Конец сказки

Другой бы на месте Яромира принял это за шутку. Но волк-оборотень странствовал с княжичем уже полгода, и прекрасно убедился – если уж тот шутит, то сам же первым и ржет.

Домой Иван с Яромиром добирались чуть не вдвое дольше, чем до Буяна. Очень уж холода сильные стояли, очень уж сугробы страшенные намело. Даже для волка никаких дорог не осталось.

Весь просинец еле продирались, одну седмицу вовсе безвылазно в Чернигове сидели, бураны пережидали. Только к началу лютня полегче стало – когда Мороз-Студенец вроде как размяк, ослабил напор.

Финист покинул их еще в Таврике. Несколько дней поболтавшись в море, они высадились на ее закатном берегу, прошли Великим Рвом к Олешью, а уж там поднялись вдоль Днепра, через половецкие земли – и на полуночь, в Русь.

А Финист улетел вперед. За целый месяц прежде них добрался до Тиборска, поведал там о всем, что случилось.

Хотели с ним и Кащееву смерть отправить, да не вышло. Тяжеловато оказалось каменное яйцо для сокола, не улетел бы с ним Финист далеко. А исчезнуть вместе с одеждой, обратиться дополнительным пером либо соринкой оно не захотело.

Глеб ждал возвращения брата. Поначалу – с зубовным скрежетом и обещанием убить. Потом поостыл чуть, помягчел сердцем. Брат все-таки. Какой уж ни есть. Да и герой теперь к тому же – подвиг совершил неслыханный, смерть Кащея добыл и живым воротился!

Причем воротился не совсем таков, каков уезжал. Окреп, возмужал, в плечах раздался. Хотя и раньше был далеко не былиночкой. Усы уже вполне достойные, бородкой обрастать начал, пусть и реденькой пока что.

Только взгляд по-прежнему глупый-преглупый.

– Ох, Ванька, Ванька, и в кого ж ты такой непутевый… – тяжко вздохнул Глеб. – Когда я тебе говорил, чтоб ты остепенился, девку себе нашел по сердцу, да женился на ней честным порядком… я ж не это имел в виду! Княжичу поляницу за себя брать…

– Срам?.. Невместно?.. Зазорно?.. – с надеждой вопросил Иван.

– Да нет, почему сразу срам? – размеренно ответил Глеб. – Не по канону просто. Не общепринято среди Рюриковичей. Но если вдуматься – где-то даже уважительно. Был вот, говорят, в древние времена грецкий царь Тезеус – тоже так вот поляницу умыкнул, да женился на ней. Да не простую поляницу, а тоже царицу. Ипполиту. Или Антиопу. Или то не Тезеус был, а Гераклеус. Черт их разберет, этих греков.

– Так я ж и не грек! – радостно завопил Иван.

– И это очень хорошо. Был бы ты у меня еще и греком, я б тебя точно убил. А так прощаю по великой доброте моей. Но на Синеглазке ты все равно женишься. А то ишь, повадился девок портить, гнида паскудная!

Иван поник. Нет, царица поляниц ему приглянулась, не без этого. Огонь-баба. И ликом хороша, и статью, и приданым наверняка богата.

А уж что она вытворяла на перинах!..

Но вот нрав у нее бешеный. Горяча, чертовка. С такой хорошо в степи миловаться, на коне хорошо скакать вместе, ворога бить бок о бок.

А вот что за жена из нее выйдет – о том Ивану и думать не хотелось. Тем более, что он всего только княжич, меньшой в роду, а она целая царица, пусть и безземельная, кочевая. Кто в доме голова-то будет при таких делах? Такая супружница коли осерчает, озлится – так не в слезы ударится, а ножом пырнет!

Да и рано еще жениться Ивану! Ему всего-то двадцать годов! Как есть рано!

Впрочем, оказалось, что сколько-то времени у Ивана еще есть. Синеглазка со своими поляницами, да приехавшие на подмогу башкирские витязи встали зимовать сильно полуденнее Тиборска. Не в самом княжестве даже, а почти что в закатной Булгарии. Там немного теплее.

Так что за пару дней Синеглазке в Тиборск не доспеть. Пока-то гонец доскачет, пока-то соберется молодая невеста, пока-то прибудет к нареченному…

Может и целая седмица минуть, а то две.

На этом Иван и успокоился. Не умел он смотреть в завтрашний день. Сегодня все хорошо – ну и на том спаси господи. О завтра будем беспокоиться, когда утром глаза откроем.

И прямо сейчас Ивану не терпелось пойти гулять по Тиборску. Навестить всех-всех-всех, всем-всем-всем рассказать-поведать, что за приключения у него были, что за чудеса он повидал на далеком теплом море. Про птицу Гамаюн рассказать, про камень Алатырь, про дуб вековечный с сундуком на ветвях. Про то, как они с Яромиром цвет папоротника добывали, да клад потом нашли. Про суд и пир Морского Царя. Про ночь в шатре царицы поляниц… хотя нет, про это лучше не надо.

Но пока что старший брат его не отпускал. Глеб призвал лекаря-рудомета и велел досконально осмотреть и княжича, и спутника его. Не хворы ли чем, не ранены ли. Все ли поздорову.

Ученый муж внимательно изучил обоих и сообщил:

– Брат твой вполне здоров, княже. Чересчур даже здоров, я бы сказал. А вот у его знакомца явно волчанка. Эвона какая сыпь на щеках. Надо бы кровь пустить, чтобы полегчало.

– Да нет у меня никакой сыпи, – возразил оборотень. – Это румянец просто. И щетина.

– Есть, есть, – настаивал лекарь. – Вот, и вот еще. Сыпь.

– А ты точно лекарь? – с усмешкой спросил Яромир.

– Лучший в княжестве, – заверил Глеб. – И банщик еще. И цирюльник. Батюшке моему до самой смерти кровь отворял и пиявок ставил.

– А от чего батюшка-то помер в итоге?

– Да от малокровия.

Яромир издал странный звук – то ли хрюкнул, то ли кашлянул. Но согласился, что раз уж так, то лекарь точно дельный.

Тот обрадовался, захлопотал со своими инструментами. Достал бритву вострую, сделал глубокий надрез возле лопатки и выпустил добрую чашку крови. Когда ее стекло достаточно – приложил к ране тряпку, намоченную в холодной воде.

– Ну что, княже, довольна твоя душенька? – спросил Яромир, чуть заметно подмигивая Бречиславу. – Еще чем могу тебе послужить?

– Это я тебе теперь послужить хочу, – сказал Глеб. – То бишь не послужить, а наградить. За подвиги свершенные, да за сбережение брата моего неразумного жалую тебе одежу со своего плеча. Да еще и сапоги новые – а то что ты все, ровно голодранец, босым ходишь. Ты, Яремка, все-таки княжеский дружка – не срамись сам, и меня не срами.

– Да мне босиком-то привычнее… – стал отнекиваться волколак.

– И слушать ничего не желаю! – нахмурился Глеб. – Не гневи князя, дружка, облачайся в обновку! Не каждый день я тебя собственной рукой одаривать стану!

Усмехнувшись, Яромир облачился в шелковую сорочку и порты, нарядный бархатный охабень и мурмолку с парчовой тульей. На ноги – не без труда, непривычно – натянул сапожки голубого сафьяна.

– Ну вот, теперь-то сразу видно, что не смерд с кожевного конца, – все еще сердито кивнул Глеб. – Носи с удовольствием.

– Благодарствую, княже. Буду носить, покуда не изорвутся.

– Ну и все, ступай тогда.

– А мне?! – возмущенно вскинулся Иван. – Я тоже подвиги свершал!

– Не забыл я и про тебя, братец мой меньшой, – успокоил его Глеб. – Есть и для тебя у меня дорогой подарочек. С княжьего плеча, от всей широты души, дарую тебе… прощение. Не гневлюсь на тебя более.

Иван обиженно засопел. А Глеб стиснул ему плечо и вполголоса добавил:

– Но коли хоть раз еще рядом с Еленой увижу – снесу башку, как куренку.

Со двора Иван вышел понурый. Не хотелось ему что-то уже по городу гулять.

Да тут еще и Яромир появился рядом, пихнул княжича в бок. А сзади боярин Бречислав вырос бородатой горой. А чуть дале из-за угла Финист вышел. Ухмыляясь одинаковыми ухмылками, братья-оборотни обступили Ивана, и Бречислав попросил:

– Ну что, Ванюш, покажи яичко-то каменное.