, собственно, бороться?

Мелодия меняется, мне никто команды встать не давал, продолжаю «спать», народ всячески что-то выделывает, Паша летает. Про меня забыли. Отлично. На пятой смене мелодии понимаю, что это они не по недогляду так со мной поступили, темп и ритм все активнее, а я должна притворяться спящей, хотя с трудом борюсь с внутренним резонансом. Гады, имейте совесть, обратите на меня внимание. Боже, меня сейчас просто разорвет, ведь играет Мелани Фиона и хрипловато поет про мое любимое утро понедельника. Садизм, вы не люди, вы звери, господа, вы просто звери!

Когда прекратится эта пытка… дышу, мне надо перебороть движение внутри, просто взять и перебороть. Мы будем спать, нам сказали, а правила надо соблюдать. Час, наверное, может, больше. На красивенной и радостной композиции Квинов мое сердце облилось кровью, но мука прекратилась и наступила тишина. Вокруг, как груши, падают обессиленные люди. А я поднимаюсь. Наверное, у меня сильно перекошенное лицо, но я с собой справлюсь.

– Мы даем вам десять минут, чтобы отдохнуть, и потом начнем разговор, – анонсирует Тарас, и они удаляются.

– Чего ты лежала? – старушка с крепкими объятиями оказалась самой любопытной.

– Мне сказали «Сон», – как можно спокойнее объясняю я.

– Так и нам сказали «Сон»… – Паша внимательно смотрит, как я осознаю свой идиотизм. Пока истерика перегорает, возвращаются тренеры, и я получаю дополнительную порцию впечатлений.

– Мы сейчас разговаривали о вас, и чуть позже каждый получит комментарий, но начать мы хотим с Саши, потому что это первый случай в нашей практике, – вот бы мне отсюда просто взять и уйти быстро-быстро. – Нам казалось, что подобного просто не может существовать, потому что это нерационально и удивительно, но сегодня ты нас убедила в обратном. Такой разрушительной покорности и такого приятия чужих правил представить просто невозможно. Причем ты сама усугубила эти правила в сторону, обратную твоим желаниям. Понимаешь?

Чего уж тут непонятного. Могла бы танцевать со всеми, изображая сон, а я решила пошутить, а они уничтожили смеховой момент на корню, чтобы не дать превратить семинар в балаган, а потом уже я придумала для себя невозможность встать и стала ей подчиняться. Вот тебе и раз…