Ангелы на льду не выживают. Том 1

– А водку он купил?

– Нет. Сказал, что передумал. Пробежался под дождем, весь вымок, замерз и остыл. Эмоционально остыл.

– То есть вы говорите, что вернулся он успокоенным и удовлетворенным?

Ульянцев упорно гнул свое, пытаясь получить у Натальи Ламзиной показания против мужа. Опытный следак Баглаев, конечно, предупредил ее о том, что она имеет право отказаться от дачи показаний, но сделал это в правильный момент, а именно тогда, когда ее мужа только-только увели в наручниках. Наталья Сергеевна была так ошеломлена, что ничего не слышала и, само собой, не прочитала официальное предупреждение, которое подписала, не глядя. Сейчас Федору очень хотелось, чтобы она признала, что муж вернулся не только успокоенным, но и удовлетворенным. Тогда можно было бы давить на то, что он осуществил умысел на убийство из мести.

Но Ламзина, казалось, плохо понимала, чего хочет оперативник. Во всяком случае, идти ему навстречу отчего-то не собиралась. И снова продемонстрировала свою внимательность к словам, чем вызвала у Федора приступ острой досады.

– Он вернулся более спокойным, – повторила она. – О каком удовлетворении может идти речь? Чем Валера мог быть удовлетворен? Тем, что поссорился с Мишей? Тем, что его уволили? Тем, что вымок и замерз?

Ах ты ж зараза! Ну ничего, мы сейчас развернем беседу в другое русло, ты и опомниться не успеешь, как совершишь роковую ошибку. Главное – наносить удар без предупреждения.

– Где ваш муж хранил пистолет?

– У него никогда не было пистолета. Вообще оружия в доме не было. Вы уже спрашивали об этом много раз.

И снова полное спокойствие. Не вялое и равнодушное, а сосредоточенное и уверенное. С каждой минутой Наталья Ламзина вызывала у Федора все больше подозрений.

– Почему вы так в этом уверены?

– Потому что уверена.

– Вы регулярно проверяли сумку мужа?

Впервые с начала допроса на лице Ламзиной проступило удивление. По-видимому, такая постановка проблемы ей даже в голову не приходила.

– Вообще никогда к ней не притрагивалась. В нашей семье это не принято. Ни я к его сумке, ни он к моей.

– А я вот видел у вас в спальне кровать и по бокам две тумбочки. Вы знаете, что лежит в тумбочке вашего мужа?

– Нет. Знаю, что очки для чтения, он ими пользуется, когда читает в постели. И лекарства кое-какие. Просто я видела, как он их оттуда доставал.

– А что еще?

– Не знаю. Я туда не заглядывала, у нас в семье это не принято. Мы уважаем личное пространство друг друга.

– Как интересно! И как удобно! Я не я, и лошадь не моя.

Ульянцев не скрывал издевки, и Наталья Ламзина наконец утратила свое непробиваемое, казалось бы, спокойствие.

– Почему вы позволяете себе так со мной разговаривать? Вы меня в чем-то обвиняете? Подозреваете?

– Конечно, – улыбнулся Федор, – я вас совершенно откровенно и не скрывая подозреваю в соучастии в форме пособничества, заранее не обещанного укрывательства, а может, и заранее обещанного. Вы помогаете вашему мужу скрывать орудие преступления. Вы знаете, что оно было у вас в доме, и даже, вероятно, знаете, где оно лежало, но самое главное – вы знаете, куда оно потом делось, то есть где ваш муж его спрятал. Или, что даже более вероятно, спрятали вы и ваша дочь после того, как вашего мужа задержали и увезли. Вам страшно повезло, что следователь не смог провести обыск в квартире немедленно, у вас оказалась целая ночь в распоряжении, поэтому ничего удивительного, что утром при обыске уже ничего не нашли. Вы и от оружия избавились, и от одежды, в которой ваш муж был в момент убийства, а нам выдали совсем другую одежду. Ведь так все было? Я прав?

– Вы сошли с ума?

– Нет, это я так шучу, извините.

– Послушайте, поговорите с работниками полиции, которые обслуживают территорию нашего дома. Они прекрасно знают Валеру, знают много лет и с самой лучшей стороны. Он помогал организовывать спортивные секции для подростков, находил ребят, которые эти секции вели бесплатно. Вы можете себе представить, чтобы в наше время кто-то что-то делал бесплатно? А Валера таких находил. Он помогал решать вопросы с трудными подростками. Его знают все оперативники и все инспекторы по делам несовершеннолетних.

А вот это уже интересно! Оперативники, значит… Федор Ульянцев прекрасно знал, какими способами многие опера обеспечивают себе дополнительные доходы. Одним из этих способов было «решение вопросов» с теми, кто наезжал на предпринимателей. Иногда можно было просто поговорить, но иногда приходилось применять некоторое физическое воздействие в отношении наезжающих, в результате чего в руках оперативников частенько оказывалось оружие. Которое, разумеется, никому не сдавалось и не возвращалось. И такого оружия у одного какого-нибудь опера могло быть две-три единицы. Распорядиться им можно было как угодно, в том числе продать. А коль у Ламзина было много знакомых полицейских, то у кого, как не у них, мог он приобрести ствол! Вот в этом направлении и нужно будет поискать.

– Хорошо, – он изобразил притворное согласие. – Назовите мне имена и должности сотрудников полиции, которые знают вашего мужа наиболее хорошо, с кем он чаще всего общался, кому доверял.

Ламзина ничего не заподозрила и с готовностью принялась называть фамилии. Федор записывал, с удовлетворением думая о том, что эту спортсменку-чемпионку он все-таки перехитрил. Она сама дает ему в руки оружие против мужа.

* * *

– Слушай, сядь уже, не маячь, задолбал своей ходьбой, – сварливо проговорил один из сокамерников.

Валерий Петрович Ламзин никак не отреагировал на вежливую просьбу и продолжал ходить взад-вперед по тесному помещению. Вся его жизнь – на ногах, думать в сидячем положении он не привык. Как же так вышло? Ведь совсем еще недавно все было в полном порядке. И вот вчера… Ворвались ночью… нет, не так, сначала пришел Мишка Болтенков… Нет, и это не то… Что же было сначала? Где, в какой точке начался тот путь, в конце которого оказалась камера изолятора временного содержания и обвинение в убийстве?

Когда-то они катались в одной группе и дружили, москвич Валера Ламзин и приехавший из Череповца Мишка Болтенков, которого тренер отобрал как перспективного спортсмена. Оба тренировались как юниоры-одиночники, но потом высокого, атлетически сложенного Валеру перевели в другую группу и поставили в пару, а вскоре предложили перейти к другому тренеру. Мальчики разошлись по разным группам, но все равно общались, когда была такая возможность, и, разумеется, встречались на сборах и соревнованиях.

На летних сборах 1978 года они тоже были вместе, и там Мишка Болтенков влюбился в девочку-парницу, которая тренировалась в одной группе с Валерой. Девочку звали Зоей, она была очень красивой и очень талантливой. Валера даже как-то спросил у Мишки, не хочет ли он перейти к ним в группу и встать в пару с Зоей, ведь они так красиво смотрятся вместе, но Мишка только головой покачал: ему светила карьера крепкого одиночника, а в паре с Зоей он особых высот не достигнет, у него не хватит сил поднимать ее в поддержку, все-таки ее нынешний партнер – настоящий атлет, поднимает ее и крутит без всякого усилия, как былинку, он, Мишка, так не сможет. Да и не бросит она своего партнера, она девчонка честная и добрая. Роман продолжался и в Москве после сборов, и развивался. Все об этом знали.

Кто был сильнее, Валера Ламзин со своей партнершей Викой Лыковой или Зоя со своим партнером? Обе пары катались примерно на одном уровне и были прямыми конкурентами, но на дружбе Валеры и Миши это никак не сказывалось. До тех пор, пока все участники этой истории не оказались на отборочных соревнованиях на первенстве страны среди юниоров, по результатам которого происходил отбор в юниорскую сборную СССР.

Все знали, что Вика Лыкова, партнерша Валеры Ламзина, – девочка нервная и трепетная, ее легко выбить из колеи и довести до слез. Перед самыми соревнованиями обнаружилось, что из ее спортивной сумки пропала косметичка, в которой лежит все, чем она делает макияж для выступления, заколки для волос и пара старинных сережек – подарок от прабабушки. Вика сережки не носила никогда, они выглядели немодными и совсем неподходящими для пятнадцатилетней девочки, но прабабушка сказала, что они принесут удачу, и Вика относилась к украшению как к талисману, без которого не видать ей удачи на соревнованиях. Отчаяние и ужас спортсменки невозможно описать: мало того что исчез талисман, так еще и косметики нет! В те времена невозможно было просто пойти и купить хорошие тени, тушь, помаду, тональный крем, да и заколки тоже, все нужно было доставать или приобретать у спекулянтов по тройной цене, всем этим дорожили, как главным сокровищем, использовали до последней крупинки. Вика кинулась собирать косметику у подруг по команде, нервничала, торопилась, рассредоточилась и в результате сорвала прокат. Пара Виктория Лыкова – Валерий Ламзин, перед произвольной программой уверенно претендовавшая на медаль, заняла одно из последних мест, зато подружка Миши Болтенкова Зоя со своим партнером стала призером соревнований и попала в сборную. Да, пусть всего лишь третьим номером, но это сборная! И пусть потом «продадут», это уже не важно. Сегодня ты третий и являешься разменной монетой, а завтра ты второй, а потом и первый, и вся сборная будет работать только на тебя.

Впрочем, юниорам все эти тонкости и хитросплетения были неизвестны, и включение в состав сборной означало для них получение зарплаты и бесплатного инвентаря, но самое главное – поездки на международные соревнования. За возможность выехать за рубеж жители СССР времен застоя готовы были отдать даже самое дорогое. Это уже спустя годы Ламзин, сам став тренером, до малейших деталей вник в механизм «подкладывания» одних спортсменов под других. Третий номер в делегации нужен, как правило, именно для того, чтобы обеспечить восхождение на пьедестал первому или второму номерам. Начинается сложная многоходовая торговля с судьями, представляющими те страны, спортсмены которых в данной дисциплине на высокие места не претендуют. «Ты моих ставишь на третье место, а я твоих ставлю на пятое…» Например, у судьи из другой страны идет в конкретной дисциплине борьба за место с седьмого по пятое, а у русского судьи в этой же дисциплине борьба за второе-третье место. Нашему спортсмену важно стать если не первым, то хотя бы вторым, и за это другому судье обещают пятое место для участника из его страны. А еще какому-нибудь судье говорят: «Ты нашего фигуриста ставишь на второе место, а я на следующих соревнованиях тебе помогу, потому что я знаю, что ваша страна пошлет такого-то спортсмена, и я поставлю его на такое-то место». А третьему судье можно предложить: «Ты мне помогаешь в парном катании и ставишь мою пару на второе место, а мой друг-судья, который будет судить мужчин, поднимет твоего одиночника туда-то. У вас в парах все равно претенденты на 10–12 места, вам без разницы, а одиночник у вас претендует на место повыше, и для вас это важно. А для нас не принципиально, у нас одиночники на этих соревнованиях не борются за призовые места». Или: «Наш спортсмен по-любому первый, а кто будет третьим – нам все равно, можем вашего сделать».

Начинается сложнейшая шахматная партия. Один судья ничего решить не может, здесь нужна комбинация, чтобы складывался пазл. Это очень трудная многоходовая работа. Основная задача судьи – уметь хорошо считать. Совсем недавно Ламзин прочел в книге, написанной известной спортивной журналисткой, очень точную фразу: «В фигурном катании по тем временам триумф порой отделял от трагедии один-единственный (зачастую проплаченный) судейский голос. Или – негласный приказ». По тем временам… Да, сегодня о торговле местами в фигурном катании не говорит только ленивый, а тогда, в конце семидесятых, это можно было обсуждать только шепотом, и уж конечно тщательнейшим образом скрывать от самих спортсменов, которые ничего этого знать не должны были.

Итак, возлюбленная Мишки Болтенкова попала со своим партнером в юниорскую сборную Союза, а Вика Лыкова целыми днями рыдала, виня себя за срыв проката и за то, что так подвела Валеру. А потом Валера Ламзин узнал, что косметичку из Викиной сумки вытащил Мишка. Для своей подруги старался, хотел помочь ей занять место повыше. Драка между недавними друзьями была, конечно, обоюдной, но пострадал в ней только Болтенков, которому Ламзин сломал нос и челюсть. Разумеется, были вызваны и милиция, и «Скорая», и уголовное дело возбудили по признакам причинения телесных повреждений средней тяжести. Однако Валера молчать не стал и рассказал следователю все в подробностях. Так что и против Мишки Болтенкова дело возбудили, только не за насильственное преступление, а за корыстное – кражу. По советским законам кража личной собственности считалась уголовно-наказуемой только в том случае, если размер похищенного составлял не менее 50 рублей. Викина косметика, конечно, столько не стоила, но вот старинные сережки, подаренные прабабушкой, которая получила их тоже от кого-то из предков, имели цену немалую. Вмешалась Федерация фигурного катания, и оба уголовных дела прекратили в связи с передачей виновных на поруки, тем более все похищенное у Вики Лыковой было ей возвращено, а насильственные действия Валеры Ламзина казались если и не оправданными, то во всяком случае совершенными в состоянии сильного душевного волнения и потому заслуживающими известного снисхождения.

Дружбе Валеры Ламзина и Миши Болтенкова пришел конец.

Оба они через несколько лет закончили карьеру фигуристов, поступили в институт и стали тренерами. У Болтенкова тренерская работа пошла более успешно, в его группе катались мастера спорта, среди его учеников были чемпионы России. А Ламзин тренировал ребят помладше, работать со старшими юниорами и со взрослыми спортсменами ему не давали. Такова была система, и поделать с этим никто ничего не мог. Но Валерий Петрович свою работу не просто любил – он дышать без нее не мог, и на судьбу не роптал. Каждому свое, в конце концов.

И вдруг ему объявляют, что он уволен. Ни с того ни с сего. На ровном месте. Оказывается, есть какой-то новый закон, и согласно этому закону человек, привлекавшийся хоть когда-нибудь к уголовной ответственности за насильственное преступление, не имеет права работать с детьми и подростками. Самым невероятным оказалось то, что привлечение к уголовной ответственности за корыстное преступление подобных последствий не влекло. Иными словами, Валерий Петрович Ламзин, избивший вора, работать с детьми права не имеет, а сам этот вор, Михаил Валентинович Болтенков, отлично может продолжать заниматься тренерской работой.

И он, Валерий Ламзин, сорвался, нервы не выдержали. Довел до конца тренировку и отправился в Школу олимпийского резерва, где со своей группой занимался Болтенков, вихрем промчался по дугообразному коридору, огибающему лед, добежал до ведущей в цокольный этаж лестницы, пролетел по ступенькам вниз и ворвался в тренерскую, где Михаил Валентинович Болтенков заполнял журнал. Сейчас Ламзин уже не мог вспомнить точно, что именно он кричал в лицо изумленному и ничего не понимающему Мишке, своему бывшему другу и товарищу по команде, помнит только, что повторял: «Надо было убить тебя еще тогда, хоть не так обидно было бы. Не попадайся мне на глаза, убью!» В тренерской сидели еще мужчина и женщина, мужчину Ламзин не знал, а женщина работала в группе Болтенкова хореографом. Он не закрыл за собой дверь, и его голос разносился по всему коридору, по которому шли люди, кто-то останавливался и заглядывал, слушал. Но ему было все равно. Выкричавшись, Валерий Петрович вышел, изо всех сил хлопнув дверью.

А вечером Миша Болтенков пришел к нему домой поговорить, пытался что-то бормотать о том, что он не виноват, что закон такой несправедливый, они орали друг на друга, чуть снова не сцепились. Мишка ушел, и Ламзин рванул следом за ним… Потом, спустя довольно много времени, пришли эти, полицейские, задавали вопросы, давили, запугивали, обыскивали Валерия Петровича, проверяли карманы его куртки, все спрашивали, где оружие… И вот теперь он здесь. Когда привезли – первым делом протерли ему руки марлевым тампоном, смоченным в ацетоне, сказали, что теперь ему не отвертеться. И сколько еще ему здесь сидеть? Он в законах не силен, слышал только, что вроде для ареста нужно получить какое-то разрешение не то у прокурора, не то у судьи. И как оно все сложится дальше – он не представляет.

* * *

Анастасия Каменская осторожно положила мобильник на стол и непроизвольно отдернула руку, словно он был ядовитым или обжигающим. Ну как ей не стыдно! Пенсионерка уже, а врет брату, как маленькая. «Все хорошо, не беспокойся, Санек в порядке, мы с ним нашли общий язык, он слушается…» Бред полный! На самом деле ни черта она не справляется, ничего у нее не получается и никаким авторитетом она у племянника не пользуется. Все ее слова и просьбы он пропускает мимо ушей. А Чистякова обожает, смотрит на него открыв рот, но все равно слушается плохо. Единственное, чего удается добиться, это своевременного приема лекарств. То есть сам Сашка о них, разумеется, не помнит и даже не знает, где они лежат, но когда Настя входит к нему в комнату с горстью таблеток и стаканом воды, молча кивает и безропотно все глотает. Хотя бы это хорошо. Заставить его съесть кашу или суп – мука. Заставить помыться – испытание. Заставить погулять – фантастика. Смотрит на тетку, как на инопланетянку, и ухмыляется.

Она спохватилась, что сидит и предается размышлениям, в то время как надо быстренько прибраться, потому что сейчас явится Стасов. Непонятно зачем. Просто позвонил и сказал, что проезжает тут где-то неподалеку и заедет на чашку чаю. Ведь только вчера вечером виделись на работе, если только что-то срочное возникло… Ну мог бы и по телефону сказать, зачем в гости-то ехать.

«Я стала злая и негостеприимная, – с удивлением подумала она, – раньше я бы обрадовалась, а теперь почему-то злюсь».

Настя принялась наводить порядок на кухне и обнаружила кучу пакетов от чизбургеров, гамбургеров и жареной картошки, рассованных по углам. Господи, и когда он успевает? Ведь только позавчера была женщина, которая раз в неделю приходит делать уборку во всем доме, после нее кухня сверкала. Судя по числу пустых пакетов, такое количество еды можно было употребить не меньше чем за неделю. А всего-то полтора дня прошло. Наверное, это Санькин дружок Петя помог, у него аппетит просто зверский, постоянно что-то жует, оттого и выглядит как мешок с тряпьем. Да это-то ладно, Петруччо пусть ест что хочет и сколько хочет, Насте нет до этого дела, но ведь и племянник вместе с другом ест то, что ему категорически противопоказано. Не может она уследить за парнем. Зря ей доверили…

Как она и подозревала, Владислав Николаевич Стасов заявился к ней, чтобы обсудить не служебные дела, а сугубо личные. Его старшая дочь Лиля закрутила роман с Антоном Сташисом, оперативником, работавшим на Петровке, в Настином бывшем отделе. Антон – вдовец с двумя маленькими детьми, и это обстоятельство делало, по мнению Владислава Николаевича, романтические отношения между молодыми людьми абсолютно неприемлемыми.