Ярмарка безумия

– Статуя? – удивилась Виктория Алексеевна. – Какая статуя?

– Ну, белая такая, большая. Целый памятник.

– A-а, бюст…

– Он в квартире-то у вас поместится?

– Да вот не знаем… Для квартиры он вроде великоват… – стала чуть ли не извиняться Виктория Алексеевна.

– Но ведь не выбрасывать же такую вещь? – строго осведомилась Нюра. И посмотрела на Викторию Алексеевну подозрительно.

Та моментально смутилась и принялась оправдываться:

– Ну, конечно, что вы! Мы вот и сами… думаем…

– А чего тут думать? Не выбрасывать же. Ну, пошла я…

Оставшись одна, Виктория Алексеевна какое-то время неприкаянно ходила по комнате, а потом подошла к большому стенному шкафу и, решительно вздохнув, распахнула дверцу. Из темной глубины на нее уставился пустыми глазами громадный белый бюст пожилого мужчины. Выглядел он нелепо и жутко одновременно.

Виктория Алексеевна смотрела на него как завороженная.

Тут в комнату вошел Андрей. Увидев мать перед шкафом, он тяжело вздохнул.

– Так я и знал! – пробормотал он.

Не отводя взгляда от бюста, Виктория Алексеевна задумчиво произнесла:

– Представляешь, оказывается, нас так срочно выгоняют отсюда, потому что наш дом уже кому-то отдали! Мне Нюра сказала.

– Ну и что! – отмахнулся Андрей. – Мало ли мерзавцев и сволочей?! О каждом думать! Дом могли продать какому-нибудь олигарху! Хотя для олигарха это халупа! Ну да снесет и построит на этом месте замок с башенками. Плевать!

– Снесет… – завороженно повторила Виктория Алексеевна. – А знаешь, пусть лучше снесет! Мне так будет легче. И вообще, мне теперь здесь жутко как-то… Ты не веришь, что за нами кто-то следит, а я чувствую. Чувствую! Я уверена, что в вещах кто-то копался в наше отсутствие. Все перевернуто.

– Как ты могла это заметить в нынешнем бардаке? – скривился Андрей.

Но Виктория Алексеевна не слышала сына, погруженная в свои страхи.

– Я только не могу понять, что они ищут? Зачем? Что им от нас надо?

Андрей досадливо поморщился.

– Господи, мать, кому мы нужны! Следят за ней! Не морочь мне голову! Что я, не знаю, о чем ты на самом деле думаешь?

В ответ Виктория Алексеевна демонстративно обиделась.

– Ну и о чем?

– Тоже мне бином Ньютона! – скривился Андрей. – Ты думаешь только о том, что нам делать с этим дурацким памятником. И уже наверняка напридумывала всякой мистики. Мол, этот идиотский идол каким-то непостижимым образом связан с памятью об отце! Что нам нельзя его оставлять тут!

– А ты хочешь уехать, а его оставить здесь. Просто оставить. Бросить. Забыть. Чтобы его выбросили на свалку и лили на него помои… Он будет лежать в грязи, под ногами у всех, и каждый сможет плюнуть на него!

– Мама!

– Ты боишься сказать это, потому что это будет очередное предательство! Ты опять предашь отца!

Андрей сцепил зубы.

– Мать!

– Предательство! Предательство! И когда ты ушел с работы – тоже было предательство… – захлебывалась и тонула в собственных словах Виктория Алексеевна. Она понимала, что наговорила лишнего, ненужного, и потому боялась теперь остановиться. – Все на него набросились, на него сыпались страшные обвинения, а сын в это время написал заявление об увольнении по собственному желанию…

– А что я мог сделать? – взорвался Андрей, который вовсе и не желал вступать в этот бессмысленный, рвущий душу разговор. – Я был тогда пешкой. Жалкий консультантишка!.. Да он и не слушал, что я ему говорил. Он не хотел понимать, что происходит, к чему все идет! Он связался не с теми людьми! С людьми не просто нерукоподатными, но и причастными к преступлениям! Что ты знаешь об этом? Предательство! Он не оставил мне другого выхода. Мы по-разному смотрели на все и на всех!

– Ты был его сыном. Он ждал от тебя хотя бы понимания.

– Я тоже ждал понимания! От него. Потому что он был моим отцом.

– Ты вел себя, как посторонний, ты просто не хотел иметь с ним ничего общего…

– Мама! – взмолился Андрей. – Ты ничего не знаешь, а судишь!

– А потом… Потом его убили!

– Мама, это был несчастный случай! Понимаешь – несчастный случай!.. У него не выдержало сердце! Я читал акт экспертизы! Я видел его собственными глазами!

Но Виктория Алексеевна уже не слышала его. Рыдания буквально сотрясали ее.

– В яме! Он лежал в этой ледяной яме один… Его столкнули туда! И никого из нас не было с ним рядом!

– Зачем, мама? Зачем мы сейчас об этом говорим? Почему именно сегодня?

– А сегодня такой день, – неожиданно сухо сказала Виктория Алексеевна. – Особый. Нас выгоняют из дома, где прошло твое детство, где вырос твой брат, умерла твоя бабушка, погиб твой отец…

Андрей стоял и молчал, тяжело дыша. Он знал, что говорить что-то, объяснять совершенно бессмысленно. Мать просто не слушает его. И потом эта овладевшая ею в последнее время уверенность, что отца кто-то убил, специально спихнул в проклятую яму!

Виктория Алексеевна обессиленно притихла.

Слышно было только, как наверху Ледников двигает что-то.

– Мне страшно, Андрюша! Что с нами будет? – тихо спросила Виктория Алексеевна. Она уже жалела, что опять не сдержалась, и чувствовала себя виноватой.

– Помнишь, бабка говорила: «Живым в могилу не ляжешь, хотя и впору уже», – пожал плечами Андрей. По его интонации было понятно, что обижаться на мать он не намерен.

– Ну, утешил! – рассмеялась Виктория Алексеевна, довольная, что сын простил ей вырвавшиеся упреки. – Ты как скажешь, так и не знаешь – плакать или смеяться?

– Смеяться, мать. Если выбор такой, то только смеяться!

Андрей хотел обнять мать, чтобы успокоить ее окончательно, но лицо Виктории Алексеевны вдруг исказилось от ужаса.