Я намерен хорошо провести этот вечер

– Точно! Я еще помню, как с бабушкой на почту ходил и там сургучом пахло.

– Интересно, сейчас пахнет?

– Сейчас евроремонт. Сейчас ничем не пахнет.

Мы замолчали. Воспоминания и дешевая водка нарушили логическую цепь в мозгу.

– Так вот, – очухался я. – Родители эти мандарины экономили. Сами не ели, мне отдавали. И однажды я съел целый ящик, у меня распухло горло, и я чуть не задохнулся.

– В натуре?! – оживился Витька.

– Ага. – Я с гордостью вспомнил опас- ный инцидент и ощутил себя настоящим мужиком.

– Выпьем за жизнь.

– Лехаим!

– Чего?

– «За жизнь» по-еврейски.

– Ты разве еврей? – с сомнением оглядел меня Витька.

– Нет… в общем. Подружка была еврейка.

Мы чокнулись, выпили, поморщились.

– На. – Витька сунул мне под нос полмандарина. Я разинул рот. – За папу, за маму, у-ти мой хороший, – рассмеялся Витька, скормив мне половинку и сожрав другую. – А у меня от другого.

– Чего от другого?

– Аллергия.

Я достал сигареты, угостил Витьку, пристроил свою в губы, закурил.

– Я когда репортажи в Абхазии делал… – Витька затянулся.

– Про войну, что ли?

– Ну да. Там как раз сезон был… Начало ноября, мандарины поспели, а собирать некому.

– И ты их все сожрал?! – расхохотался я.

– Да че ты все сожрал да сожрал, как будто ничего другого нет! – раскипятился Витька.

– Шутка просто.

– Не буду рассказывать. – Витька заду- мался.

– Ну, Витян, не обижайся.

– Не знаю…

– Витян, дорасскажи, раз начал!

– Ну, работал я с одним абхазским отрядом. Описывал, как и что. У них там одна баба была, прикинь.

– Круто!

– Лия Арнба. В бейсболке с надписью USA, в бронике, везде запасные магазины. – Витька хлопнул себя по груди, бокам и бедрам. – Бывшая училка.

– Ну и как ты с ней?

– Никак. Мы попали в засаду. Возле Сухума. В мандариновой роще…

Витька затянулся.

– Мандарины тогда никто не собирал, они опали и покрывали всю землю. Реальный оранжевый ковер, только хлюпает под ногами. Впереди Лия, я с камерой за ней. И вдруг тра-та-та! – Витька отпил из горлышка. – Лия упала, не помог броник. Остальные залегли, отстреливаются.

За забором прошли молодые девчонки, хихикнули.

– Давайте к нам! – крикнул я.

– Мы замужем! – кокетливо ответили девчонки.

Витька продолжил:

– И вот лежу я весь в ее кровище и одновременно в мандариновой жиже. Знаешь, как сицилийские апельсины, красно-оранжевые. Все липкое, в носу, во рту, в ушах. Глаза щиплет. Голову не поднять. А краем глаза вижу синее небо и крупный мандарин, прямо перед носом. У него кожа мясистая была, вся в порах. Как нос у алкоголика. Так и пролежал полчаса, пока меня не оттащили… – Витька разлил остатки, передал мне стакан, поднял свой. – За жизнь.

– За жизнь.

Водка пошла с трудом. Закусывать было нечем, мандарины кончились.

– С тех пор у меня от мандаринов все чешется.

Мы помолчали.

– А может, это была та роща, из которой твои знакомые мандарины присылали? – Подумал вслух Витька.

– Может, и та. Они грузины были. Когда заваруха началась, мы с ними связь потеряли.

Подул ветер. Стало смеркаться. Проехала патрульная машина. Нас не заметили.

– У тебя уже чешется? – спросил Витька.

– Неа. А у тебя?

– И у меня не чешется.