Дубровский: по мотивам фильма «Дубровский»

Кузнецов хотел спросить еще что-то, но тут с улицы раздался шум. Кто-то перекрикивался и переругивался, потом раздался гул мощного автомобильного мотора и снова голоса.

На слякотной дороге, прямо у самого клуба, стоял небольшой автобус, а за ним – старый бульдозер с ковшом, полным грязного снега. Чуть дальше, у дома Дубровских, была припаркована хлипкая «Газель». Рядом с ней человек в форме, мрачно озираясь по сторонам, говорил что-то в рацию. Кистеневские высыпали на крыльцо – женщины тихо шептались, мужчины хмурились. Они тут же поняли, что к чему. Человек в форме, который, видимо, был тут командиром, широко махнул рукой, и из автобуса стали выбираться омоновцы в черных шлемах.

– Рассредоточиться! – рявкнул начальник. – Оцепить территорию!

Владимир протиснулся вперед и как был, без пальто, бросился к автобусу.

– Что здесь происходит? – спросил он.

Тусклое закатное солнце оставляло яркие блики на опущенных забралах шлемов. Командир ОМОНа не обратил на Владимира ни малейшего внимания.

– Ну что, доволен? – кричал он водителю «Газели». Тот испуганно вцепился в руль. – Говорил же тебе, засветло не успеем, нет, он в объезд всё равно пошёл!

Тут он оценивающе посмотрел на Дубровского и наконец-то удостоил его вниманием.

– У нас приказ начать принудительную эвакуацию населения и снос незаконных застроек.

– А бойцы зачем? Сами не управитесь? – с сарказмом спросил подоспевший Кузнецов. Он подошел к командиру отряда вплотную и без всякого стеснения уставился ему в глаза.

– Кто такой? Фамилия? – произнес начальник сквозь сжатые зубы.

Дубровский положил Кузнецову руку на плечо, но тот был пьян и уже завелся.

– Фамилию тебе? – выдохнул он омоновцу прямо в лицо. – Фамилия моя Кузнецов, Николай Степаныч, гвардии майор в отставке, 136-я танковая, 86-й год, Кандагар, Сангин, Герешк, Лашкаргах, представлен к государственным наградам, восемьдесят девятый год…

Кодманир ОМОНа только усмехнулся.

– Ланно-ланно, успокойся…

– …ранение грудной полости, запас с почестями по состоянию здоровья, – сказал Кузнецов и задрал подбородок. – А ты что скажешь? Ты кто такой? Гроза старушек с красными флагами?

Владимир снова дернул Кузнецова за рукав, но тот сбросил его руку. Лицо командира ОМОНа налилось красным. Дело шло к драке.

– Да ты… – с его губ слетали ошметки слюны.

– Эй, тихо, тихо. Полегче. Успокойся, Николай, – вклинился Дубровский. – Дай мне сказать. Капитан, это ошибка. Не можете же вы всерьез начать эвакуацию именно сейчас. Мы с похорон только…

Тем временем Савельев, до этой минуты стоявший без движения, скатился с крыльца и подбежал к ним.

– Гражданин начальник! – умоляющим тоном начал он. – Мил человек! У нас поминки тут, похороны – человека дорогого хороним, достойного, афганца. Отца вон его. Дубровского Андрея Гавриловича. Мужики, – обратился он к омоновцам у автобуса, – вы не люди, что ли?

– Да у меня приказ… – Командиру явно стало неловко.

– Тут похороны, – воздел руки к небу Савельев. – Понимаешь, чудак-человек? Чего вы, сейчас людей прямо из-за стола разгонять и эвакуировать будете? Поминки у нас. Ну?

– Ну зачем же из-за стола… – нехотя согласился капитан.

– Не по-русски как-то, – закивал Савельев. – Сядьте с нами. Выпейте. По-людски. Давайте. Помянем. Давай, ребят.

Командир ОМОНа в раздумьях поглядел на своих ребят. Те озирались по сторонам – они явно были не против предложенного Савельевым плана. Кузнецов, поняв, что драки точно не будет, исчез внутри клуба.

– Ну, вы всё равно же ночью сносить ничего не будете! Что вам сейчас, обратно поворачивать? Уже здесь заночуете, в ангаре. Там тепло.

Командир посмотрел на небо, потом снова на своих бойцов, на толпу перепуганных женщин у крыльца и махнул рукой.

– Ну, ладно. Раз такое дело. Ты меня пойми – я ж тоже не просто так. Приказ у меня…

– Приказ есть приказ, – согласился Савельев. – Но тут сам видишь…

Омоновцы тем временем уже стянули свои шлемы и, не скрывая радости, пошли к клубу. Широкоплечие и высокие, они казались слишком большими для маленького клубного помещения. Кузнецов мрачно рассматривал их со своего места.

Пока омоновцы ели, никто и не притронулся к тарелкам. Наступившая тишина была острой и враждебной. Омоновцы будто не замечали этого – они скребли ложками и пили водку, кто-нибудь из них то и дело довольно улыбался себе в кулак.

Дубровский сел рядом с Кузнецовом.

– Ишь ты, – процедил Кузнецов. – Стервятники.

– Ну, – начальник ОМОНа шмыгнул носом. – Помянем покойника, – и выпил залпом.

Две женщины, сидевшие с краю, молча поднялись и вышли. Егоровна, которая в воспоминаниях Владимира всегда была такой мягкой и гостеприимной, даже не пыталась скрыть злости. Она встала со своего места и стала собирать тарелки. Губы ее были сомкнуты в прямую линию.

– А ну, двинься! Расселся тут, как хозяин! – устало бросила Егоровна начальнику.

– Ты че, тётка? – спросил тот и плеснул себе еще водки.

– Какая я те тётка? Хозяйничают, как у себя дома! – она вцепилась в очередную тарелку и дернула на себя, но командир поймал ее за локоть.

– Эй, ты чего?!

– А ну, руки! – на глазах Егоровны заблестели злые слезы.

– В чём дело? – холодно поинтересовался Дубровский.

Командир ОМОНа поднялся во весь рост, не выпуская руки Егоровны. Та уже начала всхлипывать.

Кузнецов вскочил, будто бы только и ждал этого момента. Омоновцы замерли и даже перестали жевать.

– Прилично ведите себя! – сказал Дубровский.

– Да что я ей сделал такого?! – лицо полицейского налилось кровью – он как-то неожиданно быстро захмелел.

– Вы не у себя дома. На женщин руками махать.

– Да пошел ты!.. – засмеялся командир и уже хотел вернуться за стол, как вдруг Владимир толкнул его в грудь. Кто-то из омоновцев вскочил. Кузнецов весь подобрался, будто зверь, готовый с минуты на минуту прыгнуть.