Агент Иван Жилин

– Никаких «дел» у меня больше нет, – устало сообщил он. – Раскрою тебе служебную тайну, Иван. Из упавшего в бухту вертолета мы вытащили кое-какие документы, но даже не успели их восстановить. Дело опечатано и увезено представителями Управления внутренних расследований при Совете безопасности. Зеленые галстуки все изъяли, подчистую. Так что шалость с анкетой не кажется мне смешной и, тем более, случайной. И вот еще что…

Бэла был очень зол. Не мог просто взять и утереться.

– Знаешь, что означает буква «L» на борту? – сменил он тему.

– «Light Forces», – сказал я. – Их татуировочка.

– Я думал, это легенды.

– Может, провокация? – спросил я с сомнением. – Кто-то камни по кустам кидает, чтоб все в сторону побежали.

– Камни по кустам… – сказал он. – Красиво звучит. Сразу видно, что ты писатель.

– Ваши камеры хранения тоже буква «L» ограбила? – поинтересовался я у него.

– Да. Знаешь, Иван, от такой наглости остается только зубами скрежетать. Теперь они были одеты в форму нашей полиции. Успели подготовиться, не то, что утром. Правда, они ведь не знали, в каком номере и в какой гостинице агент Жилин имел несчастье познакомиться с неким существом по кличке Странник, поэтому ячейки были вскрыты все до единой…

Он сказал все это со скрытым смыслом, который вовсе не собирался скрывать, и у меня пропала охота изображать из себя постаревшего весельчака, готового язвить по любому поводу. И я начал всерьез подумывать, не закатить ли мне в качестве ответа показательную истерику, но решил повременить, пока не исчерпаю собственные вопросы, например, такой: проходит ли Феликс Паниагуа свидетелем по делу об утреннем похищении?

– Феликс Паниагуа? – удивился Бэла, – С чего вдруг? Этот господин в столь ранний час, вероятно, еще сны свои просматривал.

– А как насчет некоего сеньора по фамилии Ангуло? – задал я второй вопрос. – Известен этот человек полиции?

Секунду-другую радиофон молчал.

– Мигель Ангуло? Почему ты спрашиваешь?

– Он курит в оранжереях и путает многолетние гипсофилы с однолетними.

– Мне не до шуток, Жилин, – раздраженно сказал Бэла. – Полковник Ангуло – это крупный чин в Бюро антиволнового контроля. Есть в стране такая спецслужба, оставшаяся со времен борьбы со слегом.

– Можно еще вопрос? – сказал я. – Чем занимается клуб «Новый Теотиуакан» НА САМОМ ДЕЛЕ?

– Не знаю, что ты имеешь в виду, – заявил он. – Не понимаю смысла твоих расспросов. Новый Теотика… Теуака… тьфу! Таких общин у нас десяток, ничего противозаконного. Эти чудики озабочены только поисками своего небесного черепа, и ничем другим… Короче, если у тебя есть информация, советую поделиться.

– Погоди, чем озабочены? – встрепенулся я.

– В наших водах якобы затонула реликвия древних ацтеков, ты не слышал эту легенду? С одним из английских транспортов. А может, их священный череп затонул с одной из каравелл Педро де Альварадо, я точно не помню. В общем, уже лет пять, как латиносы морское дно у нас утюжат. Ну, так ведь каждый сходит с ума по-своему…

Насчет того, что у каждого свои тараканы в мозгах – это он верно подметил. Чем я мог с ним поделиться, какой информацией?

– Реликвия! – значительно произнес я. – Нет ли тут связи со вскрытыми камерами хранения?

Он сердито хрюкнул, не имея больше желания отвечать на мои насмешки, и я понял, что сейчас контакт прервется.

– Минуту, комиссар, – попросил я. – Открой последний секрет. Что в ваших краях делает Мария? Тоже турист?

– Ты про бывшего шефа? – не сразу догадался он. – Никаких секретов. Мария разыскивает своего ребенка, так честно и указал в анкете. Мол, чадо удрало от папаши и скрылось где-то здесь.

– И вы ему поверили, – констатировал я.

– Как и тебе. А что? Кстати, раз уж ты заговорил, – добавил Бэла странным голосом. – Твой Мария написал в анкете, что его ребенка зовут Рэй. Рэй Ведовато. Тебе в самом деле нечего мне сообщить?

Печальная история, подумал я. «Ведовато» в переводе – что-то вроде «вдовца». Вдовец Мария, оказывается, имел отпрыска, которого Господь не наделил родовой дисциплинированностью и ответственностью. Несчастная фамилия. Отцы и дети. Шум и ярость, жизнь и судьба…

– Пошел к черту, – сказал я начальнику полиции.

И потерял к разговору интерес.

Я с изумлением смотрел вниз. На одной из террас, раскинувшихся под моими ногами, давно уже наблюдалось малопонятное движение. Суетились игрушечные автомобили, суетились кукольные фигурки людей. И вдруг я услышал выстрелы – далекие, ненастоящие. А потом я заметил и вовсе нечто невероятное: над кварталами вставало веселое северное сияние, какое я видел только на Таймыре. И еще я видел подобное в Париже, над Лувром, когда жандармерия ради спасения коллекции применила уникальную техническую новинку. Вот и сейчас солнце над одной из крыш преломлялось совершенно особенным образом, прозрачные капли света устраивали ведьмовские пляски, и я понял, что один из трехэтажных каменных домов накрыт мобильным блокирующим колпаком. «Чалмой джинна» на нашем языке. И вдруг ударила пневматическая базука: этот оглушительный вздох ни с чем не спутаешь. Очевидно, какой-то чудак попытался таким образом пробиться к дому. А потом здание, накрытое силовым шатром, взорвалось изнутри – бесшумно и потому особенно жутко, провалилось внутрь себя, как в жерло маленького вулкана. Пламя свирепо толкнулось в невидимые стены, не в силах вырваться на волю, и закрутились, закатались под куполом огромные огненные колеса…

А потом из подземного гостиничного гаража выскочила семисотая «Волга» с открытым верхом, цвета морской волны, ведомая белым от напряжения сеньором Паниагуа. Автомобиль с ходу зарулил на Приморский спуск и стремительно помчался вниз, отчаянно петляя на поворотах.

Глава шестая

Кто-то совершил нападение на культурно-просветительский центр «Новый Теотиуакан». Атаку организовали настолько профессионально, словно внутри не мирные книжники штаны протирали, а точила ножи стая натасканных головорезов. Впрочем, судя по всему, так оно и было, и неведомый «кто-то» был об этом хорошо осведомлен. Сначала в противомоскитную систему здания (три этажа, лекционный зал, кафе) запустили гипнодел широкого спектра, в результате чего каждое окно превратилось в мощный психорезонатор. Каким образом это удалось проделать, история умалчивает, но хозяева и гости Центра, все поголовно, превратились в послушный безмозглый скот. И тогда во дворик, увитый хмелем, въехал невзрачный автобус. Что происходило внутри, свидетели из соседних домов не видели, а непосредственные участники (из тех, которые остались живы), ясное дело, не запомнили. Иначе говоря, какова была цель этой акции, осталось неизвестным. Известно одно: налетчики быстро и безошибочно разделили всех находившихся в здании людей – на случайных и неслучайных. Первых они милосердно вывели за пределы периметра, вторых оставили внутри. Затем выкатили из дворика свой автобус и включили (ими же и установленный на крыше) генератор блок-поля, накрыв общину «чалмой джинна» – чтоб никто и не думал выйти вон. Мало того, эти странные ребята даже в полицию позвонили, отчитались о проделанной работе. Они настоятельно посоветовали обыскать «Новый Теотиуакан», а также принадлежащую общине виллу на побережье, и заодно подарили полицейским «волосок из бороды», то есть сообщили волновой код, нейтрализующий «чалму джинна». После чего автобус покатил в неизвестном направлении. Так бы все и закончилось мирно да тихо, если бы в помощь ученым этнографам не подоспели их товарищи, которые, мгновенно разобравшись в ситуации, попытались организовать погоню. Однако нападавшие были готовы и к такому варианту. Оставленное на улице прикрытие в виде двух легковых бронеавтомобилей встретило противника огнем, и тот отступил, поскольку у него-то машины были обычными, серийными. А потом внутри блокирующего колпака кто-то очухался. Свидетели видели, как вновь прибывшие знаками переговаривались с этим человеком. Почему он пришел в чувство раньше времени? Возможно, употреблял волновые стимуляторы, поэтому действие гипнодела оказалось ослабленным, возможно, по какой-то иной причине. Теперь это не выяснишь, да и не так это важно в свете того, что произошло дальше. Единственный очнувшийся член общины, приняв решение за всех пленников, выволок из подвала термическую мину и запалил ее прямо на глазах у молящихся на свободе соратников. Очевидно, им было что скрывать от мира, поклонникам «Нового Теотиуакана». Акт самосожжения привел к уничтожению всех, кто мог бы проявить слабость в неизбежном общении с властями, а также уничтожил бОльшую часть возможных улик. Фанатик полагал, что совершает подвиг. Наверное, так оно и было.

К приезду полиции и пожарных все непосредственные участники, конечно, испарились с места происшествия. Случайные люди разбежались еще до взрыва. Стражей порядка встретили только светящиеся от жара руины и обезумевшие от ужаса соседи. В пыли ползали невменяемые, ничего не понимающие «очевидцы». Раненых и убитых, если они и были с чьей-либо стороны, боевики увезли с собой. Благодаря любезности нападавших, полицейские легко установили связь с генератором блок-поля (выдернули волосок из бороды) – и злой джинн послушно вернулся в бутылку.

К счастью, несмотря на катастрофу, кое-какие улики сохранились. Ибо ничто не сгорает бесследно, если оно сделано из металла и мезовещества. Например, накопительная камера от «шаровой молнии». Или останки трейлера с раздвижной крышей и специальной станиной внутри, приспособленной как раз для транспортировки и наведения плазменных сгущателей. Все перечисленное было обнаружено тут же, не отходя от руин. А под руинами спасатели нашли огромный подвал, разделенный надвое. В одной половине были остатки знаменитой кристаллотеки (коллекция, разумеется, не подлежала восстановлению), другая половина представляла собой настоящий бункер: мощный экранирующий слой под панелями обшивки, непростые двери… впрочем, двери как раз были беспощадно вскрыты. И железная цепь, словно из средневековья пришедшая, с разодранным в клочья ошейником на одном конце, насажанная другим концом на скобу в стене…

Прочие занятные вещицы нашлись уже на вилле, которую новые ацтеки, или кто они там на самом деле, арендовали у городского Департамента собственности. Вилла стояла далеко на взморье и была в спешке покинута арендаторами, однако им не хватило времени, чтобы вывезти все. Зато хватило разума не осквернять гостеприимную землю вторым взрывом. Так что Z-локатор, установленный на крыше и культурно замаскированный под башенку обсерватории, уцелел. Осталась и карта слежения, привязанная по времени точно к утреннему рейду штурмового «Альбатроса». И даже программа асимметричного наведения не была стерта. Участок вокруг виллы был оборудован системой рассеивателей, защищавших локатор от обнаружения (в качестве ложного ориентира выдавались координаты диспетчерского пункта аэропорта). А в ангаре, среди всевозможного подводного снаряжения, обнаружился молекулярный резак с полностью разряженной батареей. Этакий консервный нож в кармане любого уважающего себя диверсанта, которым очень удобно, скажем, вскрывать рухнувшие на морское дно вертолеты…

Впрочем, все эти подробности я узнал позже.

Пожелав Бэле творческих успехов, я быстренько поднялся к себе в номер. Я вернулся в отель специально и только для того, чтобы положить радиофон обратно на тумбочку, лишая себя связи с миром. Мне вдруг перестали нравиться блага цивилизации, дающие кому-то возможность в любую минуту призвать меня к ответу. Я почему-то подозревал, что вопросы к моим ответам будут возникать снова и снова. И я отправился, черт побери, гулять, ибо, черт побери, я был свободным, одиноким, при деньгах.

В городе чувствовалась суета. Мелькали пожарные машины, роились в небе служебные вертолеты, на улицах было как никогда много полицейских. Похоже, город наконец-то проняло… Откровенно говоря, мне тоже было не по себе: давненько я не видел такого. Десантные операции среди шезлонгов и минеральных источников, думал я. Похищения людей, расстрелы вертолетов, нападения на вокзалы, взрывы термических мин. «Шаровые молнии», генераторы блок-полей и прочие изыски. Ясно, что власти были растеряны от такого нагромождения событий, посыпавшихся в один день – в день моего приезда. К хорошему привыкаешь быстро, а местные правоохранительные органы, как я понял, вот уже несколько лет сидели без дела. Угораздило же меня, думал я, испытывая острое чувство досады. Я был просто туристом, и вмешиваться в происходящее никак не входило в мои планы. В городе и стране насчитывалось не так уж много полицейских, но это было их делом – разгадывать криминальные кроссворды. «Ну и что с того, что в день моего приезда… – спорил я непонятно с кем. – Положительно не вижу связи…»

Стасу я позвонил из уличного телефона. Дома у него опять не ответили, зато на работе голос секретарши уже не был таким безмятежно учтивым. На мой бесхитростный вопрос: «Где же его все-таки найти?» меня попросили оставить свои координаты, что я и сделал. Похоже, они там сами не знали, где босс. «Он, случаем, не ранен? – наконец забеспокоился я. – Уполз куда-нибудь умирать?» «Да что вы такое говорите!» – перепугались на том конце. Вот будет смешно, если мы разминемся, подумал я. В прошлый приезд я не знал, что Стас здесь обосновался, только после переворота мы с ним встретились, и то случайно. Не хотелось бы опять полагаться на милость случайностей… Или он вправду тяжело заболел? Но ведь оторванные, оттянутые рыбари не болеют! Бляха, которого я знал, обожал, чтобы было много огня, шума и красивых, звучных речей, ради этого он готов был и в ящик сыграть (как выражаемся мы), ради этого он согласился бы и на редиску снизу посмотреть (как выражаются немцы), но если такие люди предпочитают встречу с лечащим врачом встрече с другом детства – ох, какая скука ждет нас в будущем…

Некоторое время я размышлял о будущем.

В том смысле, конечно, куда мне теперь направиться. Я люблю размышлять о будущем, обманывая себя тем, что в этом и состоит работа писателя. И я понял, что должен немедленно идти к Строгову, поскольку если не сейчас, то когда? Славин, правда, предупреждал, что кто-то из наших сегодня к нему уже намылился, но, в конце концов, никакой очереди мы не устанавливали. Зачем, спрашивается, я сюда приехал? Я приехал проститься с Учителем, который умирает, который умирает вовсе не от старости или болезней, и никто не вправе откладывать нашу встречу, водя указующим пальцем по клеточкам невидимого плана-графика.

Принявши решение, я пошел к Строгову.

Если ты Учитель, у тебя обязательно должен быть Ученик, думал я, спускаясь по бесконечной лестнице к набережной. Иначе какой же ты Учитель? Именно наличие Ученика делает из незаурядного человека нечто большее. Если продолжить эту мысль, то неизбежно получишь следующую: эстафетная палочка передается из рук в руки только кому-то одному. Иначе говоря, свой Дух ты вряд ли сможешь поделить между всеми желающими. (И это слова межпланетника, скривился бы Славин. Позор коммунисту, атеисту Жилину!) К чему сводятся мои патетические размахивания руками? К тому, к тому! Хоть и не мной придумана операция под полусерьезным названием «Время учеников», призванная спасти нашего Дим-Димыча (а кто ее, кстати, придумал?), я с готовностью принял эту безумную идею. Хоть и прибыл я в этот город, откликнувшись на зов своих друзей по писательскому цеху, в окончательный успех дела мне все равно не верилось. Хоть и не верилось мне в возможность вернуть Строгова к жизни, но, похоже, на что-то я еще надеялся…

Вот и набережная, а лестница все текла и текла вниз по склону, увлекая меня к морю. Это была центральная пляжная лестница – мраморная, с башенками. Невозможно было представить, чтобы взять и сойти с нее в сторону.

Мы спасали Учителя, забыв, что спасти сначала нужно себя. Мы все поголовно назвались его учениками, не понимая, что ему нужен только один – Ученик. Нет, каждый из нас в глубине души это понимал, но опять же каждый втайне надеялся, мол, я – тот самый и есть. А кто-то был в этом уверен. Тогда как настоящий Ученик, вполне возможно, пропадал где-нибудь в Пырловке и был со Строговым не знаком, потому что ложный стыд мешал ему высунуть голову, и нам бы взять да разыскать этого парня, да привести его к Дим-Димычу за ручку, вместо того, чтобы дружно слетаться сюда со всех концов Ойкумены. А может, настоящий Ученик еще только учился читать по слогам? А может, Строгов вообще не хотел быть ничьим Учителем? И, кстати, насчет стыда, который на самом деле не бывает ложным. Интересно, кто-нибудь из нас испытает ли потом это чувство? Например, беллетрист Жилин?

Бриз, вдруг задувший с моря, очень вовремя проветрил мою голову. Сандалии увязли в песке, и я их снял. Я с изумлением обнаружил, что мраморная лестница давно закончилась, а передо мной – пространство без конца и без края. Дом Строгова остался где-то наверху и гораздо правее. «Строгий Дом». «Дом На Набережной»… Вокруг кипела жизнь. Веселые голые люди азартно играли в пляжный волейбол, другие голые люди зарывались в песок, ласточкой бросались в набегавшую волну, перекрикивались, общались, не обращая внимания на различия полов, и я понял, что попал на пляж натуристов. Это в исторической-то части города? Остроумно. Никто ни с кем не целовался, здесь были настоящие натуристы. Что ж, я люблю все настоящее, поэтому я закатал штаны, разделся до пояса, поддал ногой откатившийся ко мне мяч, а затем побрел кромкой прибоя, останавливаясь и с наслаждением наблюдая, как волны слизывают оставленные мною следы.

Неужели мне не хочется к Строгову, спросил я себя. Неужели я боюсь? Тогда какого рожна я сюда притащился? Повидаться с алкоголиком Славиным я мог и в Ленинграде, заглянув как-нибудь вечерком в ресторан Дома писателя, а мрачного, болезненно серьезного Сорокина я мог легко отловить в его роскошном рабочем кабинете.

Раскинув руки, я подставил грудь морскому бризу.