Дети света

– Эх, Родя, насмешил! Шутом! Эк закрутил! – хлопала по плечу веселого философа его соседка Надя-шарик, розовая и широкая жестами.

– А ты, Надюшенька, еще не знаешь, на что способна! – Родион убедительно погладил ее рыжую кудрявую голову. – Если тебя немного раскрыть, как личность, ты у нас зацветешь аки маков цвет и за истиной потянешься, как за солнышком. Или вот, к примеру, посмотрите на маму Веру и ее дочурку Танечку – это же не раскрывшиеся бутоны любви. Это бриллианты души и духа! Да я готов умереть тут за вас, чтобы только вам немного лучше стало!

– Ну, умирать тебе, Родя, торопиться не стоит, – весомо пробасил загорелый Василий. – Мы еще с тобой поработать должны всласть.

– Так я уже и не против, Вась, если, конечно, со смыслом. И для ради моего народа. Который я, как известно, люблю.

– А как же прослойка народа, которую я имею честь представлять? – поинтересовался интеллигент Иннокентий, слегка захмелевший. – Я имею в виду, собственно, нас, людей умственного труда.

– Кеша, скажу тебе, как лучшему другу и человеку с безусловно тонкой душевной организацией, – Родион обнял его через стол заседаний длинной рукой. – За тебя я тоже много чего отдать готов. – И окинул всех удивительно трезвым взором. – Так что, думаю, мы еще скажем свое слово соборной душе этой планеты.

– Соборная душа? Это что такое? – спросила мама Вера, похрустывая нежинским пупырчатым огурцом.

– Это по-научному такая душевная оболочка Земли, в которой, как в едином организме, существует мировая душа вселенского человека – Адама.

– Откуда вы это знаете? – спросила подросток Танечка, неотрывно глядевшая на Родиона из-за пионов.

– Ах, милое дитя, у меня за плечами годы и годы исканий. Такое узнавал, бывало, что ночные небеса звездочками трепетали вместе со мной. А от многих знаний, как известно, многие печали. Песенку помните? «Горечь го-оречь, вечный при-ивкус на губах твоих, о, Русь!» Но верно и другое: не познавший горечи и сладость не оценит.

Право же, хорошо им было!.. Тихий ароматный летний вечер окутывал землю. Слоистый туман парил над клеверным полем. Со стороны поселка доносились мирные звуки и аппетитные домашние запахи. Обычное бетонное сооружение из двух стен и крыши стало их домом. Уютным пристанищем.

Благодаря стараниям Родиона и его всеобъемлющей доброте они стали друзьями. Никто не вспомнил про автобус, который явно опаздывал. Им вдруг стало очень важно, что можно вот так сидеть с незнакомцами и чувствовать себя нужными, связанными узами дружбы, взаимной симпатии. Вино сделало свое дело, «развеселило сердца человеков» и отошло на второй план. Они говорили и не могли насытиться беседой, улыбались друг другу, всем, всему…

Родион, как ни странно, стал абсолютно трезвым. Его веселое добродушие согревало всех и было абсолютно искренним. Он умел каждому сказать хорошее. Никто от него не услышал ни единого слова осуждения. Правда, иногда казалось, что он сдерживал себя: он знал гораздо больше, чем говорил. Да и глубина его души только слегка обозначилась под солнечными блестками, игравшими на поверхности, доступной для наблюдения окружающих.

– Дорогие мои, – сказал Родион, – если б вы посмотрели на себя моими глазами! Какие вы светлые и лучистые! До чего же я вас полюбил.

– Родя, родимый, – шмыгнул носом Кеша, – дай я тебя облобызаю. Классическим троекратным лобызанием…

– На себя посмотри, Иннокентий! Да ты же вылитый гений грандиозус. Вы все – одни гении и все грандиозусы.

– Слушайте! А давайте пойдем к нам на дачу, – предложила мама Вера под восторженные аплодисменты Танечки.

– Можно и ко мне, – солидно кивнул загорелый Василий. – У меня на фазенде, между прочим, отопление имеется. Так что не замерзнем.

– А у меня зато речка рядом с участком. Искупаться можно, – тряхнула рыжими кудряшками Надя-колобок.

– Я предлагаю вот что, – сказал Родион. – Мы будем ходить из дома в дом, пока не надоест. Чтобы никого не обидеть.

– А как же автобус? – пролепетал вдруг Иннокентий. – А как же работа…

На минуту наступила немая пауза. Все удивленно посмотрели на возмутителя покоя. Казалось, он сказал что-то страшное и неестественное. О городской суете забыли начисто. Никому не хотелось возвращаться в шум, дым, нервотрепку. Люди глотнули из чистого источника любви. Людям это понравилось. На помощь другу пришел Родион:

– Автобус, Кеша, дело свое сделал. Своим опозданием он нас подружил. Когда его спишут, мы его тут на пьедестале поставим. В знак благодарности. А что касается работы, так при твоем-то могучем интеллекте ты будешь востребован всегда и везде. Впрочем, если хочешь, можешь уехать. Только имей в виду: мы без тебя осиротеем…

– Дядя Кеша, оставайся, – тоненько пропела Таня.

– Мы тебя любим, – прошептала мама Вера, смутившись.

– Парень ты, Иннокентий, капитальный, – пробасил Василий. – Не бойся, я тебе, если хочешь, вот этими руками целый дом с мезонином поставлю. У меня тут друзья разные имеются. Мы тебя в главные инженеры определим. Ты у нас как сыр пошехонский в масле вологодском кататься будешь.

– Правда, Кешенька, как же мы без тебя? Ты нам как родной, – шмыгнула носом Надя, робко поглаживая Иннокентиево костлявое плечо.

– Все! Остаюсь! – грохнул Иннокентий в грудь кулачком и зацвел пунцовым маком.

– Ура! Ура-а-а! Ур-р-ра! – раздалось со всех сторон.

И они пошли в гости к Василию. В его теплый, солидный дом в соснах. Ужинали на веранде у мамы Веры и дочки Танечки. А купались в реке в гостях у Нади.

У костра, поздно ночью, заинтригованный Иннокентий решил попробовать разгадать тайну Родиона. И спросил его прямо, по-мужски:

– Родик, скажи, пожалуйста, дорогой, к чему ты пришел?

– Ко многому, Кеша. Что именно тебя волнует?

– Ты говорил, что искал истину. Ты ее нашел?

– В общих чертах…

– Так в чем смысл жизни?

– В стяжании Духа Святого. Всё.

Сказал он это негромко. Сказал он это просто. Сказал он это кратко. Но услышали все. И не пришлось им спать в ту ночь. И от его слов, несущих свет, расступалась тьма ночи. А люди… Они становились лучше.

Немой

Давно Борис не ездил поездом. А зря. Оказывается, железная дорога – это здорово.

Что такое сидеть за рулем? Это напряжение и внимание. Нужно следить за дорогой, вспоминать, что означают дорожные знаки. А также нелишне приглядывать за соседями по автомобильному стаду, которые только вчера купили права по сходной цене. Никак нельзя позволить им боднуть своего коня в железный бок. Опять же мытари дорожные только и ждут иномарку со столичными номерами, чтобы запустить липкую лапу в твой тугой, как им кажется, кошелек.

А в поезд сел – и всё: ты отдыхаешь. Можно кушать борщ из блестящих металлических судков, закусывая порцию хлебного вина. Желаешь поговорить с пассажирами – пожалуйста. В дороге языки у людей обычно развязываются, и новости можно узнать из первых уст. А если ты молчун и не имеешь потребности с народом общаться, смотри себе в окно и наблюдай, как мимо проплывает огромная, красивейшая в мире страна. На стоянке выйдешь на платформу и спрашиваешь: а что, мать, вишня нынче почем за кулёк? А это что? С чем? И почем? Вернешься в купе, развернешь на местной газетке добычу и… хорошо!

Внезапно Бориса будто в бок ударили. Встал, собрал вещи и пошел к тамбуру.

Сошел на станции. Какой? Он не знал. Таблички с названием здесь не имелось. Да и какая разница? Поставил сумку на асфальт перрона и задышал, занюхал жадными ноздрями. У железной дороги свой запах: тяжелый, как грузовой состав, и басовитый, как гудок тепловоза. Это вам не просто какой-то мазутный дух – но аромат дальних странствий.

Поезд уехал, а на платформе остались двое: Борис и мальчик. Ну, упитанный мужчина, взирающий на мир устойчиво мрачненьким взглядом, с огромным лбом, похожим на римский таран, и короткой стрижкой «а ля рюс бандитэ» – ладно. Вряд ли кого удивит такая внешность. Таких немало. А вот мальчуган… этот – необычный. Сейчас немало бездомных развелось. Кто-то бежит из дома от пьянства и побоев, кто-то ищет приключений. Этот паренек внешне походил на обычного бомжика, но лицо ? с правильными чертами, умное, а в глазах проживало что-то эдакое… Он смотрел на Бориса исподлобья. Взгляд проницательный и спокойный. Кажется, он изучал взрослого, оценивал. Борису и самому стало интересно, может ли вызвать доверие его персона? «Ну-ка, посмотрим!» Подошел и спросил:

– Кушать хочешь?

В ответ – утвердительный кивок головой.

– Ты что, немой?

Снова кивнул: да. Борис промычал «бывает» и оглянулся окрест: а где тут?.. Станция представляла собой одинокую платформу с кирпичным строением типа скворечник для продажи билетов. Может быть, раньше здесь что-то и было, но, видимо, старое разрушили, а новое построить денег не хватило. Во всяком случае, на сегодня – кругом степь с малыми перелесками. Ближайший населенный пункт виднелся на самом горизонте, это километров пять пешком.

– Ладно, пойдем. Что-нибудь придумаем.