Воин мрака

– Тогда иди. А ты, Альва-искусница, встань между мною и костром.

– Зачем? – спросила девочка, но просьбу исполнила.

Ведун подмигнул малышке, присел и растворился в ее тени…

* * *

Яранга шамана была заметно больше всех остальных на зимовье. В ней, в отличие от прочих, не было внутренней, теплой загородки. Старый Пурлахтын не чувствовал холода. Белоглазый и облезлый, почти без волос, морщинистый, с лицом, усыпанным большими темными и белыми пятнами, с тонкими ручками и ножками, торчащими из вытертой одежды, он сам походил на одного из духов, с которыми общался. Жена его давно померла, дети выросли, разошлись по своим семьям, и потому жаловаться на неустроенность закопченного жилища было некому. Шаман спал, сидя на выстеленном шкурами полу и поджав под себя ноги, ел вместе с духами приносимые им жертвы, а когда не было подношений – жевал снег и уходил в верхний мир, угощаясь на пирах, что устраивал для духов Нумиторум, великий бог, покровитель живых и мертвых.

Во всяком случае, Пурлахтын не раз рассказывал об этих пирах мужчинам, что приносили ему подарки после удачной охоты, или просящим помощи после охоты плохой.

Яранга шамана была такой же старой, как и он сам, за долгие годы она почернела изнутри от дыма очага и окуриваний для изгнания духов. Шкуры на ней лежали в два слоя, так что, несмотря на свою старость, яранга не промокала под ливнями и не продувалась зимними ветрами. Из добра же Пурлахтын за свою жизнь нажил только бубен, украшенное хвостами бурундуков било с оголовьем из черепа белки да истрепанную малицу, увешанную деревянными и костяными амулетами и украшенную по вороту и подолу зубастыми челюстями соболей, горностаев и куниц.

Дров шаман тоже никогда не заготавливал. Когда хотел развести огонь – просто брал с поленниц соседей, и никто ему в том никогда не перечил. Вот и в этот раз он набрал для костра по охапке то тут, то там, развел огонь, выдув его из черепа росомахи, принесенную тушу оленя порезал ломтиками и развесил их вблизи огня на толстых и лохматых крапивных нитях. Пламя трещало, выбрасывая снопы искр, от близкого жара мясо, крутясь на нитках, запекалось, издавая благоухание, яранга наполнялась теплом… И людьми, пришедшими сюда после наступления темноты.

Охотники садились к костру, хотя и на почтительном удалении, чтобы места на всех хватило. Старшие чуть ближе, молодые охотники дальше. Мальчишки мялись за их спинами. Женщины же, не садясь, вставали вдоль стены, постепенно расходясь от входа все дальше и дальше.

– Сегодня славный день случился для нашего рода, – наконец заговорил Пурлахтын. – Духи снизошли к нашему стойбищу и показали, что они не забыли нас и готовы вступиться за род храброй росомахи, когда справедливость покидает нашу землю, уступая место жадности!

– Позови его, Пурлахтын! – не выдержал кто-то из молодых охотников. – Мы хотим поклониться ему!

– Мы хотим узнать, зачем он это сделал, – мрачно произнес охотник из первого ряда. – Теперь светлые воины придут и перебьют весь род!

– Что ты говоришь, Салтык?! – возмутился охотник в малице с лисьим воротом. – Они хотели убить мою дочь!

– Так убили бы ее одну, а теперь убьют всех!

– Не убьют! Откочуем, не найдут…

– Зимой?! – оглянулся на него старший охотник. – От припасов – в лес и снег? И куда? Али тебе ведомы угодья, никем еще не заселенные? Светлые воины злопамятны. Выследят и вырежут всех от мала до велика. Они за копье с железным наконечником али за нож длинный и то горло режут. А уж за убийство своих… Истребить нас дед плачущий захотел. Посему так и изгаляется.

– Он дочку мою спас!

– Да что ты заладил: «дочку, дочку»? – отмахнулся охотник. – Дочку новую недолго родить. А ныне роду всему погибель!

– Тебе, дух нижнего мира, Самсайока, слуга всесильного Кульотыра, тебе люди смертные сии дары принесли, – усевшись перед самым костром, шаман протянул руку и сорвал один из мясных ломтей. – Тебя они зовут, твою волю ждут услышать…

Пурлахтын засунул ломоть в рот, с громким чавканьем прожевал, покачал головой: