Люди меча

Петр Иванович Шуйский принадлежал к нелюбимому царем боярскому роду и собирался воспользоваться шансом, чтобы проявить себя перед государем и выслужиться из немилости.

Оставалось непонятным только то, почему московский боярин приехал с этой историей именно к нему.

– Мы так думаем, – отпил кислого, хорошо утоляющего жажду вина Андрей Толбузин, – никак не менее трех тысяч ратников соберем.

– Хорошая цифра, – согласился Росин. – Три года назад мы ливонцев семью сотнями кованой рати встретили, и вырезали, почитай, до последнего.

– То не Ливония на вас шла, – покачал головой опричник, – а дерптский епископ и сын Готарда Кетлера сотоварищи. И шли не воевать, а в набег короткий. Что встретили и положили их на лужском льду, за то честь вам, хвала и слава. А вот для серьезной войны семи сотен бояр мало.

Он с достоинством осушил кубок до дна, неторопливо съел пряженец с грибами и капустой, после чего продолжил:

– Как знакомцы и купцы сказывают, Рижское, Курляндское, Эзельское и Дерптское епископства все вместе способны выставить до четырех тысяч воинов. А коли стены всех замков и заставы оголят – то все шесть. Орден Ливонский, хоть и слаб стал, но шесть-семь тысяч тоже выставить сможет. А коли всех способных меч поднять соберет – то и десять. То есть, против нас в Ливонии до тринадцати тысяч ратников окажется самое большее, а в реальности, на поле против наших трех тысяч до девяти тысяч ливонцев может выйти.

– Понятно, – согласно кивнул Росин, мысленно похвалив себя за правильность расчетов. Девять тысяч врагов – это конечно, не пятьдесят, восемьдесят, а то и сто двадцать тысяч всадников, каковые силы обычно выставляли уже покоренные или не совсем ханства, но и за их уничтожение тоже кровушку придется проливать, чего царь делать без крайней нужды не хотел.

– Девять против к трем, – вздохнул опричник, – оно, конечно, одолеть можно. Но тяжело это больно, Константин Алексеевич. Да к тому же…

– Да к тому же можно и не одолеть, – закончил за него хозяин. – Это понятно. Немцы да жмудины, это не татары, их не то что один к трем, один к одному не всегда одолеть можно.

– Ну, один на один мы их завсегда разгоним, – обиделся гость. – Но вот когда их больше втрое получается, Константин Алексеевич, думать что-то потребно. Хорошо подумать.

Росин пожал плечами, пытаясь придумать хоть какой-нибудь совет. Получалось, что затеявшим маленькую войну следовало либо просить помощи у царя, либо попытаться растрясти мошну митрополита и псковских купцов, желающих прибыток свой от этой войны получить, да попытаться нанять еще охотников обогатиться на кровавой работе. Казаков, например, донских. Они как раз только разбоем и живут. Помнится, по законам Донского войска аж смертная казнь за мирное хлебопашество полагалась. Хотя, все это бояре и сами наверняка знают. А ничего оригинального в голову не шло, и потому хозяин просто еще раз наполнил кубки, убрав опустевшую бутыль под стол.

– Не желаешь ли ты сам, Константин Алексеевич, – поинтересовался боярин Толбузин, принимая серебряный бокал, – не желаешь ли ты участия в деле нашем принять?

– Мне-то какая корысть? – невольно вырвалось у Росина от неожиданного предложения.

– Нет тебе в этом деле корысти, Константин Алексеевич, – согласился опричник, откидываясь на спинку креста и грея кубок в больших ладонях. – Но разве мы корысти одной живем? Земли наши исконные под пятой немецкой томятся, схизматики проклятые имя Господа нашего на ней поносят. Так неужели ты, боярин русский, сил не захочешь приложить, чтобы в лоно исконное ее вернуть? Не корысти ради, а ради нашей Руси святой?

Вот и прозвучали те самые слова, которые должны прикрывать, как дымовая завеса, шкурные интересы кучки бояр. Однако не презрение они вызвали в душе Кости Росина, а словно тронули туго натянутую струну, звучание которой и отличало всегда истинно русского человека от Иванов, родства не помнящих. Конечно, корысть толкала Адашевых, Шуйских и Толбузиных на присоединение Лифляндии к остальной Руси, но разве не она же погнала в Сибирь казаков Ермака и купцов Строгановых? Однако, взяв свое, земли эти они навеки к государству российскому прибили. Разве не корысть заставила Гришку Потемкина Крым под руку русскую взять и твердо в нем укрепиться? Однако по сей день поставленные им Севастополь, Николаев и Херсон символом русской славы остаются, и флот Черноморский по сей день южные моря бороздит. И не смог Росин рассмеяться в глаза царскому опричнику, а только зубами скрипнул:

– Толку с меня? Три тысячи, плюс один. Хотя, с холопами, может и полсотни приведу.

– Не в полусотне твой дело, Константин Алексеевич, – качнувшись вперед, перегнулся через стол Андрей Толбузин и понизил голос. – А сказывал Семен Прокофьевич, что во время набега на епископство Дерптское вы там сотоварищей своих повстречали, кои один из замков ордынских захватили и успешно его в руках держат, не смотря на вражду соседскую.

– Есть такое дело…

Костя с удовольствием вспомнил улыбчивого Витю Кузнецова. На играх и фестивалях он особо не выделялся, но здесь, когда весь фестиваль на Неве полным составом гикнулся в шестнадцатый век, ситуация изменилась. Поначалу клуб «Ливонский крест» прибился к «Шатунам», но после захвата Кронштадта они решили идти в Ливонию, к тем, кого считали своими. Увы, понимания у крестоносцев они не встретили. Больше того – их едва не продали в рабство, но тут душа бывшего старшины взыграла, он схватился за меч и… И вот уже третий год ребята успешно держат в своих руках Сапиместкую фогтию, и не просто держат, а ухитряются постоянно устраивать свары с соседями, то стрясая с них откуп, то оттяпывая кусочки чужих земель. Прежний их Великий Магистр, так преклонявшийся перед рыцарями, куда-то свалил, решив мужественно сдаться «цивилизованным» немцам, зато Витя оказался здесь куда как на своем месте, постоянно готовый влезть в драку по поводу и без оного, задирающий всех известных ему дворян и мечтающий добиться для себя настоящей королевской короны, пока Европа пребывает в дикости и раздрае. В общем, настоящий рыцарь, печать ставить некуда. Что касается прочих «крестоносцев» – то после первых успехов Кузнецова они доверились ему безоговорочно, и пока еще новый предводитель своих ребят не подводил.

– А еще сказывал Семен Прокофьевич, – гость перешел на шепот, – что к Руси у них отношение зело дружелюбное, помощь они вам в беде оказали с охотою и даже государю нашему на верность желали присягнуть…

– Да наши ребята, наши, – кивнул Росин. – Не предадут.

Боярский сын Толбузин неожиданно откинулся назад в кресло и принялся медленно посасывать вино, словно забыл обо всем на свете, кроме этого напитка. В тереме повисла тишина – стали слышны даже далекое мычание с невидимых за холмами коров и деловитое кудахтанье куриц в птичнике. Спустя несколько минут уже Костя, мучимый любопытством, не выдержал и поинтересовался:

– Так и чем знакомые мои из Сапиместки отличились?

– Уверен ли ты в сих сотоварищах, Константин Алексеевич? – повернул голову к хозяину опричник.

– Уверен ли? – Росин задумчиво потер затылок. Что еще он мог знать про Витю Кузнецова, с которым пару раз пришлось порубиться на топорах в далеком двадцатом веке, да выпить пива у одного костра на общих игрищах? Только то, что он такой же как все: питерский, русский. Любит выпить и не прочь побуянить без особого ущерба для окружающих. Для того ведь они и собираются на свои фестивали, чтобы удаль на поединках выплеснуть, а не переворачивание чужих машин на городских улицах. Ну да, золото он растряс с соседних фогтий и комтурий без зазрения совести – а кто от денег откажется, коли сами в руки просятся? Новым магистром в своем клубе стал. Вот, пожалуй, и все. Обычный молодой парень, такой же как все. Хотя… Хотя, может, это и есть самое главное? Обычный парень, такой же как все. То есть, может и есть какая дурь в голове, но русский он, русский. А значит – Родину свою никому не продаст. И Костя решительно тряхнул головой: – Уверен!

– Точно ли ты уверен, Константин Алексеевич? Потому, как дело, которое хотим предложить твоему товарищу зело опасно, и важно необычайно для общего нашего предприятия.

– Важно необычайно? – удивился Росин. – Чем же таким помочь он может, боярин? Ты уж скажи, не томи. А я, глядишь, и отвечу сразу. Потому, как с ребятами этими знаком, привычки их мне известны.

– Мысль у нас таковая появилась, – облизнул пересохшие губы гость. – Как мы с боярами мыслили, сил Ливония супротив наших втрое больше выставить может. Немногим менее половины из них – силы епископские, из четырех частей сборные. Другая половина – войско орденское. Из епископств Лифляндских после Дерптского самым сильным и богатым Эзельское будет. Да еще оно и островное вдобавок, вести оттуда медленнее доходят, помощь прислать труднее. И вот кабы Ливонский орден вдруг на остров сей напал и войну начал, сильно сие нам бы на руку получилось. Во смуте внутренней, ни Орден, ни Эзельский епископ помощи Дерпту не пришлют. Да и Рижские с Курляндским епископства границы свои оголять поостерегутся. Тогда ратям нашим не девять тысяч, а менее тысячи воинов противостоять будут. Силы свои мы без опасения надвое разделим, одновременно Дерпт осадив, и мимо Нарвы вдоль берега отряды вглубь земель вражеских послав. А пока не опомнились немцы, сотоварища твои от Эзеля навстречу нам ударят, и Лифляндию мы сразу надвое разрежем, половину под свою руку приняв. Поежели с Эзелем други твои не справятся, то и все одно на равных мы с оставшимися ворогами окажемся. А коли справятся – так и вовсе противиться нам некому окажется.

Андрей Толбузин облегченно вздохнул – словно скинул, наконец, тяжкую ношу, потянулся к кубку, заглянул внутрь. Росин торопливо налил ему вина, потом плеснул немного себе. Кивнул:

– Толково. План, сразу признаю, красивый и изящный. Вот только… Как заставить Орден напасть на своего вековечного союзника?

– Коли друзья твои на землях Ливонского Ордена живут, замком орденским владеют, плащи и вымпелы орденские носят, так и кто же они, если не часть Ордена? – это вопрос Андрей Толбузин с друзьями явно обсуждали уже не раз и в подробностях. – И коли нападут они под своими знаменами, то именно Орден, стало быть, войну с Эзельским епископством и открыл.

– А сказывал ли Семен Прокофьевич, что людей в замке этом всего два десятка человек, плюс десяток дворни, да пара женщин? Я имею в виду, знакомых мне женщин, что при нужде за меч взяться не побоятся? А с двумя десятками людей против целого епископства войну начинать… – Росин покачал головой: – Друзья мои боя открытого не боятся, сам бок о бок с ними сражался. Но двадцать против целой страны, пусть даже такой крохотной…

– Главное, чтобы отвага у них оставалась прежняя, а в мечах воинских недостатка не станет. – Опричник, явно выдерживая паузу, отпил еще вина, потом взял расстегай с вязигой, неспешно прожевал. – Коли решатся они на сей подвиг, то из казны, митрополитом и купцами на войну собранных, готовы мы золота четыре тысячи талеров им передать для набора в немецких городах наемников для ведения войны. Поскольку сотоварищи твои по вымпелу и землям своим есть крестоносцы ливонские, труда особого это для них не составит.

– А-а-а… – не меньше минуты сидел Росин с открытым ртом, переваривая услышанное, а потом внезапно вскочил, звонко ударив себя кулаком в ладонь и забегал между пушками, описывая замысловатые траектории: – Да, да, да!

Как ему самому это в голову не пришло? Зачем русскую кровь проливать или казаков с Дона звать, если можно немцев на месте нанять, чтобы они сами себя завоевали? У них это ведь в порядке вещей: кто золото платит, тот и «родина». А все, кто за пределами своего города живет – иноземцы. Рижские ландскнехты против Эзеля воевать пойдут, и глазом не моргнут.

– Черт! – повернулся он к гостю. – Гениально. Кому это только в голову пришло?

– Даниле Адашеву, – признал Толбузин. – Брату Алексея. Он в ратном деле хитер, завсегда нежданное что придумает. Так что, Константин Алексеевич, возьмешься с сотоварищами своими поговорить?

Росин остановился, подошел к пушкам, выглянул в узкую вертикальную бойницу. Конечно, привык он уже здесь за три года-то. К жизни спокойной размеренной, к ежедневным выходам в цеха своих мануфактур, где простенькие, даже наивные на взгляд человека двадцатого века механизмы все равно то и дело подбрасывали неожиданные головоломки. Привык подолгу торговаться к купцами, после чего гордо засыпать в сундуки честно заработанное серебро. Привык проводить вечера с покорной женой, которую заставлял носить в спальне и двух светелках рядом с ней коротенькое кружавчатое шелковое белье. После глухих платьев, платков, убрусов и подубрусников, в которых ходили днем все приличные женщины и длиннющих бесформенных сарафанов простых девок – белье выглядело особенно возбуждающим. Привык к тому, что все, на кого падал его взгляд немедленно кланялись, и даже богатые купцы проявляли всемерное уважение. Однако, он прекрасно понимал две вещи: ни с кем другим, кроме него, Витька разговаривать не станет. Росин всегда был мастером, и ребята всех клубов на фестивалях запоминали именно его. А кроме того, четыре тысячи талеров – это огромная сумма, которую просто так никому не доверят. Ему, богатому боярину, унаследовавшему имущество царского любимца Салтыкова и немало приумножившему оное, доверят. Он воровать не будет – смысла нет. Ради мешочка золотых позориться не станет. Как там Толбузин говорил? «Нет тебе в этом деле корысти. Но ты – русский боярин».

– Отчего не взяться, – Костя небрежно пожал плечами. – Возьмусь.

Часть первая

Люди меча

Глава 1

Август

Август тысяча пятьсот пятьдесят пятого года выдался жарким. Испугавшись раскаленного солнца, облака сбежали куда-то на далекий север, и на всем небосклоне не имелось ни единого пятнышка, которое посмело бы испачкать идеальную голубизну. Даже птицы, боясь испепелиться на лету, днем прятались куда-то в кроны, не желая рисковать жизнью ряди нескольких мошек, и вместе с ними до вечерней прохлады отсиживался ветер, а потому нигде не шевелилось ни листика, ни веточки и в воздухе над бескрайней водной гладью висела абсолютная тишина. Казалось, в этом малом уголке планеты создалась особенная, своя собственная прозрачно-голубая вселенная. Голубизна сверху, голубизна снизу, и два солнца напротив друг друга – как вдруг раздался звонкий девичий смех, легкий плеск и, разрушая совершенную картину, во все стороны побежали волны.

– Боже мой, как хорошо! – девушка тряхнула головой, позволяя волосам растечься в разные стороны, после чего повернулась на спину и тихонько поплыла от берега. – Поверить трудно, что хоть где-то может быть не жарко… Жаль, что в твоем замке нельзя поставить кондиционера.

– Что такое «кондиционер»? – поинтересовался с берега худощавый, гладко выбритый скуластый мужчина в белой батистовой сорочке с широким отложным воротником, пурпурных бархатных кальцонах, едва доходящих до колен и высоких сапогах из тонкой кожи.

– Это такая машинка, которая превращает тепло в холод, – девушка остановилась, подняв голову над водой. – Ну же, иди сюда, ко мне! Остынешь хоть немного.

– Не хочу, – мотнул головой мужчина. – Прикажу в замке кадушку наполнить.

– Да ты что?! – фыркнула купальщица. – Тоже мне, сравнил: кадушку и Чудское озеро! Ты бы еще в луже искупался! Говорю, иди сюда.