Царьградская пленница

Попутный ветер раздувал косые паруса нефа, и он бежал по морю, колыхаясь на волнах. Невольников, заключенных в душном трюме, начала одолевать морская болезнь.

– Эй, Гервасий, давай сюда! – то и дело раздавался зычный крик. – Вот эту, черную, надо расковать, совсем как неживая лежит. Тащи ее на палубу – небось отойдет. А ты, Пармен, бери эту, длинную!.. Эх, какой слабый народ пошел! А помню, в старину…

– Ну, пустился наш Памфалон в воспоминания, – посмеивались матросы над говорливым стариком.

Неделю продолжалось плавание от Керченского пролива до Босфора. И каждый день умирали четыре-пять человек, за которыми не успевала доглядеть стража. Херимон и другие рабовладельцы проклинали судьбу и жаловались на убытки.

Но вот «Синопа» оставила позади Русское море[18 - Так в старину называлось Черное море] и вошла в длинный, узкий Босфор.

Еще задолго до прибытия в Царьград надсмотрщики начали расковывать рабов и партиями выводить на воздух.

Ольга, Ондрей, Томилица и другие невольники Херимона лежали на палубе и смотрели на зеленые берега Босфора, мимо которых скользил корабль. Богатая, но чужая земля была перед пленниками. Они равнодушно глядели на беломраморные дворцы с колоннами, возносившимися точно из зеркальных вод, на стройные храмы, на монастыри, укрывшиеся за стенами, на низкорослые южные сосны.

– Недолго осталось нам быть вместе, родимые, – грустно сказал Ондрей. Вот разберут всех по рукам, и не увидимся друг с дружкой…

Корабль причалил к одной из царьградских пристаней. Русские рабы были так утомлены трудной дорогой, что не обращали внимания на чудеса великого города, в который их забросила судьба. Невидящими глазами взглянули они на купол святой Софии, вздымавшийся над всеми городскими зданиями; молча прошли по шумным, многолюдным улицам и очутились в доме Херимона, расположенном вблизи форума[19 - Форум – в Древнем Риме и Царьграде площадь, рынок, вообще место, где собиралось много народу] Константина.

Херимон три недели откармливал рабов, прежде чем вывести на рынок: он хотел выставить товар в лучшем виде. Невольники ничего не делали. Они получали жирную, сытную пищу, могли лежать по целым дням. И купец добился своей цели.

Рабы поправились, на щеках заиграл румянец, исчезли синяки под глазами. А что в глазах залегла неисходная скорбь, что с уст навсегда исчезла улыбка – кому было до этого дело! Невольник – рабочая скотина, от него ждут не веселых песен, а тяжкого труда. И если он здоров и силен, ничего больше и не требуется.

Невольников продавали на Египетском рынке, невдалеке от моста через Золотой Рог.[20 - узкий залив, вдавшийся в сушу и изогнутый наподобие козьего рога; он делит городскую территорию на две части] Там были крытые галереи с возвышениями, на которые выводили рабов. Каждый покупатель мог подняться по ступенькам, осмотреть раба, пощупать мускулы, поглядеть зубы.

Ольгу купил аргиропрат[21 - Аргиропрат (греч.) – ювелир] Андрокл. Он заплатил за нее восемь номисм[22 - Номисма (греч.) – в то время около пяти рублей золотом. Двум греческим номисмам соответствовала русская денежная единица – гривна серебра] – высокая цена за рабыню в Царьграде. Но Андроклу понравился сильный, стройный стан женщины, ее густые русые косы, собранные короной на голове. А ювелиру, ценителю женской красоты, нужна была для сына Стратона видная собою нянька.

Довольный выгодной продажей, Херимон уступил ювелиру за бесценок Ондрея Малыгу.

Грек купил старика лишь после того, как тот поднял тяжелую гирю, лежавшую на помосте.

– О, сила у тебя еще есть! – улыбнулся довольный Андрокл.

Сам он был не очень-то силен: коротенький и толстый, кривоногий, с большим крючковатым носом и круглыми немигающими глазами, Андрокл смахивал на сову.

Впервые за несколько месяцев Ольга и Ондрей подумали, что бог еще не совсем отвернулся от них. Вдвоем им легче будет переносить тяготы плена…

Андрокл отправился на ипподром, где начинались конские бега, а его новые рабы простились с товарищами по неволе, которых еще не продали.

– Прощайте, подруженьки, прощайте, милые!.. – Ольга со слезами обнимала и целовала Дарью, Томилицу, Анюту, расставаясь с ними. – Дай вам боже силы перенести рабскую долю!

– Прощай, Ольгуша, не забывай нас!.. Прощай, дедушка Ондрей! Богу за нас молитесь!..

Прощание прервал домоправитель ювелира Епифан. Он повел рабов в дом хозяина, расположенный на Псамафийской улице, в регионе[23 - Регион (греч.) – район] того же названия.

Дорогой Епифан на плохом русском языке расхваливал богатство и щедрость Андрокла.

Глава шестая

На новом месте

Ондрей и Ольга шли по многолюдным улицам Царьграда. В этот знойный августовский день горожане не сидели дома в душных комнатах. Они гуляли под портиками[24 - Портик – крытая галерея с колоннадой, примыкающая к зданию] или в тенистых аллеях. Там можно было выпить бокал вина, обменяться новостями с друзьями, поглазеть на прохожих.

Царьград в те времена являлся главным мировым торговым центром, и на его улицах встречались выходцы со всех уголков земли. Вот проходит черный, как сажа, нубиец в ослепительно белом бурнусе,[25 - Бурнус – род плаща у восточных народов] с саблей за поясом. Следом за ним шагает громадного роста германец с длинной рыжей бородой, в кожаной одежде, в высоких сапогах. Он безоружен, но его мощный волосатый кулак способен раздробить любую голову. В пестрой уличной толпе смешались арабы, мадьяры, персы, евреи.

– Настоящее столпотворение! – удивлялся Ондрей Малыга.

Улицы и форумы кишели нищими, увеличивая суматоху. Они назойливо просили подаяния, показывая прохожим свои болячки. И если получали отказ, не скупились на оскорбления.

На улицах не меньше, чем нищих, было попов и монахов, длинные черные рясы которых мелькали повсюду. Заунывно кричали водоносы с кувшинами на плечах, предлагавшие жаждущим свой товар.

Пешеходов обгоняли разукрашенные кареты, сквозь стеклянные окна которых виднелись надменные лица аристократок, спешивших с очередными визитами. Часто проезжали всадники. Царьград раскинулся широко, и деловые люди, чтобы не тратить попусту времени, разъезжали по городу верхом. Лошадь в любом месте можно было поручить оборванцу, получавшему за это не более обола.[26 - Обол – мелкая монета в Греции]

Под портиками помещались столы менял-трапезитов, они за небольшую плату разменивали золото любой страны на византийскую монету. Около трапезитов толпился народ, позвякивая деньгами.

То и дело встречались эргастерии[27 - Эргастерий (греч.) – лавка, она же мастерская ремесленника] портных, сапожников, ювелиров. Нарядные платья, обувь и особенно драгоценности, выставленные в витринах, привлекали взоры зевак, которым некуда было девать время.

Улицы далеко не блистали чистотой. По бокам мостовой проходили канавки, и в них плескалась зловонная жидкость, валялись отбросы. Нечистоты убирались только по ночам. И это в городе, который его обитатели называли «богохранимой царицей городов», «великим славным городом», «вторым Римом»…[28 - Подлинные выражения из византийских книг того времени]

В те времена Царьград действительно был средоточием всех богатств земли. Там роскошь и нищета пребывали рядом. По бокам узких, кривых улиц стояли многоэтажные каменные дома с каморками для бедняков, а неподалеку возвышались храмы[29 - Французский историк Дюканж (XVII век) насчитывал в Константинополе 268 церквей и 121 монастырь] и дворцы изумительной архитектуры. Царьград ошеломлял человеческое воображение. Пришельцы из далеких стран, вернувшись домой, рассказывали об этом городе волшебные сказки.

Домоправитель Епифан провел новых рабов почти через весь город. Египетский рынок был расположен близ Золотого Рога, а Псамафийская меса[30 - Месами в Царьграде назывались главные улицы] находилась около Пропонтиды.[31 - Пропонтида (греч.) – Мраморное море]

Прошли три поприща.[32 - Около пяти километров] Ондрей и Ольга под конец даже устали. Большую часть дороги они шли вдоль древней стены Константина, разделявшей город на две неравные части – старую и новую.

Вот и Псамафийская меса, вот жилье, где Ольге и Ондрею предстояло провести долгие годы рабства и, быть может, окончить жизнь, не увидев родины. Каким-то оно окажется, ненавистное рабство?

Домоправитель не преувеличил, рассказывая о богатстве своего хозяина.

Царьградские аргиропраты стояли выше других ремесленников и примыкали к торговой знати. Когда император возвращался с войны, они встречали его наравне с чиновниками эпарха[33 - Эпарх (греч.) – градоправитель Царьграда, одно из высших должностных лиц империи] и начальниками государственных мастерских. Аргиропраты имели свои печати и прикладывали их к распискам и прочим документам.

Дом Андрокла находился в глубине двора, подальше от уличного шума. Он был обширен, украшен статуями и колоннами. Видное место среди жилых помещений занимал гинекей,[34 - Гинекей (греч.) – женские покои дома] отличавшийся роскошной отделкой комнат. Повсюду бархатные и шелковые ткани, драгоценные безделушки на полках, подставках и в шкафах, изящная мебель, на мозаичных полах ковры.

Ондрей и Ольга прошли через калитку, охраняемую седым привратником-негром, и вступили в атриум.[35 - Атриум (греч.) – внутренний двор в богатом греческом доме]

На зов Епифана из гинекея вышла его жена Евпраксия – полная пожилая женщина с добродушным лицом. Она вела прелестного кудрявого мальчика лет трех.

«Так вот кто должен заменить мне Зорю и Светлану…» – тоскливо подумала Ольга.

Матрона[36 - Матрона – почтенная пожилая женщина] приветливо заговорила с Ольгой по-гречески. Домоправитель перевел:

– Госпожа Евпраксия рада видеть тебя. Ты ей понравилась. Она надеется, что ты будешь хорошо смотреть за мальчиком.

Ольга ответила:

– Я буду работать честно и ухаживать за ним, как за своим.

Стратон рассматривал Ольгу любопытными черными глазенками.

– Ты моя новая няня? – спросил он. – А ты будешь рассказывать мне сказки?