Тщеславие

– Я выскакиваю из машины и начинаю её стегать кабелями. Продавец кабели забыл в коробку сложить, и я их просто в руку взяла. Переходники всякие, антенна портативная. За Родину, за Сталина, за шмару, за быдло, за шоканье, за башку её пергидрольную нечёсаную!

– Вы бы это видели! – смеялся Димка. – Юлька хлестала эту бабу, как Христос, изгоняющий торговцев из храма.

– Она из сумочки освежитель воздуха достала и хотела мне в лицо пшикнуть. Сучка. Тут Димка подоспел.

– Я у неё баллончик вырвал и ей же в морду, в морду…

Юлька жестами показала, как Димка полил тётку освежителем воздуха. Как муравьёв на грядке травят.

– Не сдержался я. Даже стыдно, – потупился Димка.

– Любопытно на тебя серфинг подействовал, – сказал я, – уже три года катаюсь, и ещё никогда по возвращении не хотелось чужую тётку освежителем воздуха запшикать.

– Освежитель, кстати, здесь. – Юлька зашла в туалет и вышла с баллончиком-трофеем, наполненным ароматом морской свежести.

– Можете больше на море не ездить. Зашёл в туалет, пшикнул, глаза закрыл… – предложил Поросёнок.

– Надо ещё ракушку к уху приложить. Шум волн, – добавил я.

– Короче, наши победили! – подытожил Поросёнок и поднял бокал. Мы чокнулись калифорнийским красным и крикнули «ура».

Поросёнок слизал остатки соуса с тарелки.

– Возьми ещё, – предложила Юлька, пододвигая стеклянную миску-аквариум с салатом. Выглядело, будто мы рыбок вместе со всем их подводным царством нашинковали, приправили и наворачиваем.

Переключились на недавнюю поездку. Поговорили о шопинге, музеях, нравах. Юлька продемонстрировала купленные за океаном наряды.

– А в одном ресторане я пепельницу спёрла, – похвасталась она, показав тяжёлую пепельницу розового стекла.

– Красивая. – Поросёнок взвесил пепельницу на ладони.

– Я Димке говорю: «Бери, пока официант не видит». А он: «Нет, я воровать не умею». Пришлось самой.

– Не умею я воровать, это моё проклятие! – патетически посетовал Димка. – Ни воровать, ни доносить, ни изменять!

– Праведник ты мой! – Юлька нежно поцеловала Димку, а мы с Поросёнком ухмыльнулись.

Однажды на Димкином дне рождения в последних классах школы его дед, перед тем как уйти с родителями к родственникам и оставить гостей одних, рассказал историю. Дело было в начале девяностых, понадобилось несколько кирпичей – заложить дыру, оставленную строителями после замены труб. Кирпичи купить было негде и не на что, зато неподалёку строился дом. Поздним вечером Димкин дед, высокий старик, командир пулемётной роты, кавалер ордена Славы, отправился вместе с десятилетним Димкой воровать кирпичи. Они выбрали из огромной кучи десяток, погрузили на саночки и отвезли под покровом темноты домой. Димкин дед, смеясь, признался: больше всего тогда беспокоился, что подаёт внуку дурной пример, мол, тот вырастет вором и всё такое. Это в те времена, когда люди тырили миллиарды. Дурной пример не подействовал, Димка не ворует, как и вся его семейка.

– Тебе… вам книжки писать надо, – обратился я сначала к Димке, а потом объединил его с Юлькой. Она всё-таки тоже в рассказе участвовала. Обидится ещё, что я её таланты не замечаю. В гости звать перестанет, она ведь у них главная.

– Да я записываю кое-что, но толку-то, – ответил за себя Димка и разлил остатки вина по бокалам.

– Надо попробовать издать, – посоветовал я. – Других же издают, а у них рассказы не такие интересные.

Прощаясь поздно вечером в дверях, когда Юлька уже ушла спать, Поросёнок дышал на Димку винно-водочными парами и горячо убеждал:

– Димка, надо издаваться! Мы ж не тупые, если нам понравилось, значит, и другим понравится!

Я кивнул. В смысле не только тому, что мы не тупые, но и тому, что Димкины записки вполне могут снискать заслуженную любовь читателей. Хотя мы, разумеется, не тупые. Это я тоже поддерживаю.

– Ты сможешь. Вон, виндсерфинг освоил! Нельзя зарывать талант, – Поросёнок вдруг зашептал, чуть не касаясь губами Димкиной шеи. – А то всю жизнь в журнале просидишь…

– Чего это ты ко мне прижимаешься?!

– Меня вся эта история так завела, малыш… – с комической страстностью признался Поросёнок. Он любит подурачиться.

– Да отвали ты! – заржал Димка, отпихивая Поросёнка.

* * *

Через несколько дней Димку сократили. Кризис. Он в журнале работал, концепции продвижения журнала в массы придумывал. А с кризисом актуальность продвижения в массы снизилась. Массы стали неплатёжеспособны. И Димку уволили.

Чтобы Димка не закисал, Юлька позвала его с собой на юбилейный корпоратив, устраиваемый агентством недвижимости, где она риелтором. У риелторов дела тоже не ахти, но праздник решили не отменять. Да и не получилось бы отменить при всём желании, агентство заранее арендовало на два дня большой коттедж в Малаховке, а назад деньги никто сейчас не вернёт. Кроме сотрудников, пригласили нескольких вип-клиентов. Праздновать начали в шесть вечера. Выпивали, играли в групповые игры, в монополию, в пантомиму, в мафию. Лично я терпеть не могу все эти групповые игры, мне сразу скучно становится. Может, это потому, что я индивидуалист? Впрочем, какая разница: нравятся мне групповые игры или нет, меня-то на празднике не было. Меня вообще на такие праздники редко зовут. Наверное, потому, что я групповые игры не жалую.

Очень скоро Димка обратил внимание, что Юлька особенно бойко шутит с одним из випов, газпромовским менеджером. Они с ним прямо как влюблённые хихикали. Юлька вызвалась менеджеру глаза руками закрывать в очередной игре, а менеджер поверх её ладоней свои лапы наложил. Димка обозлился, но не захотел портить вечер ревностью. Да и вообще, он современный мужчина, а не первобытный Отелло. Гости постепенно напились и разбрелись по дому, Димка прилёг на полку в неработающей сауне. Лежал и злился на Юльку за её кокетство с менеджером. Козёл, торгует народным богатством, а честных парней вроде Димки сокращают… Неожиданно забежала Юлька и сочно и мокро поцеловала Димку в губы. А он из вредности не ответил, показать решил, что недоволен её поведением. Юлька холодность почувствовала и с готовностью смылась, будто только этого и ждала. Димка рассчитывал, что она спросит, отчего он ей не рад, отчего холоден. Он думал, что подуется немного и простит вертихвостку. И менеджер забудется. Но Юлька каяться не стала. Димку это совсем обозлило. Он хлопнул дверью и пошёл слоняться по участку.

Когда вернулся, многие уже спали. Кто в зале на диване храпел, остальные по спальням разбрелись. Димка зашёл в их с Юлькой комнату – пусто. Она обнаружилась в комнате менеджера. Они спали обнявшись. Оба были одеты, и от этого их объятия казались ещё более крепкими.

Димка испытал то же, что и в детстве, ходя по трубе. Жили мы в одном доме, и во дворе было ограждение, сваренное из железных труб. Трубы каждый год заново красили, то жёлтой краской, то красной. Какая была, такой и красили. Среди нас считалось достижением пройти по ограждению от начала до конца, ни разу не ступив на землю. Однажды Димка соскользнул. Правая нога съехала вправо, левая – влево. Димка так ударился яйцами, что окаменел. Вокруг дети, солнце, смех, а он шевельнуться не может. Димка не хотел показывать свой позор, не закричал и не заплакал, кое-как перекинул ногу через трубу и, не сгибая коленей, как робот, пошёл к собственному подъезду. Мы все через это прошли, я тоже по той трубе ходил, и Поросёнок ходил. Да вы любого спросите из нашего двора – каждый хоть раз, да навернулся об эту трубу яйцами.

Тогда Димка не заплакал не только из гордости, а ещё потому, что боль была сильнее слёз. Тогда Димка на какое-то время перестал быть собой.

* * *

Димка напился и заснул. Думал, проснётся, и окажется, что всё это был дурацкий сон. Ни фига. На рассвете Юлька заглянула в их комнату за косметикой. К завтраку не вышла. За обедом молчала. Менеджер топтался поблизости и в итоге додумался извиниться перед Димкой. Захотелось дать ему, дураку, кулаком по голове. По темечку. Как стукают барахлящий телевизор.

* * *

Юлька выгнала Димку. Сказала, что уже давно устала от отсутствия у него деловых качеств. Даже пепельницу украсть не может. А теперь ещё и уволили. Хоть бы машину водил, так нет. Права ему купили, а водить не заставишь. «Ты социально пассивный! Не можешь ни на что решиться! По магазинам бы меня возил!.. О’кей, я сама водить буду, но ты хоть кредит оплати! Нет?! Тогда на хрена ты мне сдался?!»

По поводу машины у Юльки пунктик. Она уже и права себе организовала, и «Форд» в кредит взяла, но тут ей зарплату урезали. И оказалось, что за «Форд» нечем выплачивать. Пять штук зелёных не хватает. Всё совпало, короче. Ну Юлька на Димку и накинулась.

Самая главная Юлькина мечта – превратиться в болонку, и чтобы ласковый хозяин носил её на руках, расчёсывал, кормил и покупал ошейнички с бриллиантиками. А она бы на мир из-за пазухи смотрела. Димка вроде старался, как мог, соответствовать, но менеджер газпромовский, конечно, оказался надёжнее и убедительнее. Тут-то болонка к нему на колени и перескочила.

Не очень я понимаю желание превратиться в болонку или ещё в какое животное. Лично я рад, что родился человеком. Могу звонить по телефону, могу рассказывать анекдоты, лепить фигурки из пластилина, покупать выпивку. А болонка не может. Вы когда-нибудь видели болонку, покупающую пиво? Болонка во всём зависима. Хотя вокруг много женщин-болонок… Юльке нужен мужчина, которому надо советы давать, а не тот, которому надо в рот смотреть и борщ с тихой улыбкой подавать. Димка рассказывал, подчиняться она любит только в постели, что он ей с удовольствием и обеспечивал. А машина… Машина – стереотип. Нет машины – значит, неполноценный. Или зарплата маленькая, или дальтоник. Да и зачем машина в Москве? Всё равно в центре и живут и работают. И где Димка пять штукарей возьмёт в кризис? Вдогонку Юлька крикнула Димке, что рассказики его никому не нужны. Рассказики.

Димка Юльку любил. Ну то есть как: ему было с ней хорошо. Он любил просыпаться раньше и смотреть на неё. Любил её спутанные белые волосы, длинные и прямые, как грива у лошади. Любил её гибкую спину и припухлость в самом низу позвоночника над булками. Иногда ему даже хотелось стать капелькой Юлькиного пота и стекать по её спине, по этой припухлости, по булкам, повторяя все бугорки и впадинки, как дорога среди холмов повторяет рельеф. Ему всегда было о чём поговорить с Юлькой. Они не скучали вместе. А ещё он хотел от неё ребёнка. Это, наверное, и есть любовь? Хотя существуют и другие версии.

Димка держался бодро, но его показная весёлость выглядела как-то истерично. Всегда, когда пытаешься бодриться в тяжёлой ситуации, – получается жалко. Денег нет, бабы нет, пришлось переехать обратно в двушку к родичам и деду, командиру пулемётной роты. Поселился с дедом в одной комнате. Дедова кровать у окна, Димкина – за шкафом. Начал работу искать – хуюшки. Думал актёром в эротические фильмы устроиться, трахаться перед камерой, но тут уже мы отговорили. «Ты впечатлительный, сопьёшься», – сказали мы. После этого Димка решил получить наследство от кого-нибудь. Недели три ждал, никакого наследства. Короче, полная жопа.

* * *

Пора было парня вытаскивать, мы же всё-таки друзья, по одной трубе в детстве ходили. Поросёнок сказал, что лучше всего от депрессии помогает цель в жизни. Если есть цель, то не до депрессии. У Поросёнка цель в жизни – вилла в Тоскане и особняк на Рублёвке. При удачном раскладе ещё и пентхаус в Майами на Линкольн-роуд. У меня вот цели в жизни нет, правда, депрессий тоже. Ну какая у меня может быть цель? Я люблю кататься на доске под парусом. Люблю, когда нос доски колотит по волнам, люблю ловить ветер парусом. Иногда ветер опрокидывает тебя, а иногда ты обуздываешь ветер. Хочется так и жизнь прожить, играя с ветром. Хотя Тоскана, Рублёвка и Майами тоже не помешают. Но всё-таки не может же недвижимость быть целью жизни. Мелковато как-то. Правда, что я понимаю…

Короче, мы сосредоточились на поисках для Димки нового жизненного ориентира. Пересекая однажды Пушкинскую площадь, я обратил внимание на рекламный стенд, призывающий принять участие в молодёжном литературном конкурсе «Золотая буква». Приз – золотая буква «А», установленная на мраморной плашке, – выглядел очень убедительно. Кроме того, победителю полагались заветные пять тысяч баксов. «Димку спасёт только это. Награды вселяют веру в себя и привлекают баб не хуже газпромовской зарплаты», – в ту же минуту понял я и записал адрес сайта конкурса.

На сайте указывалось, что к участию допускаются литераторы до двадцати семи лет включительно. Димке как раз столько стукнуло в сентябре.